Руслан СЕМЯШКИН. ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ ЭРНЕСТА ХЕМИНГУЭЯ. К 125-летию со дня рождения

   

Руслан СЕМЯШКИН

ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ ЭРНЕСТА ХЕМИНГУЭЯ

К 125-летию со дня рождения

 

Более шестидесяти лет прошло с того дня 2 июня 1961 года, когда миру стало известно, что из жизни ушел Эрнест Хемингуэй. Однако же, слава его писательская с тех давних пор нисколько не померкла. Он, пришедший в этот противоречивый и беспокойный мир сто двадцать пять лет тому назад, 21 июля 1899 года, по-прежнему остается одним из самых выдающихся и читаемых прозаиков прошлого столетия, ставших общепризнанным столпом мировой литературы, чей авторитет незыблем и в общем-то бесспорен. И чей вклад в художественную культуру человечества, при всей противоречивости и неравноценности его творческого наследия, существенен и неоспорим. Следовательно, великого художника и сегодня следует числить нашим современником, ведь подлинные самобытные таланты, титаны духа, мысли, слова в коллективном общественном сознании продолжают жить всегда… Независимо от общественно-политических ветров, бурь и всемирных потрясений, изменяющих людей внутренне и даже внешне, но не искореняющих в нас вечное стремление к познанию и чувственному восприятию шедевров мировой художественной литературы.   

Наверное, не одному мне помнится эпизод из самой известной, необычной, философской повести Хемингуэя «Старик и море», в котором мальчик говорит измученному старику, добравшемуся до берега, слова, должные рыбака приободрить и вселить в него важную для старого человека уверенность: «Ты должен поскорее поправиться, потому что я еще многому должен у тебя научиться, а ты можешь научить меня всему на свете».

Слова эти, вложенные писателем в уста совсем юного человека, только начинавшего жить и жизнь земную заинтересованно воспринимать, обдумывать, представляются символичными. Символичными в том плане, что основной их смысл следует связать с творчеством самого Хемингуэя. А коли так, то незазорно задуматься и над тем, чему же учились читатели у старика Хемингуэя? Впрочем, стариком писателя можно считать и называть с большой натяжкой. Здесь, скорее, мы можем подразумевать некую условную перекличку автора с одним из его героев, героев-символов, навечно закрепившихся в художественной литературе.

Так чему же можно и должно учиться у Хемингуэя? Что оставил он человечеству основательное, глубокое и вневременное, способное и в XXI веке выступать ориентирами, направляющими нас по жизни, по её ухабистым и извилистым дорогам? За что нам следует его благодарить? Только ли за то, что ему претила продажность писателей в буржуазном обществе и он видел предназначение литературы в расширении и углублении человеческих знаний? Знаний, как незримых рычагов, выступающих основой всего жизненного механизма?.. В этом отношении, подчеркнем, Хемингуэй высказывался предельно конкретно и недвусмысленно: «Писатель может сделать недурную карьеру, примкнув к какой-нибудь политической партии, работая на неё, сделав это своей профессией и даже уверовав в неё. Если это дело победит, карьера такого писателя обеспечена. Но все это будет не впрок ему как писателю, если он не несет своими книгами чего-то нового в человеческие знания».

Писатель в представлении Хемингуэя обязательно должен нести читателям знания. И знания эти должны быть правдивыми. При сём никогда не должна прерываться и преемственность в литературе: «Каждая правдиво написанная книга – это вклад в общий фонд знаний, предоставленный в распоряжение идущему на смену писателю, но и этот писатель в свою очередь должен внести определенную долю своего опыта, чтобы понять и освоить все то, что принадлежит ему по праву наследования, – и идти дальше».    

Так что же поучительное нам стоит позаимствовать у Хемингуэя? Прежде всего, полагаю, особо ценными являются его разработки антивоенной темы, основанные на четком и вполне определенном отношении писателя к войне, остававшемся неизменным на протяжении всей жизни Хемингуэя, достаточно рано оборвавшейся.

Сформировавшийся в качестве писателя под воздействием Первой мировой войны, Хемингуэй всегда считал войну трагедией. Но отношение его к этой трагедии с годами менялось. Развенчав в свое время буржуазные представления о патриотизме, чести, долге и тому подобном, писатель сумеет показать и бесчеловечную сущность империалистической войны. Когда же усиление социальных противоречий и наступление фашизма вынудят его пересмотреть свое отношение к миру, он придет к заключению о необходимости борьбы с реакцией. Война против фашизма в представлении Хемингуэя станет насыщенной гуманистическим смыслом, а участие в ней на стороне прогресса воспринималось им как высший нравственный долг человека.

