Валерий ПЕТУШКОВ. КОСА НОМЕР ШЕСТЬ. Рассказ

 

Валерий ПЕТУШКОВ

КОСА НОМЕР ШЕСТЬ

Рассказ

 

Витя – Надя

Звонок. Витя, мой двоюродный брат, прилично моложе меня.

– Василич, приезжай. Грибов, правда, нет, но подвернувшийся повод не менее важен. У нас Надей отпуск заканчивается, в понедельник на работу. Его по-хорошему надо бы и завершить. Без тебя никак. Кроме нас тут ещё один тип дожидается. Смоленский. Вон глазами хлопает. Завтра в десять я жду тебя на Кубинке. Там, где всегда.

Они меня с пристрастием зазывают, ещё с большим принимают. В последние годы ни одного лета не пропустили. Зовут, когда грибы пойдут. Деревня ихняя (не садовое товарищество) по Минскому шоссе, где-то на уровне сотого километра. Раньше я к ним на машине ездил, а теперь по Витиной подсказке освоил более удобный маршрут. Моя дача под Истрой, мимо проходит железная дорога, кольцевая. Четыре раза в сутки электричка. В четыре вагона. «Тарзанкой» называют. Почему, не знаю. Полчаса полюбовался природой, Звенигородом – вот тебе и выходить.

– Да, – промычал я. Ради какого-то леща, хоть и Смоленского, все дела возьми да брось. Десять ноль-ноль. Не грибы же. – Понимаешь, – начал придумывать, – хотел косьбой заняться. Тут ещё тример сломался. И обычная, ручная – не на ходу. Не один десяток лет, и ни разу не отбивалась.

– Василич, дорогой. Берёшь эту самую свою косу, без косовища, конечно, и я тебе отобью её в самом лучшем виде. Только упакуй её получше, на низ сумки положи, чтоб не торчала. Не дай Бог, потом хрен отмажешься и не отопрешься. К холодному оружию приравняют.

Коса всё и порешила.

Перед деревней Витя тормознул, подошли к фруктово-овощному развалу. «Дорогой! Бери. Лучше азербайджанских дынь не бывает. Недорого. За второй приедешь». Чтоб за второй не приезжать, купили ещё кой-чего, из порученного.

Хозяйка нас нескрываемо ждала основательно: видочек, улыбочка, поцелуйчик, стол… Как же она это умеет. Полный отпад!

– Надя, нам с дороги отдохнуть нужно срочно, расслабиться, чтоб за руль не садиться. Само-собой за встречу!

Встреча прошла своим порядком.

– Эту, первую, Василич, я из твоей банки наливаю, которую ты в прошлом году забыл.

– Ну, кино. А чего, Витя, не из своей?

Посмеялись над собою.

Отдохнули. Слегка.

 

Я пошёл обойти угодья, сравнить с прошлым летом. Что новенького.

Мне у них нравится в целом, в комплексе. Во всём чувствуется научно-практический подход: оптимизация и рационализм, без дороговизны и дешевизны, без избытка и недостатка, без изощрённости и простоты, без модернизма и архаизма.

Нет шаблонности, магазинно-рыночной типажности. Во всём – индивидуальность и авторство. В постройках, в планировке, саде-огороде, цветоводстве, подсобной инфраструктуре (слово модное), в навозной куче.

И как это у них получается? Я знаю. Но это для другого случая.

День шёл, как ему полагается. До вечера и повтора нашей встречи вагон времени. Поговорить есть о чём, не так часто и встречаемся. Вспомнили деда с бабкой, родителей (царство им небесное), о детях-внуках поговорили, о родственниках – ближайших и которые подальше. Как там киевские? Про Ливию-Сирию, Северный поток 2. Про чёрные дыры, и когда мы их осваивать начнём.

– Витя, а напиток твой хорош! Из моей банки больше не пьём. И в этот раз я её точно не забуду.

Тема приятная, необъятная, интеллектуальная. Говори и говори.

– Ты, Витя, технологию не меняй. Лучшее враг хорошего. Вот мой Гришка такой же агрегат, подарочный, уже год никак не освоит.

– Василич, не такой! Таких в продаже не бывает. Конструкция, как ты понимаешь, чисто космическая. Техпроцесс под грифом особой секретности.

Он меня называет Василичем.

– Чего ты так? Мы же братья.

Поясняет: во-первых, ты постарше, во-вторых, двоюродные, в-третьих, короче, в-четвёртых, обиходнее.

