Никита БРАГИН. СИМФОНИЯ РУССКОЙ СЛАВЫ. Шедевры мозаики воинского храма в Кубинке

 

Никита БРАГИН

СИМФОНИЯ РУССКОЙ СЛАВЫ

Шедевры мозаики воинского храма в Кубинке

 

Хорошо помню, как несколько лет назад в соцсетях шли оживленные дискуссии по поводу строившегося тогда храма Воскресения Христова в Кубинке. Много было критики – почему такой мрачный вид у храма, почему такой цвет выбрали, темный, зеленовато-защитный, почему звезды пятиконечные в этом соборе, и так далее, и вообще, разве это православный храм, это капище, где прославляют войну. Нечто подобное и сейчас можно прочесть в «википедии», например, что убранство собора в Кубинке является пропагандой русского милитаризма.

Когда же храм был завершен и освящен, я посетил его, и был потрясен увиденным. Потом год прошел, и я вновь отправился в Кубинку, попытавшись максимально спокойно рассмотреть все, и сделать себе на память снимки. Я уже тогда хотел писать этот очерк, и понимал, что для этого мне нужны будут фотографии. Зачем? Чтобы вернуть те чувства, которые я испытывал в храме, и суметь хотя бы отчасти передать их в словах. Иногда складывается так, что можешь все описать по памяти, но это не тот случай. И сейчас я работаю над очерком, поочередно открывая снимки, вглядываясь в них, вновь поражаясь ликам России, образам русских людей.

Огромное внутреннее пространство верхнего храма осенено сияющим многоцветием великолепных мозаик. Этот удивительный комплекс – творение большой группы художников во главе с Василием Нестеренко. Именно об этом мне хотелось бы рассказать подробнее. Кроме того, я сознательно концентрируюсь на том, что мне кажется важнейшим в композициях убранства главного храма Вооруженных Сил России.

Это, конечно, батальные сцены, представляющие рубежные моменты нашей истории. Вот стремительное движение русской конницы под Полтавой, сверкание палашей, зеленые и красные цвета русской формы, знамена с черным двуглавым орлом, а на противоположной стороне композиции шведы в светло-синей форме уже показывают тыл, и не спасает положение яростный взмах руки шведского генерала, сражение проиграно. Мирно, спокойно смотрят на нас Богородица и Младенец – сражение выиграно…

А вот две конные группы перед страшным столкновением, слева русские гусары и уланы, справа французские кирасиры, и те, и другие в яростной решимости сходятся для смертельной схватки. Над ними в золотом сиянии икона Казанской Божией Матери, поддерживаемая двумя ангелами, и сияние это отражается в золотом шитье ментика ближнего к нам гусара, скачущего на врага и готовящего саблю для удара.

А каковы образы Севастополя! Бастион, фашины, жерла пушек, и люди, что смотрят на нас. Солдат поднимает Андреевский флаг над бастионом. Флотский офицер с саблей в одной руке и ружьем в другой что-то кричит, полуобернувшись назад, а к нему спешит священник с распростертыми руками, а за священником полощется на ветру хоругвь с Богородицей и Младенцем… На переднем плане седой солдат без фуражки поддерживает раненого юношу, который правой рукой закрывает свою смертельную рану, а левой все еще сжимает рукоять сабли… Над ними Богоматерь со скрещенными руками, скорбно опустила взор свой, а в небо поднимаются дым и пламя, но расходятся перед её ликом.

Художники не побоялись включить в общую картину сюжет тяжкого поражения в русско-японской войне. Это бурлящее море в фонтанах разрывов, два русских броненосца, один из них уже охвачен пожаром. Но на его мачте продолжает развеваться Андреевский флаг, а перед нами в сиянии Богородица Порт-Артурская с образом Спаса Нерукотворного. И вспоминается древнее изречение – мертвые сраму не имут! С этим перекликается мозаика, посвященная Первой мировой войне – солдаты и офицеры с надеждой смотрят на Богородицу с Младенцем в облачном сиянии.

Но дальше, дальше… Вот Москва осенью 1941 года, зенитки и пулеметы на крышах зданий, солдаты, вглядывающиеся в небо, а там, над золотыми куполами Кремля, над аэростатами, в солнечном озарении два ангела возносят икону Казанской Богоматери. А вот страшные, апокалиптические руины Сталинграда в дыму и пламени пожаров, что уже догорают, ибо нечему больше гореть, а Богородица словно ступает по этим руинам и со светлой скорбью смотрит нам прямо в глаза. А потом – не менее страшные сталь и огонь Курской битвы, и Богородица Знамение утверждает нерушимую стойкость, оборачивая обе руки ладонями к нам, и вновь смотрит нам в глаза.

