Жанна РУСАНОВА. НАРОДНЫЙ ХАРАКТЕР. Отблески памяти

 

Жанна РУСАНОВА

НАРОДНЫЙ ХАРАКТЕР

Отблески памяти

 

Прокофий Иванович

В живописном междуречье Самары и Бузулука около двухсот лет назад возник небольшой городок. И назвали его Бузулук. Здесь родились мои дедушка и бабушка.

Дедушка Прокофий Иванович Моисеев был из мещан и принадлежал к городскому ремесленно-торговому слою населения.

В семье кроме него росли ещё сыновья. Один из них – Яков (по рассказам тёти Вали, сестры моей мамы) слыл самым могучим. В те времена в Бузулуке нередко улица «выходила» на улицу, соревнуясь в перетягивании канатов или борьбе. В этом занятии участвовали в основном молодые мужчины. Яков же, сидя у окна и распивая чаи, любил наблюдать за происходящим. Он не шёл туда, сколько бы его ни звали. Но стоило ему увидеть, что родная улица проигрывает, тотчас принимал участие, и исход борьбы быстро решался в пользу улицы Моисеевых. Яков мог «взять в охапку» целую толпу и побороть её.

Прокофий женился на Анастасии Василевской в возрасте двадцати двух лет, когда ей только исполнилось пятнадцать. Первопричиной этого стала решительность Насти, которая проявлялась и позже. Её пришёл сватать кудрявый красавец-блондин. Однако поведения он был далеко не безупречного. Решительная Настя тайком из-за стола сбежала к дяде Коле, прося защиты. Выслушав её, дядя быстро вышел на улицу. Там гонял кегли с другими парнями Прокофий. Дядя Коля отозвал его в сторону и спросил: «Ты Настёнку знаешь? – Ответ был утвердительный. – А согласишься жениться на ней?». И будущий жених без колебаний сказал «да».

Дядя соединил их вместе, ещё раз спросив мнение каждого. И молодые повенчались.

В 1902 году Моисеевы переехали жить на станцию Кротовка Самарской губернии. Через эту маленькую железнодорожную станцию шли поезда в далёкую Сибирь и Москву. И тем, кто её обслуживал, нелегко пришлось в начале прошлого века, особенно когда началась Гражданская война. Однажды прошли «свои» и столкнули на железнодорожном мосту вагон, загородив дорогу на восток. Брат Насти, имевший ранение в ногу, увидев это, собрал, с трудом ковыляя, станционных мужиков. И они стали приводить пути в порядок – сдвигать с них вагон. В любую минуту их ждала пуля. А бедные женщины, оставшиеся в домах, дрожали от страха и молились за своих мужей. Неподалёку от станции ушедшие «свои» не забыли выпустить из резервуаров нефть и мазут на землю. Образовались взрывоопасные озёра. Брат Насти и Прокофий уговорили мужиков закачать снова горюче-смазочные материалы в те же резервуары. И тут появились белочехи. Подъехали верховые, шашки наголо: «Что делаете?» – «Закачиваем нефть обратно». «Для чего?» – «Да вам же самим понадобится на обратном пути».

Белочехи пригрозили отсечь всем головы, если не закончат дело до их возвращения. Спешно развернулись и уехали. Никто не мог поверить, что им так повезло – все остались живы. Прокофий говорил, что руки тряслись, язык заплетался: «Ну, думаю, ближе всех стою, останусь без головы… дома куча детей». И молился, молился, молился про себя. Должно быть, вся станция молилась.

Двоюродный брат Насти – Степан Василевский – служил телеграфистом на железной дороге. Он рассказывал: «Как услышу, едут, – прячусь. Проедут – вылезу. Телеграфный аппарат цел, и я – цел. Читаю, что пришло, и передаю дальше. И снова прячусь». Так всю Гражданскую войну. Вся Россия полыхала как костёр, а дядя Стёпа добросовестно служил на железной дороге, и его Бог сохранил.