Вот и сбили прежнюю тему.

– Не, Витя, тут ни ты, ни я ни при чём. Тут смысл более глубокий. Многовековой. Вот мы, Витя и Валера, беседуем, говорим на разные темы. Нас двое. Когда мы называем друг друга по отчеству, Палыч и Василич, нас уже четверо. Отцы наши стали участниками нашего разговора. А если разговор ещё и серьёзен, то и представительней, и авторитетней, чем мы с тобою. Они почётны. Их мнение и позиция важнее наших, а потому решающая.

 

– Не-е, текила лучше.

– Это та, которую лизать нужно?

– Ну, да. Приезжает ко мне брат мой Коля. Он сейчас в Протвино живёт. Давно не виделись. Да и старший всё-таки. Сидим мы у меня, в Химках, на кухне. Надя постаралась, нам не мешает, у неё там свои дела. На столе, конечно, и моя, и наилучшая московская, и заначенная для особого случая та самая текила. Выпили за встречу. Ко второй за разговором и закусочкой особо не торопились. Ты же знаешь, в нашей семье этим особо не увлекались.

«А давай, Коль, вот этой попробуем, – завлекаю провинциала сверхдефицитностью этого напитка в наших Химках, его необычайностью, рассказываю и о стране, и о населении, которое его производит. – Ну давай».

Вышли. Я жду впечатлений. Брат держит паузу. Многозначительно: «Нет, наша лучше». Произвести впечатление не получилось.

Далее, как обычно, про то, про это. Торопиться некуда, впереди выходные. И, как всегда и у всех.

«И сколько ж она стоит?».

Я назвал цену.

«Ого: в три раза дороже нашей! Налей-ка её, а то мож не распробовал».

Налил ему полную. Он опрокинул. «А ничего. Пить можно».

 

– Когда к человеку обращаются по отчеству, это значит не обращение к индивидууму, а обращение ко всему его роду, демонстрация памяти, уважения к его предкам. С другой стороны, они напоминают коллеге о необходимости благоразумия, неся ответственность перед родным отцом, – продолжаю прерванную тему.

– Ну, Василич, ты даёшь. Прямо филосОф! Такое трактование впервые услышал. Но чего-то в нём есть.

– Жизнь – она поумнее и поучительнее нас. А в какой степени то, о чем мы с тобой говорили, относится к женскому полу? Вот нашу мать, то бишь твою тётю Аню, в основном все звали Игнатьевной. Многие и не знали, что у неё есть собственное имя.

 

– А не пора ли нам, Витя? – озаботилась Надежда. – Лещ проснулся, ждёт, переживает.

– Наденька, всё идёт по графику. У нас ещё в запасе четырнадцать минут. Посмотри на часы.

Ничего не скажешь. Космос есть космос: на минуту опоздал, взлёт откладывается на несколько дней. А то и на месяц.

– Вить, в твоём траффике отбивка моей косы подразумевается?

– Василич?! Завтра, в шесть ноль-ноль. До завтрака всё будет сделано. А сейчас мы приступаем к главной позиции сегодняшнего дня. Пошли.

Пришли к месту предстоящего мероприятия – выжженному от многочисленных костров пяточку. Рядом стояли скамеечки, разные причиндальчики кухонные.

– Итак, Василич, видишь стопку кирпича под стеной. Двенадцать штук. Это коптильная.

– Не понял.

– Щас поймёшь. А пока перетащи их сюда, чтоб без дела не сидел. Каждый кирпич имеет своё место. Каждая щель меж ними имеет своё предназначение. Из этих кирпичей за пять минут, по памяти или по чертежу, можно соорудить некий жаронагревающий агрегат. Для любой кулинарной готовки: мясной, овощной, птичьей, рыбной и так далее. Хоть первое. Многократно и многогранно проверено. Следи за мной, может пригодится.

(Пока не пригодилось, хоть как-то раз пытался попробовать.)

 

Шесть ноль-ноль. Витя:

– Василич, как там твоя родимая?

Не забыл. Я-то её развернул, всю ночь переживал, чтобы что-нибудь не сорвалось, из-за чего я сюда поехал.

– Не старинная, но вполне приличная, ещё прежнего производства, шестой номер.

Рабочее место для этого процесса оказалось в специальном уголочке. Всё как в приличном механическом цехе. Верстачок, дубовый чурбан, мощный, поставленный торчком. При нём скамеечка на крепких ножках. Всё росточком под хозяина, до сантиметра.