Все это многоцветие сияющее – то страшное, то триумфальное, но всегда неизбывно прекрасное, обрамлено снизу, вдоль оснований стен собора, еще одним комплексом мозаик. На них нет Христа, Богородицы и святых, на них только люди. Русские люди. Это те, кто всего ближе к нам по времени, те, кого мы даже видели и знали, кто в детстве, а кто и в юности, а иным посчастливилось и в среднем возрасте. Это солдаты Великой Отечественной.

Есть что-то проникновенное и замечательное в решении художников – поместить группы воинов в нижний ряд мозаик, близко к земле, той самой, что приняла в себя их кровь в 1941 году. Близко и к нам, нынешним, так близко, что они оказываются на нашем уровне, и фигуры, выполненные в человеческий рост, воспринимаются по-человечески просто.

В этой простоте вся сила художественного замысла. Не зигфриды, не шарлемани смотрят на нас, а обыкновенные люди, ставшие героями, когда потребовалось, и возвратившиеся в свою обычную жизнь после великой победы. Это исконно русский взгляд на нашего солдата, со всей мощью проявившийся в литературе, от Льва Толстого до Александра Твардовского. И здесь можно видеть воплощение такого взгляда в изобразительном искусстве, воплощение совершенно самостоятельное, уникальное ясностью замысла и чистотой помысла.

Хочется, по возможности, рассказать о людях на этих мозаиках, рассказать как можно больше. Вот в центре композиции, посвященной 1941 году, солдат, уже немолодой, смотрит, прищурившись, стоит в свободной позе, а на груди его медаль «За отвагу» с маленькой прямоугольной колодкой старого образца. Такую мой двоюродный дед получил за Халхин-Гол. Редко в том трагическом году награждали этой медалью, видимо, немалый подвиг этот солдат совершил. А за его правым плечом генерал, напряженно думая, что-то записывает на листке бумаги, положив этот лист на планшетку. Рядом – мальчишка с автоматом и гранатой…

1942 год. Мощные фигуры двух летчиков, один из них с двумя орденами Красного Знамени, рядом девушка в комбинезоне и с парашютом за спиной, коротко остриженные светло-русые волосы и навеки юное лицо. Справа моряки, лихие, отчаянные, грудь в пулеметных лентах, а перед ними юнга с медалью на груди. 1943 – казаки, и с ними мальчик в кубанке, застенчиво улыбающийся, ребенок еще, держит за узду боевого коня… 1944 – офицер, худой, с горящими глазами на осунувшемся лице, смотрит поверх нас вдаль, на запад, на врага. 1945, победный, двое солдат со знаменем Победы стоят на поверженном германском орле, и тут же эпизод парада Победы, вражеские знамена и знак дивизии СС «Лейбштандарт» в руках победителей, а там и японские бело-красные флаги. Вся война проходит в памяти, страшная, незабываемая.

И последняя мозаика. Солдаты нынешних дней, те, что среди нас, те, что рядом с нами, те, что и сейчас сражаются. И опять, как и прежде – никакого помпезного героизма, никаких демонических жестов и взоров, все просто, даже буднично – стоят мужчины, в большинстве своем молодые, но иногда и средних лет, обыкновенные – такие, что встречаются на улице, в транспорте, на работе, словом, везде в нашей повседневности. И это – Россия, наша страна, наш народ.

Гадость какая – назвать это пропагандой милитаризма. Я вижу в этих людях не профессиональных убийц из разных иностранных легионов, не преторианцев, служащих тому, кто заплатит побольше, не «диких гусей», поехавших пострелять, помародерствовать и поразвлекаться. В сущности, изображенные здесь люди легко представимы в мирной жизни, и миром, прежде всего, миром полны их взоры.

И после первого, и после второго посещения храма я уходил оттуда потрясенный той художественной правдой и тем соединением эпоса и лирики, божественного и человеческого, небесного и земного, что гармонически выражено в мозаиках. Эту прекрасную композицию хочется назвать симфонией русской славы, настолько ясно соединено в ней все, чем живет русская память и русская душа. Этот шедевр доказывает еще одно – ошибочность распространенного утверждения о том, что трагические события ХХ века не могут быть воплощены в классических формах, что для выражения их требуется либо модернистский, либо даже постмодернистский подход. Впрочем, эти пути чужды истинному русскому искусству.

Хочется спросить политиков, стремящихся нанести стратегическое поражение России и рассматривающих это как главную цель нынешнего момента истории: неужели вы рассчитываете победить нацию, творящую шедевры даже в наше беспутное и беспамятное время? Ну, а если вы не считаете это шедевром, тогда вам задача попроще. Подумайте о том, сколько труда и терпения вложено в этот храм и его убранство, это ведь не ваша «глина номер четыре». И поймите, что и в терпении, как и в таланте, вам с нами сейчас не равняться.