Бабушка вспоминала Гражданскую так: «Чехи идут – всё крушат, даже свои красноармейцы в покое не оставят». Однажды она снимала горшок молока с полочки – красноармеец по крыше с винтовкой пробежал, выстрелил – попал в горшок – тот раскололся вдребезги. «Хорошо, что не убил, ведь ребят куча была».

Дядя Коля Василевский устроил Прокофия в обучение печному ремеслу. Оказалось, что класть печи – это его призвание. И стал Прокофий Иванович одним из лучших печников Кинель-Черкасского района Куйбышевской области. Его творения стояли долго, никогда не дымили, обогревали магазины, административные здания и дома простых людей.

Позже, уже почти слепого, его приглашали на консультации не только по ремонту, но и по строительству новых печей. Моя младшая сестра Таня отводила деда по нужному адресу. Он выстукивал печь и выслушивал её, как лекарь больного, затем садился перед ней на стул и командовал печниками. Они разбирали печь, где им было указано, вынимали кирпичи и клали новые, номера которых называл консультант, на назначенное им место.

Я не только хорошо помню, но и вижу, как дедушка, ловко надев свой рабочий фартук, держит в одной руке мастерок, а в другой – красный кирпич. И смотрит на него как на что-то драгоценное – с уважением и значительностью. Целая наука – представить себе, вообразить каждое будущее творение! Дедушка, человек творчески мыслящий, знающий все правила геометрической конструкции, был также православным верующим.

Прокофий Иванович не произносил бранных слов и ни с кем не ссорился, не обижал жену Анастасию Ивановну, всегда был уравновешенным и молчаливым. Вот почему он казался таким возвышенным. Словно о нём написал святой Исаак Сирин в своём 41-м Слове: «Велик человек, имеющий в душе обычай молчания».

И ростом дедушка был выше всех, как мы считали, на целую голову и казался самым стройным.

Все деревянные строения во дворе дома и даже хозяйственный инвентарь он создавал своими руками. Издалека был виден прохожим его высокий, как терем, удивительный погреб. В нём зимой и летом хранились продукты не хуже, чем в современном холодильнике. А дойницы? Это – лёгкие вёдра из тонкого белого металла, с очень удобными ручками, в которые бабушка доила наших любимых коров – Дочку и Рыжёнку. У большинства доярок в округе были очень тяжёлые вёдра.

Прокофий Иванович оборудовал себе хорошую мастерскую. В ней особое место занимал стол-верстак с мощными тисками. А на стене перед столом аккуратно располагались напильники, отвёртки, клещи, кусачки, стамески, ножовки, рубанки и лёгкие молоточки.  Здесь хозяин всегда что-то паял, лудил, ковал, выстругивал. Здесь же он готовил для охоты дробь. И я помогала её раскатывать, скруглять. Мне было трудно, а дедушка хитренько посматривал в мою сторону. На этом верстаке он собрал мне для школы настоящий дипломат (чемоданчик) из тонких деревянных планочек, с миниатюрным замочком.

Как-то дедушка принёс раненого филина (тот не мог летать) и, посадив его в мастерской на верстак, сказал мне об этом. Я тотчас побежала смотреть птицу. Подойдя к двери и сильно прищурясь, стала изучать через отверстие пернатого незнакомца. Филин показался мне очень сердитым. Его большие глаза так сверкали позолотой в темноте, что я испугалась и отскочила от двери.

В зимние ранние вечера дедушка протапливал печь на ночь. Он садился перед дверцей, за которой потрескивали жаркие уголья, долго смотрел на огонь и молчал. Потом брал меня к себе на колени и угощал кружочками вкусного картофеля, запекая их тут же на раскалённой дверце голландки. Это было вкуснее современных, чем только не обработанных, картофельных чипсов.

Прокофий Иванович много общался с внуками. А в пятьдесят четыре года ему пришлось взять на воспитание внука Юрия от своей дочери Марии. Она умерла, когда сыну было девять месяцев. Мои родители-педагоги помогали дедушке и бабушке растить его.