По центру бабка. Ого-го такая бабёшка! При ней – молоток, в позе что, мол, изволите-с.

– Ты где же такой дефицит отхватил? Его же теперь днём с огнём не сыщешь.

– Ну, Василич, ты даёшь. Пошёл в нужный цех. Со своими ребятами поделись трудностями. Бабку? – Без проблем. К концу недели звонят, готово.

– Да, хороша бабёшка!

– Вот мой дядя Миша её обозвал так же. Говорит, её бы на комод. А для нашего с тобой дела лучше те, которые раньше были. И росточком, и причудливостью, нарядностью! И… по доброте. А главное: тельце должно быть нужной мягкости к нужной твёрдости. Без всяких там никеля, хрома. Видать, твои мастера в бабах толком не разбираются. Молоток, Василич, тоже, конечно, не тот. Помнишь, у нашего деда был другой – месяцем. Он так и называется.

– Ладно, Витя. Бабка бабкой, месяц месяцем, а где ты косу научился отбивать? Помнится, ни твой отец, ни мой хоть косьбой всю жизнь и занимались, а косы отбивать не могли.

– Да я же тебе сказал – Михаил Степаныч. Сосед он мой, примерно твоего размера и возраста. Мы давно с ним сошлись на хозяйственной почве. Он тут коренной. Всё знает, всё умеет и всем делится. Любим встречаться, иногда по делу, но без перебору – по рюмке-две, не больше. Поговорим, порассуждаем. Тем-то много всяких.

Так, Василич, отбивать косу дело тонкое. Ни всем оно даётся. В старину на всё село было не более одного-двух умельцев. Как на бабку косу надо класть, как молоток правильно держать, с какой силой бить в разных частях лезвия, какие зазубринки оставить, сам ударчик (не удар) должен бить нежно и с оттяжечкой. Что-то сделаешь не так, коса на выброс. А ещё учитывать, под какую траву, погодные условия, местность. И прочее. А главное, косу нужно отбивать не только руками и умом, а душою и с любовью.

Я заслушался. Вот это дядя Миша! Решил встрять:

– Да, косу на наждаке не точат. Казалось: воткни в розетку и крути. Нет. А сколько ж раз в свою дачность эту самую косу в своих руках крутил. Посмотри – на что похожа коса? Вылитое самолётное крыло. Все технические авиационные термины, относящиеся к крылу, вполне можно отнести и к косе: форма в плане, профиль, передняя и задняя кромки, изгиб, передняя, средняя, концевая части, распределение нагрузок и прочее. И скажу тебе, как маёвец, в авиации больше всего теории приходится на крыло, важнейший для самолёта элемент конструкции. И сколько имён знаменитостей зависло на аэропланах. А кто, Витя, изобрёл нашу с тобой косу? А была ли в истории хоть одна какая-нибудь научная статья по ней?

Естественно, вот эти, и не только эти, наши с ним разговорчики эластично вмешивались в Витину работу. Старательную, и в итоге результативную. В заключение косу он обернул кусочком картона, извязал бечёвкой, на конец косы нахлобучил кусок литровой пластиковой бутылки от минеральной воды, предварительно обрезав низ донышка.

Программа сегодняшнего дня была мне объявлена еще при леще: Витя меня отвозит к электричке к двенадцати, они уезжают ближе к вечеру. С утра завтрак.

Сумка полна, Витя собственноручно продемонстрировал мне уложенную косу и обещанный литровый бутыль своего знаменитого напитка. Надя без демонстрации сунула свои пакетики.

И вперёд.

 

Электричка

А что: вагончик вполне нормальный. Не такой, как Московское центральное кольцо, но… Хоть из реанимированных. Чистота, прохладненько, сиденья не порезаны, окурки под скамейками не валяются, воздух свежий. Народу мало, на весь вагон всего четыре группки, все на одной, несолнечной стороне.

За моей спиной: мама, двое деток – девочки. Опрятные, стройненькие, скорее худоватенькие. Папа – наоборот. Полубритый.

Передо мной, в следующем отсеке, бабушка, достаточно для бабушки молодая, с внуком, первый класс закончил. Не теряют времени, надо готовиться к школе: «Вовочка, сколько будет двадцать пять плюс двадцать пять. Правильно. А двадцать семь плюс двадцать семь?».

За ними дяденька, вполне взрослый, по годам видно, тоже при внуках. В железнодорожной форме. Строгий костюмчик, белая рубашечка, галстучек. Прямо командир воздушного корабля, первый пилот, не меньше.