Звериный облик фашизма Хемингуэй сможет разглядеть, будучи совсем молодым и неискушенным журналистом. В начале двадцатых годов, когда многие представители западной интеллигенции умилялись демагогическими лозунгами Муссолини, захватившего власть в Италии, Хемингуэй в своих корреспонденциях писал, что «Муссолини – величайший шарлатан Европы». При этом будущему прозаику удастся разобраться и в политической сущности фашизма. «Фашисты, – напишет он, – это отродье зубов дракона, посеянных в 1920 году, когда казалось, что вся Италия может стать большевистской… они привыкли к безнаказанному беззаконию и убийству и считали себя вправе бесчинствовать где и когда им вздумается».

Отчетливо понимал Хемингуэй и ту опасность, которую несли с собой гитлеровцы, захватившие в 1933 году власть в Германии. Выступив в 1935 году со статьей «Заметки о будущей войне», он в ней предсказывал, что гитлеровская Германия и Италия Муссолини развяжут мировую войну в 1937 или в 1938 годах. То есть в прогнозах своих неутешительных писатель практически не ошибётся. Расхождение в определении года начала активной фазы мировой войны в каких-то полтора года, естественно, не стоит воспринимать буквально. Куда важнее суть того предостережения.

«Минувшую войну выиграли союзники, – напоминал Хемингуэй, – но в маршировавших на парадах полках были не те солдаты, что воевали. Те солдаты мертвы. Было убито более семи миллионов, и убить значительно больше, чем семь миллионов, сегодня истерично мечтают бывший ефрейтор германской армии и бывший летчик и морфинист, сжигаемые личным и военным честолюбием в тумане мрачного, кровавого, мистического патриотизма. Гитлеру не терпится развязать войну в Европе».

«Любить войну могут только спекулянты, генералы, штабные и проститутки, – напишет Хемингуэй в том же 1935 году в статье «Крылья над Африкой», ставшей откликом писателя на нападение Муссолини на Абиссинию. – Им в военное время жилось как никогда, и нажиться они тоже сумели как никогда».

Вторая половина тридцатых годов станет для Хемингуэя временем продолжения раздумий об ответственности писателя за свое призвание, за писательский труд. При сем подчеркнем и то, что к тому времени прозаик, писавший в начале десятилетия о бое быков и охоте на крупного зверя в Африке, так и не создаст заметного романа, повествующего об американской современной жизни. Она, скажем прямо, не сильно его тогда интересовала. Американская действительность представлялась ему слишком скучной. Даже в социальных и экономических реформах Франклина Рузвельта не находил он подходящего материала, достойного стать поводом к написанию книги на американскую тематику.

А вот события на других континентах его не просто живо интересовали, а и способствовали активной писательской и общественной деятельности. Еще в 1931 году он станет свидетелем бегства короля и рождения республики в его любимой Испании. «Я видел, как рождалась Республика, – отметит Хемингуэй впоследствии. – Я был в Испании, когда король Альфонс бежал, и при мне народ создавал свою конституцию. Это была последняя по времени Республика, родившаяся в Европе».

Но писатель, не бывший либералом, не взирал на те события через розовые очки. Разобравшись в процессах, происходивших в этой стране, он произнесет ставшие известными слова о том, что «политика по-прежнему является прибыльной профессией». Разглядев истинное нутро реакции, Хемингуэй, восхищавшийся революционерами, напишет: «Спектакль с управлением этой страной скорее комический, чем трагический».

На войну в Испании в 1936 году Хемингуэй отправится в качестве корреспондента. «Я не очень-то разбираюсь в политике, да и не люблю её, – поведает он тогда Илье Эренбургу, с которым познакомится в Мадриде. – Но что такое фашизм, я знаю. Здесь люди сражаются за чистое дело».

Помогать республиканской Испании всеми силами Хемингуэй считал своим гражданским и писательским долгом. Для этого он направляется в самое пекло, где с различных участков фронта пишет свои корреспонденции, в которых рассказывает о героизме солдат республиканской армии, о бойцах интернациональных бригад, а также клеймит позором зверства фашистов и призывает Англию, Францию, США помогать республике оружием. Там же он напишет сценарий и будет участвовать в создании фильма «Испанская земля». Более того, Хемингуэй отметится даже помощью республиканской контрразведке, боровшейся с тайной фашистской агентурой. А в осажденном Мадриде он напишет пьесу «Пятая колонна», героем которой станет американец Филип Ролингс, доброволец, приехавший сражаться за свободу испанского народа. И в отличие от героя романа «Прощай, оружие!» Фреда Генри, во время Первой мировой войны теряющего к войне всякий интерес, Филип Ролингс готов сражаться с фашизмом везде и всегда. «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, – уверенно заявляет этот герой, – и я подписал договор на весь срок».