Нам всем в детстве очень повезло – щенки породистых охотничьих собак в нашем доме не переводились, ведь дедушка был одним из умелых охотников в области. Для охоты он шил поршни – мягкую обувь, а материалом служила кожа, выделанная им из шкур домашних животных. После окончания зимней охоты на лис и зайцев собирались в доме Прокофия Ивановича охотники-промысловики. Они громко делились впечатлениями, рассматривали добытые трофеи. Гости пили только чай и никогда не курили в доме.

Азы уважения к природе мне, ещё шестилетней, прививал дедушка Прокофий Иванович. В конце августа, перед началом охотничьего сезона на болотную дичь, он тщательно осматривал местные озёра, которые были достаточно удалены друг от друга. Дорога к ним шла через лес. И когда я уставала, дедушка нёс меня на плечах, время от времени угощая чёрной смородиной, что росла на каком-нибудь болотном островке. Полезнее её тогда ничего не могло быть… Дедушка никогда не стал бы охотиться на уток во время линьки, поэтому и производил разведку озёрной местности, порой с моим участием.

Однажды весной он впервые показал мне ледоход на Кутулуке. Это было незабываемое зрелище! Ранним туманным утром на реке со страшным треском ломался лёд и кое-где уже плыли серебристые «айсберги». А на высоком берегу за весенним природным чудом наблюдали взволнованные зрители. И всё это время дедушка, ни на минуту не отпуская, крепко держал мою руку.

Всё своё детство и юность мы видели почтительное отношение окружающих к нашему дедушке и слышали вежливое обращение: «Прокофий Иванович».

Он умер ранней весной, когда в полях увлажнялся, чернел и оседал снег. Жители несли гроб поочерёдно на плечах через весь посёлок к лесу – на кладбище. Прощаться с Прокофием Ивановичем Моисеевым пришли даже совсем древние охотники. Они с трудом держали в руках свои охотничьи ружья. Но как торжественно, на весь лес, звучали их прощальные выстрелы…

 

 

Анастасия Ивановна

Анастасия Ивановна Василевская родилась в городе Бузулуке Оренбургской области, расположенном в междуречье Бузулука и Самары. Происходила из семьи городских мещан. Она была православного вероисповедания, глубоко верующая. Её отец – Иван Василевский – служил в русской армии, как положено, ровно 25 лет. Он, по рассказам родных, освобождал Среднюю Азию от маньчжурских войск. Анастасия и её братья Михаил и Степан рано лишились матери. Мачеха не любила их, и Настя с восьми лет росла «в людях» – помогала по дому.

Однажды девочку пригласили на службу в многодетную состоятельную семью. И для Насти наступили лучшие времена. С первого же дня она прошла проверку. Сначала попросили вымыть полы, на которых ей часто попадались монеты – под столом, возле ножек кровати и под ковром. Девочка складывала все это на стол. Оценивая работу новенькой, хозяйка спросила: «Настёна, а что это за горсть денег?» – «Это – растерянные». «Возьми их себе за твою честность». Сумма была гораздо больше той, что назначалась ей за работу. Бабуся и нас, своих внуков, учила никогда не брать в руки чужое, особенно когда мы бывали с ней в гостях.

По мере взросления Настеньке стали доверять детей. Хозяйка уходила по вечерам, и девушка укладывала барчуков спать. Сначала они скакали, как мячики, по кроватям и радовались свободе, которую им давала молодая няня. Потом сами поправляли постели и мгновенно засыпали. Они учились, и с ними училась Настя.

Как-то я узнала, что бабушка помнит строки из «Евгения Онегина». Думаю, что в том богатом доме она держала в руках прекрасные издания и, конечно, интересовалась их содержанием.

Там же Настю обучили прекрасной кухне. И она, наша бабушка, готовила что-то необыкновенное. Такого теста, как у неё, ни у кого не получалось. Бабуся пекла большие круглые хлебы в домашней русской печи, которую сложил дедушка. Запах этих хлебов или булочек к новогодней ёлке для школьников интерната описать невозможно!