Он перегнулся к бабушке с внуком: «Нынешним детям не до учёбы. Айфончики, да компьютеры. Скоро у них совсем мозги атрофируются. Дважды два в уме не сосчитают».

Бабушке эта тема не подошла. Промолчала.

Дяденьке ехать молча было явно невмоготу. Как хотелось поговорить. А зачем попутчик в поезде?

«А вы знаете, – решил он сменить тему, – что вот это самое железнодорожное кольцо, по которому мы сейчас едем, в ближайшее время закроют. На ремонт поставят».

Тема меня весьма даже заинтересовала. Это самое колечко проходит мимо нашего садового товарищества. Мой же участок волею судьбы оказался ближним к нему.

Бабулька пошепталась с внуком. Им очень хотелось готовиться к школе. Перешли на другую сторону.

Дяденька притих, поёрзал, его организму требовалось общение. Я не стал затягивать своё сочувствие. Пошёл к нему, сел напротив.

 – До меня тут ваш разговор с дамочкой донёсся. По кольцу. Не могли бы вы меня немножко просветить?

 – Нет вопроса.

Без раскачки продолжил повествование.

 – По-хорошему, эту линию нужно давно закрыть. В этом году ей сто лет будет. И за все эти годы ни одного капитального ремонта.

– Постой-постой, – насторожился я, – её же только после войны начали строить.

– Не строить, а приспосабливать под возникшие тогда новые требования. Весьма конкретные.

Я понял, на что он намекал.

– Саму эту дорогу, аж в триста вёрст, задумал и большую часть даже запустил ещё царь.

– Ну Бог с ним, со столетием. Главное дату вам, железнодорожникам, не пропустить.

– Я – Сашка.

– Василич.

– Коль познакомились, давай на ты.

– Скажи, Сашка, видать, ты осведомлён по этому делу. Хотел бы из первых уст уяснить ситуацию.

Первые уста начали обстоятельно. Работа серьёзная, объёмная, не пофилонишь. Главное, проект новый нужен, а специалистов должных нет. На многих участках требуется маршрут менять. Пересечённая местность, населённые пункты, шоссейные магистрали и ещё, ещё, ещё…

Что точно: начнут вот с этой самой электрички. К сентябрю, к зиме, в обязательном порядке её прикроют.

Да, подумал я себе: ясно, что ничего не ясно, тему можно было считать исчерпанной. Если разговор по поводу железной дороги зайдёт средь садовнических людей, могу козырнуть своей осведомлённостью. Сошлюсь на исключительно сведущего железнодорожного высокопоставленного чиновника.

– Саш! А кем ты будешь на железной дороге?

– Машинист, – просто ответил он.

Машинист – звучит гордо. Для меня всегда, с самых детских воспоминаний. Через нашу деревню проходила железная дорога, которая строилась перед войной, с участием моего деда Игната, по матери. Дед был профессиональным дорожным путейщиком, из украинских грабарей. И среди родственников у нас было много железнодорожников разных, местами с приличным стажем. Была война. По этой линии, Тула-Козельск, денно и нощно ходили туда-сюда воинские составы. Те, которые на Козельск, значит на фронт. Мы пацаны бежали, бросив свои пацанские дела, встречать эти поезда. Выбегали все кто мог: тётки, молодые и старые.

И первым, кого мы видели, был машинист. Он, на сколько это было возможно, высовывался из своего паровозного окошка, серьёзный, с большим напрягом наблюдая за бегущими на него рельсами и шпалами. Приближаясь к нам, обязательно давал нам свой паровозный гудок. Приветливо махал нам рукой или своей машинисткой фуражкой. Некоторые из машинистов иногда даже спускались на нижнюю ступеньку, чтобы быть поближе к нам. Каждому из нас хотелось получать от него свой кусочек ласки и радости. И он, конечно, знал, как же это нам было нужно. Наши папки были на фронте. Он ехал к ним. Может быть, и встретятся. Бабы, так те зовут: «Родненький! Передай там моему Мишке привет. Скажи, что мы тут живы, справляемся».

Машинист – самый важный и самый главный командир состава, хоть и не военный. Тут и думать не нужно, от него вся война зависит. Всё-всё – бойцы, командиры, танки и пушки, боеприпасы, медицина, продовольствие – ну всё.

Вот эту пушку ждёт мой отец, артиллерист, а вот тот танк должен провести точный выстрел в самого Гитлера.