Образом Ролингса Хемингуэй по сути утверждал высшую нравственность, заключавшуюся в необходимости подчинения личных чувств и желаний общественному долгу. А вообще же в «испанских» произведениях писателя наиболее отчетливо проявится народность его творчества. Народность, бывшая такой же естественной и органичной, как ясность и реалистичность, которым он придавал не меньшее значение и о которых высказывался ранее, до написания «Пятой колонны».

«Заметьте, – утверждал Хемингуэй в книге «Смерть после полудня», повествовавшей об увлекательных картинах боя быков и единоборстве человека со смертью, – если писатель пишет ясно, каждый может увидеть, когда он фальшивит. Если же он напускает тумана, чтобы уклониться от прямого утверждения… то его фальшь обнаруживается не так легко и другие писатели, которым туман нужен для той же цели, из чувства самосохранения будут превозносить его. Не следует смешивать подлинный мистицизм с фальшивой таинственностью, за которой не кроется никаких тайн и к которой прибегает бесталанный писатель, пытаясь замаскировать свое невежество или неумение писать ясно. Мистицизм подразумевает мистику, наличие некой тайны, и на свете много тайн; но нет ничего таинственного в отсутствии таланта; и ходульная журналистика не становится литературой, если впрыснуть ей дозу ложноэпического тона. Заметьте еще: все плохие писатели обожают эпос».

Крупным событием, и литературным, и политическим, явится выступление Хемингуэя в 1937 году на II Конгрессе американских писателей. В речи, произнесенной на том авторитетном форуме, он недвусмысленно и четко выскажет свою убежденность в том, что долг каждого писателя – всеми силами участвовать в борьбе с фашизмом, так как «фашизм – это ложь, изрекаемая бандитами».

К сему добавим, что Хемингуэй, не терпевший лжи и фальши, в писателе выше всего ценил честность, непоколебимую и бескорыстную преданность правде. Он был уверен, что писателю наряду с талантом и самодисциплиной «надо иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже». С этой мерой ответственности и подходил Хемингуэй к жизненным явлениям и к их воплощению в художественной литературе.

«В литературу XX столетия Хемингуэй вошел как выдающийся мастер реалистической прозы, – подчеркивал известный советский и российский литературовед, доктор филологических наук Ясен Засурский, – активно отстаивавший необходимость писать правду и только правду. Если в начале творческого пути правдивость в искусстве для писателя была связана прежде всего с личным опытом, то к концу 30-х годов он формулирует осознанную эстетическую платформу писателя-реалиста. От поэтики факта и правдоподобия Хемингуэй переходит к поэтике правды жизни – поэтике углубленного реализма. Вместе с тем творчеству Хемингуэя присуще и мужественное романтическое начало, восхищение настоящим человеком, высокий и активный гуманизм».

Хемингуэя, как художника-реалиста, высоко ценившего правду, жизненную правду, правду во взаимоотношениях между людьми, правду в литературе, ратовавшего за духовную преемственность между писателями, следует считать прямым продолжателем реалистических и гуманистических традиций известного американского писателя Марка Твена. Но национальные проблемы Соединенных Штатов получат в его творчестве весьма своеобразную трактовку. Главным героем всех крупных произведений Хемингуэя, за исключением повести «Старик и море», неизменно являлся американец. Однако писатель чаще всего показывал своего героя не в США, а в других странах: Джейк Барнс из романа «Фиеста (И восходит солнце)» живет во Франции и отдыхает в Испании; Фредерик Генри, герой романа «Прощай, оружие!», вступает в итальянскую армию, а дезертировав, отправляется в Швейцарию; Роберт Джордан из романа «По ком звонит колокол» воюет и погибает в Испании. И только Гарри Морган, повстречавшийся нам в романе «Иметь и не иметь» жил в Штатах, но и его жилье располагалось на самой границе страны.