Анастасия Ивановна также умудрялась выпекать ароматные сдобные куличи, которые оставались мягкими целый месяц. Моей основной едой в детстве были бабушкин хлеб и молоко, которое она надаивала от своих коров. По утрам я нередко сидела на кухне у окна за большим столом с кружкой молока и терпеливо ждала, когда же остынет хлеб, только что вынутый бабушкой из печи и отдыхающий под холстом.

Замуж за Прокофия Ивановича Моисеева Анастасия Ивановна вышла очень рано. После рождения первой дочери Клавдии Моисеевы переехали из Бузулука на станцию Кротовка. Семья разместилась в доме, специально построенном для служащих железной дороги. Здесь родились остальные дети. Их было пятнадцать. Половину из них унесли детские болезни. Выросли семеро: Зинаида, Клавдия, Валентина, Александра, Мария, Николай и Елена.

Белокурую и белолицую красавицу Марию, только что родившую сына, неожиданно оставил муж. Слабая после родов, она разболелась ещё больше и быстро угасла. Внука Юру растили, учили в школе и техникуме бабушка Анастасия и дедушка Прокофий.

Через десять лет они потеряли ещё одну дочь и сына. В самом начале Великой Отечественной войны инженер Николай Прокофьевич Моисеев эвакуировал на баржах родной завод из Самары по Волге на Урал. Он был легко одет, простудился и тяжело заболел. Его госпитализировали и отправили домой. Воспаление лёгких тогда не лечили. Я жила у бабушки в то время и всё хорошо помню до сих пор. За дядей Колей ухаживала его сестра Шура. Она в тот момент вернулась из-под Гомеля, который несколько дней бомбили немцы. Все люди спасались в болотах. Шура чудом уцелела, но её легкие были переохлаждены. Дядя Коля прожил недолго. После него она слегла сама и уже не поднималась. Я часто подавала ей водичку. И всякий раз мне очень хотелось помочь тёте Шуре встать с кровати. Вскоре её тоже не стало…

Бабушка и дедушка лишились своих детей, когда те находились в самом расцвете жизненных сил. Это были их сокровища. Как неотразимо прекрасны молодые лица на фотографиях, как светлы и чисты их души!

Все эти потери и страдания вскоре дали о себе знать – сердце бабушки ослабело. Она нередко лежала почти бездыханной, и я бегала за помощью. Не отказывая, медсёстры быстро шли со мной, делали бабушке уколы, и она оживала.

Наша бабушка, бабуся, бася была очень спокойная и всегда умела постоять за себя. Никогда не вмешивалась в семейную жизнь своих дочерей. Только выслушивала, сострадала и молилась за них. Четыре дочери – Елена, Зинаида, Клавдия, Валентина – подарили бабушке и дедушке девятерых внучат: Жанну и Татьяну, Ольгу и Георгия, Римму, Симочку и Людмилу, Виталия и Владимира.

С ранних лет работая у господ, бабушка не только служила горничной и белошвейкой, но и училась шить обувь и зимнюю одежду. Руками, не на машине (я это помню), она шила дедушке брюки и рубашки, себе – блузки. Стежок выходил ровный и очень аккуратный. Просыпаясь утром в праздники, её дети находили возле своих кроватей всё новое: нижнюю и верхнюю одежду и даже обувь из мягкой кожи. Когда же спала наша бабушка? А разве спят многодетные матери… Спала: часа три-четыре.

Бабушка шила и нам, внучкам, к Пасхе нарядные праздничные платья и даже лечила нас, потому что родители-учителя находились в школе или уезжали на сессии.

Мимо нашего дома, через железнодорожный переезд, шла большая дорога на базар. Он располагался в центре районного посёлка Кротовка. И сюда из всех близлежащих деревень зимой на лошадях, запряжённых в сани, прибывали сельские жители торговать своей продукцией. На обратном пути, если переезд был подолгу закрыт (а это случалось часто), к нам заходили приезжие женщины, и бабушка шила для них одежду. Её швейная машина марки «Зингер» стучала до двух часов ночи. Она строчила безмерной ширины тамбовские юбки с нескончаемыми воланами.