А состав ведь может попасть и под бомбёжку, и под артобстрел, пути могут быть взорваны. И это всё на нём – нашем машинисте. Не просто ему. Да и помощнику его, кочегару.

– И что, всю жизнь машинистом?

– Да, уже более тридцати лет. Как из армии вернулся, так и пошёл в машинисты. Отец у меня тоже был машинистом, в войну все тылы и фронта объездил. Так что я потомственный. Труд нормальный, работа эта ещё долго не переведётся. На хлеб хватает, да и кусочек сала всегда в придачу есть. Железнодорожная семья всегда при огородике, при поросёночке. Кто попал в железнодорожники, мало кто от неё уходит. На всю жизнь. Я это тоже знал. А ты, Васильич, кем будешь? Куда путь держишь, домой или из дома?

– Да в гости к родственникам на пару дней ездил. Позвонил, отпуск кончается. Он всегда на грибы меня приглашал. При их деревне (дача у него там, а сам из Химок) лесочек. Только в этом году без грибов. Заманил на леща. Вечерком, в первый день, посидели при коптильне. Не теряя времени, дегустировали его напитки. Сам делает. И фруктовые, и покрепче. Хорошо шла, хоть я тут и не боец.

– И с собой бутылёк дали?

– Само собой.

Поглядели в окошко на природу. Красота.

– Васильич, а дай пару глотков попробовать. Для дегустации. Я в этом деле толк знаю. О качестве доложу профессионально.

– А стакан то у тебя есть?

– Стакана нет, да я из горла смогу.

Посмотрел на меня. Понял – невпопад.

Тема была закрыта. Помолчали.

Да нет: вполне нормальный мужик. И что же тут особенного. Тоже мне интеллигент (это я про себя). Мне стало как-то совсем неуютно, в душе стало противно самому себе.

– Тебе далеко, Васильич?

– Да, уже нет. Лукино.

Саша порылся в сумке, вытащил свёрток в чистой холщовой тряпочке. Развернул.

– И засол свой, с перчиком, чесночком. На, попробуй. Такого никогда не ел.

– А ножичек есть?

– Нет. У нас на работе дежурный всегда на месте. Конечно, из холодильника видок был бы получше. Нет, ты посмотри, в четыре пальца. Половина – сало чистое, а ближе к середине – три мясные прослойки. А знаешь, как это делается?

– Знаю! – Потому что действительно знал.

– Вырастить поросёночка, это ещё не всё. Надо уметь засолить. Мою мать этим хитростям научила Анна Александровна. Соседка, у них дача через дом по нашей улице. Вот женщина была так женщина. И по уму, и по интеллигентности, а по хозяйственности… С моей матерью они хорошо сдружились. Она и из меня человека сделала. «Анна Александровна, моего Сашку в армию забирают, поговори со своим. Пусть он его в свои войска возьмёт. А то совсем от рук отбился». И он меня в свои войска взял. Маргелов. А потом собственноручно орден вручал, боевой. Когда очередь моя подошла, одного из всего строя обнял меня. «Спасибо тебе, Саша. И матери привет передавай, скажи от меня, что ты молодец».

– Ты что в Афгане воевал?

– Нет, за Анголу.

– Так ты взаправдашний вэдэвэшник? С праздника своего, значит, возвращаешься? Сегодня всё высшее военное руководство на показных мероприятиях. На кубинском «Патриоте».

– Нет, я раньше там бывал не раз. А сам праздник-то второго, а сегодня лишь только двадцать девятое.

– А ты Сашку Маргелова знал?

– Конечно знал. И он меня знал.

– Девятнадцатого год как будет.

– А ты его откуда знаешь?

– Жизнь свела. Я тоже много лет на ВДВ поработал, в том числе к его сбрасыванию в БМД кое-какое отношение имел.

– За которое ему звание Героя дали?

– Дали. Только спустя двадцать лет. А представляли их на Героя Советского Союза. Его с Лёней Щербаковым. А ты сам на Сашкиных похоронах был?

– Нет, я не знал.

– Саш, а мы за разговорами мою станцию не проедем?

– На этой постоим сейчас, а потом, Васильич, твоя.

А через полчаса уж моя родная – Поворово. На пересечении с Ленинградкой.

Я вскочил, притащил свою любимую походную сумку, не забыл белую кепку. Сел, начал ковыряться в молниях, справился. Вытащил побыстрей длинный свёрток, из толстой тряпицы, перевязанный кожано-капроновым рыболовным шпагатом. На тонком конце свёртка нахлобучка из пластиковой бутылки из-под кваса, с накрученной синей пробкой.