Особенность эта, на первый взгляд и не столь существенная, тем не менее отразит тяготение писателя к интернациональной тематике, к стремлению выделения основных черт времени, характерных для всего западного мира. Не порывая с реалистической традицией, Хемингуэй создаст и свой оригинальный, новаторский стиль, в полной мере соответствовавший задачам, поставленным перед ним историей.

Кстати, между главными героями романов «Фиеста», «Прощай, оружие!» и «По ком звонит колокол» существовала заметная духовная связь. Барнс, Генри и Джордан переживали мучительный процесс утраты иллюзий. Только мироощущение у Джордана было иным и иллюзии его принципиально отличались от тех, которые сопровождали Барнса и Генри. Джейк Барнс был журналистом и мечтал о литературной деятельности, Фред Генри занимался архитектурой, а Роберт Джордан не только преподавал, но и писал, собираясь в будущем заниматься литературной деятельностью. Образ же их жизни можно считать похожим лишь до того момента, как Джордан решит целиком отдать себя борьбе с фашизмом, революционной борьбе испанского народа, имевшей историческое и общечеловеческое значение. Для Джордана, как некогда для Барнса и Генри, важное значение имел этический кодекс, включавший категории мужества, чести, долга, стойкости. При этом Джордан постигал мир в другое время и в других исторических условиях, заметно отличавшихся от тех, в которых действовали Барнс и Генри. Положительное, бывшее в их житейских кодексах, теперь уже не существовало само по себе. Неразрывная связь с общим делом, с борьбой, писателем выдвигается таким образом на передний план. Но рисуя образ антифашиста Джордана, не ставшего все же коммунистом, Хемингуэй подводит читателей к мысли о том, что революционная борьба – не увлекательное времяпрепровождение. Она не может быть беспечной и отвлеченной. Ведь нельзя, напоминал писатель, сравнивать войну в Испании с войной империалистической. Отрицание последней, считал Хемингуэй, следует компенсировать признанием войны революционной.

Жизненная правда – в представлении Хемингуэя, – явление суровое, зачастую подводившее человека, вопреки его воле, к трагическому финалу. Погибая, Джордан осознавал, что наступление республиканской армии не увенчается успехом… И в этой безнадежной ситуации, тем не менее, Роберта не покидало убеждение в том, что, даже погибая, человеку не стоит отказываться от возможности еще что-то сделать и принести пользу делу, за которое суждено умереть. Приготовившись встретить огнем своего автомата приближавшийся кавалерийский отряд фашистов, Джордан скажет себе: «Но если ты дождешься и задержишь их хотя ненадолго, или если тебе удастся хотя бы убить офицера, это может многое решить. Одна вещь, сделанная вовремя…».

Заглянув смерти в глаза, готовясь принять последний бой, Джордан подводит жизненные итоги. И они окажутся жизнеутверждающими: «Почти целый год я дрался за то, во что верил. Если мы победим здесь, мы победим везде. Мир – хорошее место, и за него стоит драться, и мне очень не хочется его покидать. И тебе повезло, – сказал он себе, – у тебя была очень хорошая жизнь. Такая же хорошая, как и у дедушки, хоть и короче. У тебя была жизнь лучше, чем у всех, потому что в ней были вот эти последние дни».  

Роман «По ком звонит колокол» Хемингуэй завершит в 1940 году. К тому времени в Европе вовсю бушевала мировая война, которую писатель предвидел уже после поражения республиканской Испании. А с началом решающей схватки с фашизмом, буквально в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, Хемингуэй в очередной раз продемонстрирует не только свое глубокое понимание текущих событий, но и осознание того колоссального значения, которое приобретала борьба советского народа для судеб всего остального мира. В те самые напряженные дни, когда реакционные круги США ликовали в надежде, что Германия и СССР в начавшейся войне обескровят друг друга, 27 июня 1941 года писатель посылает в Москву телеграмму. «На все 100 процентов солидаризируюсь с Советским Союзом в его военном отпоре фашистской агрессии, – заявлял он в ней. – Народ Советского Союза своей борьбой защищает все народы, сопротивляющиеся фашистскому порабощению».

Слова искренней поддержки нашей стране и народу, его доблестной Красной Армии, Хемингуэй будет высказывать на протяжении всей войны. В известном заявлении 1942 года он напишет: «Двадцать четыре года дисциплины и труда во имя победы создали вечную славу, имя которой – Красная Армия. Каждый, кто любит свободу, находится в таком долгу у Красной Армии, который он никогда не сможет оплатить… Всякий, кто будет участвовать в разгроме Гитлера, должен считать Красную Армию героическим образцом, которому необходимо подражать».