К Анастасии Ивановне нередко заезжали посоветоваться, обогреться и переночевать чужие люди. И почти каждый день являлись за чем-нибудь соседи. Под окном нашей кухни то и дело «случайно» возникали соседские дети, которых бабуся подкармливала. Их матери (имея не менее пяти детей каждая) по слабости здоровья из-за частых родов не трудились на огородах и мало заботились о своих подросших детях.     

Бабушка очень умело вела домашнее хозяйство, покупала в кредит у самарского купца Челышёва необходимые для семьи вещи: швейную машину, шкаф-буфет, посуду и тёплую одежду. Купец давал ей долгую рассрочку и брал за это копейки.

Внешний вид бабушки говорил о мягкости и доброте души. Черты лица её были мелкими, маленький нос имел правильную форму. А голубые глаза светились как незабудки. Аккуратно посаженная самой природой голова нашей бабушки всегда была покрыта белым платочком. Светло-русые пряди на висках завивались в колечки. Мы не видели, чтобы бабушка когда-нибудь гневалась или сердилась.

На Пасху Анастасия Ивановна неизменно пекла куличи, и мы любовались ими. Она делала из теста жаворонков – как живых, с глазками и хохолками. Зарумянивала их в печи и, улыбаясь, протягивала нам со словами: «Бегайте по улице и пойте: "Жавороночки, прилетите, весну-красну принесите!"». Мы так и поступали. И было радостно!

Её высокое тончайшее праздничное пение, еле слышное, как из воздуха, сохранилось в нас и сейчас: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума; в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты востока. Господи, слава Тебе» (тропарь, глас 4). Но это чудное звучание я услышала единственный раз. Оно шло как из другого мира.

Анастасия Ивановна была на самом деле из другого мира. И её душа, от природы интеллигентная, живущая в Боге, оставила неизгладимый след в наших сердцах. Эта смиренная труженица никогда не пыталась загрузить окружающих работой. «Иди скорее почитай, пока никого нет», – часто говорила она, провожая меня в укромное местечко. Мне не приходилось наблюдать, чтобы она сама что-то читала – некогда было.

Бабушка иногда уходила далеко на православные праздники и возвращалась домой дня через три-четыре. А моя мама Елена рассказывала, как однажды в храме совсем маленькой девочкой мыла полы в алтарной части, когда на улице шёл крестный ход. Она подолгу бывала со своей мамой-Настей в церкви. И даже спала там. Бабушка не говорила с нами о Боге: не то было время. Мы крестились в зрелом возрасте.

Прокофий Иванович и Анастасия Ивановна имели большое хозяйство – двух-трёх коров, овец, коз, кур, свиней, уток. Нередко зимними ночами мы просыпались от стука лёгких неустойчивых копытец новорождённых телят или ягнят, а ближе к весне – козлят. На зиму с огородов наполнялся свежими и квашеными овощами наш глубокий погреб. И в доме на столе до самой весны были овощи-витамины – квашеная капуста, удивительно вкусного посола огурцы и сладкие бурые помидоры, а также на редкость крупные жареные семечки подсолнечника и тыквы.

Вспоминая всё это, я диву даюсь – какие же великие труженики были наши дедушки и бабушки! И как умели они любить своих внуков! К счастью, мы не стали от этого избалованными. Господи, а как мы их любили! Дедушка и бабушка казались нам божественными.

Сестра Таня, я и наши родители не менее двадцати лет жили у дедушки и бабушки в ожидании квартиры. Очень стесняли их. А они кротко терпели. Мой папа Александр всегда относился с уважением к Анастасии Ивановне. Позже, в Самаре, он попросит своих студентов планового института перенести её на носилках из больницы в наш дом.

Прокофий Иванович и Анастасия Ивановна являют собой портрет русских дедушек и бабушек – тех, что растили достойных людей для своего Отечества.