– На, разбери его!

– А как?

– А как хочешь, только быстро.

Сам стал промеж тряпья рыться в сумке. Нащупал. Сашка кое-как спустил шпагат.

– Дай сюда!

С толстого конца обнажилась железяка. Спокойненько и аккуратненько вытащили объект.

Сашка по-настоящему вытаращил на меня глаза. Видно было, что я оказался не тем, каким я ему показался изначально.

– Коса?!

– Шестой номер, – для чего-то пояснил я. – На, держи с двух концов, протянул ему обрезанную бутылку. – И поскорее.

Сашка не врубался, но мой командирский напор стал выполнять шустрее.

Я попробовал остроту косы послюнявленным большим пальцем левой руки. Сдвинул локтем Сашкин торс – техника безопасности всегда нужна.

Фух! Стакан готов. До Сашки наконец дошло. Подтянул синенькую закрутку, расправил помятые стенки.

– Ну что, Сашка, давай пробовать твоё сало.

Сашка сходу врубился в свежий фольклор:

– А шо его пробовать, сало оно и есть сало.

Я полоснул кусок пополам, как по маслу. Большую половину Сашка, не глядя, бросил в мою сумку.

Оба засмеялись – некогда тут рассусоливать. Надо успеть.

Не жмотничая, я налил ему как следует:

– Давай Сашку помянем!

Не затягивая, он опустошил и передал стакан мне. Я капнул свою норму. Он не возникал, мол, чего так мало.

– Скажу тебе, напиток вполне! Уровень у твоего родственничка – что надо!

Поезд начал замедлять ход.

– Давай ещё по одной – это я за ВДВ, за наш праздник!

Ну что тут скажешь?!

А сказать, вдруг я вспомнил, было что. И я сказал:

– Саш, так в этот выходной – День железнодорожника!

Я подкрутил крышку на бутылке, бросил в его сумку. Не забыл свою белую кепку. В правой руке сумка, в левой – неупакованная коса, шестой номер.

– Я провожу.

В тамбуре Саша оказался первый. Сноровисто сдвинул как всегда заедающие двери. Я кинул косу подальше в траву, за канавой: не дай бог чего – отбитая, наточенная.

Хозяин сверху помог мне спуститься: ступеньки узкие и тесные, платформы нет, высоко. Не то передом, не то задом? Поезд тронулся аккуратненько, видать, машинист, который за рулём, за нами наблюдал понимающе. Я успел обернуться, помахал рукой приятелю, десантно-машинистному. Он бросил мне пустой бутылочный стакан:

– Надень на косу! Буду проезжать мимо, заскочу обязательно!

 

…Не, а дома лучше… Под своей берёзкой… На своей скамейке. Только на парочку минут. Не больше…

– Ребят, да вы чего?

И понеслось: не квас, вино? Самогон? На общественном транспорте. Друзья-десантники? Почтовый ящик? Холодное оружие? И…

– Не, мужики. Вы старше нас, да и намного. Мож и правда десантники. Но служба есть служба. И эта ситуация нам не по рангу, пусть с вами разбирается наше начальство, у них и звезды покрупнее, и зарплата посолиднее. Соответствующее и вопросики они вам зададут. Пройдемте, граждане.

 

Где я? Это я или не я?.. Сон? Кино?.. Не… я… у себя.

 

И это всё впрямь могло быть, и сидеть бы тебе в этой самый момент на другой скамейке: «картина маслом».

Господи, спасибо тебе! Спаси и сохрани меня грешного…

Постой – постой, Валера. И что ж такого грешного произошло тогда в той самой электричке?

Да у нас на Руси никогда ни по православию, ни по всяческим мирским правилам и законам ни грехом, ни предосудительством не считалось:

– помянуть усопших близких и всех тех, кто уже не с нами;

– отметить по-настоящему, по-русски, свой праздник;

– отметить встречу и пожелать друг другу здравия.

И без рюмашки?!

Но вот тебе и другая сторона. Прикинь, математик. С какой вероятностью кто-то мог в полчаса (!) скучковать в единый клубок столь абсолютно разрозненные случайностные факторы: временные, пространственные, людские, профессиональные и так далее. Вот те, как ныне говорят, «Бином Ньютона».

Это был самый обычный Божий промысел, и встреча тогдашняя проходила под присмотром твоего ангела хранителя. Всё было путём. Спокойной ночи тебе, Валера.

Август 2017