Немаловажно в этом отношении обратиться к признанию, которое по окончании Второй мировой войны прозвучит в письме Хемингуэя, адресованном Константину Симонову: «Всю войну я надеялся повоевать вместе с войсками Советского Союза и посмотреть, как здорово вы держитесь, но я не считал себя вправе быть военным корреспондентом в ваших рядах, во-первых, потому, что я не говорю по-русски, во-вторых, потому, что я считал, что буду полезнее в уничтожении «кочерыжек» (так мы прозвали немцев) на другой работе. Почти два года я провел в море на тяжелых заданиях».

Писатель действительно просился на фронт военным корреспондентом, но в этом прошении ему откажут, так как военное командование США корреспондентов на фронт решит не пускать. Тогда Хемингуэй и придумает себе конкретное дело, свой участок настоящей, а не эфемерной борьбы. На своем рыболовном катере он станет охотиться за немецкими подводными лодками, крейсировавшими у берегов Кубы – острова, ставшего его домом. И что самое интересное – несколько раз ему удастся навести на вражеские подлодки американскую военную авиацию, которая их и затопит. Так в течение 1942-1943 годов Хемингуэй будет вести эту «личную» войну с нацистской Германией. Впоследствии приобретенный в те годы опыт будет им взят за основу третьей части романа «Острова в океане», опубликованного посмертно в отредактированном и сокращенном виде.

И все же Хемингуэй прежде всего оставался писателем, к голосу которого прислушивались миллионы. Писателем честным, не пожелавшим поставить свое перо на службу пропагандистским целям американского правительства, как это сделал, к примеру, Джон Стейнбек, успевший выпустить роман об американских военно-воздушных силах. Хемингуэй же от такого возможно и выгодного, даже перспективного, но напрочь неискреннего пути откажется. При этом он не раз говорил, что скорее отрубит себе три пальца на правой руке, чем станет писать подобную книгу. Писатель готов был отправиться на войну сам, отправить на неё своих сыновей, когда они достигнут соответствующего возраста, готов был пожертвовать на военные нужды все свои деньги, вот только писать что-либо официозное, если это не явится «абсолютной правдой», он все равно отказывался. В условиях военного времени правда для писателя-гуманиста приобретала особую ценность.

Сражаясь с фашистской нечестью пером публициста, Хемингуэй в 1942 году напишет вступительную статью к составленной им же антологии произведений мировой литературы о войне. «Составитель этой книги, – писал непримиримый борец с фашизмом, – принимавший участие и раненый в прошлой войне, которая должна была покончить с войнами, ненавидит войну и ненавидит политиков, чье плохое управление, доверчивость, алчность, себялюбие и честолюбие вызвали эту войну и сделали её неизбежной. Но раз мы уже воюем, нам остается только одно. Войну надо выиграть. Даже вне зависимости от того, что демократические государства, желая предотвратить эту войну, предали те страны, которые воевали или готовы были воевать. Мы должны выиграть эту войну».

Примечательно, в том числе с позиций дня нынешнего, что в этой же статье писатель предостерегал об опасности утверждения фашизма в самих Соединенных Штатах. «Мы должны выиграть войну, – писал он, – не забывая, за что мы сражаемся, чтобы, пока мы сражаемся с фашизмом, самим не соскользнуть к идеям и идеалам фашизма».

И тем не менее, Хемингуэй участие в той войне примет. В 1944 году писатель наконец попадет на европейский театр военных действий. Корреспондентом он будет участвовать в высадке союзников в Нормандии и летать на английском бомбардировщике, бомбившем Германию. С началом наступления союзников во Франции, Хемингуэй сколотит отряд из французских партизан и станет успешно проводить с ними разведывательные операции, способствуя освобождению Парижа. Затем он будет участвовать в кровопролитных боях на границе с Германией.

Окажется Хемингуэй и среди той прогрессивной западной интеллигенции, которая с завершением войны отчетливо увидит и осознает, как реакционные круги двух государств, бывших союзниками СССР по антигитлеровской коалиции, обостряют международную обстановку и развязывают «холодную войну» против Советского Союза. Призывая к сотрудничеству между народами, в конце 1945 года Хемингуэй в предисловии к антологии «Сокровища Свободного мира» заявит: «Теперь, когда война кончилась и мертвые мертвы, для нас настало еще более трудное время, когда долг человека – понять мир. В мирное время обязанность человечества заключается в том, чтобы найти возможность для всех людей жить на земле вместе». Предупреждал писатель своих соотечественников и о том, что хотя США вышли из войны «самой сильной державой мира, важно, чтобы они не стали самой ненавистной». 

Подразумевая взрывы атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, варварские бомбардировки городов в Германии, Хемингуэй напоминал, что вооруженные силы США «уничтожили больше гражданского населения в других странах, чем наши враги в своих чудовищных злодеяниях, которые мы так осуждаем». Писал он и о том, что атомная бомба – это та праща с камнем, которая способна уничтожить всех великанов, включая и Соединенные Штаты, а посему американскому правительству следует уважать «права, привилегии и обязанности всех стран». 

Первый послевоенный роман «За рекой, в тени деревьев», напоминавший сюжет романа «Прощай, оружие!» и увидевший свет в 1950 году, Хемингуэй в сущности посвятит опять же войне, но выглядеть он будет как роман-комментарий, наполненный раздумьями о войне и мире. Главный герой этого произведения полковник американской армии Кантуэлл с горечью констатирует, что теперь он, как солдат, подчиняющийся приказам, не должен ненавидеть фашистов. А по поводу разговоров о том, что русские – будущие враги, он заявит: «Но лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее, народа, который больше похож на нас».

Вся сила презрения, с которым Хемингуэй относился к тогдашнему правительству США, прозвучит и в словах полковника Кантуэлла: «Теперь ведь нами правят подонки. Муть, вроде той, что остается на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков».

Получившая всеобщее признание повесть «Старик и море» появится в 1952 году. Хемингуэй получит за нее Пулитцеровскую премию, а в 1954 году – Нобелевскую премию. «Старик и море» в чем-то продолжит роман «Иметь и не иметь», только в отличие от Гарри Моргана, гибнущего, осознав, что «человек один не может ни черта», кубинский рыбак, старик Сантьяго, выдерживает схватку со стихией и огромной рыбой. Тем более, что он уже не одинок – ему помогает мальчик.

Великий социальный всепобеждающий оптимизм пронизывает это символическое произведение. Произведение философское, вроде бы вполне реалистичное, сюжет которого не имеет признаков чудесного, фантастического и сверхъестественного. И в то же время повесть представляется необычной. В ней предстают темы победы и непобедимости человека, вечности, торжества жизни. В сущности, небольшая повесть и сегодня учит нас, что не бывает безнадежных положений, пока человек жив, пока он ощущает себя человеком. Потому и выходит старик в этом повествовании победителем. «Кто же тебя победил, старик? – спросил он себя… – Никто, – ответил он. – Просто я слишком далеко ушел в море».

«Старик и море» – гимн мужеству, стойкости, достоинству, величественный гимн человеку и самой жизни. Вправе мы считать удивительную эту повесть и неким философским эпилогом той большой книги о жизни и сопротивлении войне, насилию, злу, которую Хемингуэй писал на протяжении всей жизни…

Творческое наследие великого писателя внушительно и многогранно. Особняком в нем, думается, выделяются поздний многоплановый роман «Райский сад», опубликованный через четверть века после смерти автора, и известнейший рассказ «Снега Килиманджаро», написанный в 1936 году. Не вдаваясь в подробности сюжета сих очень глубоких, раскрывающих существо писательского призвания творений, подчеркну лишь самое главное: писателю не нужен сладостный земной рай и мещанское благополучие, притупляющее его сознание, превращающее творца в прожигателя жизни, заключающейся для него в постоянном обретении удовольствий. Писателю нужна реальная жизнь, интересная, но и трудная, каждодневно сталкивающая с сонмом проблем… Соприкасаясь с ней, пишущий человек и может считаться писателем. Для Хемингуэя эта истина была очевидной и не вызывала никаких сомнений.

На закате жизни писатель дождался того, что на его любимой Кубе произошла революция, и очень сожалел, что не принимал участия в революционных событиях, положивших конец диктатуре Батисты. «Я от всей души желаю Кастро удачи», – заявлял тогда Хемингуэй. В записях же его найдутся и такие слова: «Кубинская революция была исторической необходимостью».

Необходимостью, великой духовной необходимостью можем мы считать и приход в этот мир самого Эрнеста Хемингуэя, всю свою жизнь боровшегося против фашизма, войны, насилия, угнетения и несправедливости… И продолжающего бороться в своих вечных творениях! Эрнест Хемингуэй с читателями не расстается, постижение его жизненных уроков, их глубочайшее осмысление и сопоставление с вызовами дня сегодняшнего, верю, впереди…