Андрей ФРОЛОВ 
Андрей ФРОЛОВ
ПЕНЬЕВСКАЯ СЛОБОДА
* * *
Я живу в небольшой захолустной слободке,
тороплюсь, как и все, на работу чуть свет –
я иду вдоль дворов, и во всём околотке
не родных мне людей, если вдуматься, нет.
Здесь уныние – грех, здесь с тоской незнакомы,
здесь приправлена жизнь стоязыкой молвой.
Долго смотрит мне вслед древний дедушка Рома –
как всегда, не узнал, но почувствовал: свой!
Из калитки шагнёт уличкомша Людмила,
улыбнётся, кивнёт:
– Как здоровье, поэт?
Вроде – так, ерунда, а как будто спросила
у судьбы для меня ещё парочку лет.
Тётка Зоя, Борис, братья Мосины, Колька,
голубятник Витёк, адыгеец Рустам…
Всех в строку не вмещу, потому что их столько,
сколько вёрст прошагал я по здешним местам.
Да, слободка моя – неказисто простая,
да, живут земляки без особых затей,
а на них посмотрю, и душою оттаю:
нет, не может быть здесь не родных мне людей!
ВЕСНА ВО ДВОРЕ
Весна шарахнула во вторник,
её уже заждался двор;
и дед Савелий, бывший дворник,
слезу нежданную утёр.
Вразбег по пенящимся лужам
снуют весёлые лучи,
ворона скачет неуклюже
через проворные ручьи.
Играют в салки две девчонки,
и, словно принятый в игру,
наш новый дворник,
Саня Пчёлкин,
гоняет мусор по двору.
Скворец пальнул
картечью трелей,
ему откликнулся другой!..
А на припёке дед Савелий
сердито топает ногой.
БАБУШКА В ОКОШКЕ
В заоконном мире людно:
управдом играет в шашки,
беззастенчивая Люда
возвращается от Сашки;
дружно палками дубасит
по ковру семья Петровых,
записной отличник Вася
кошек мучает дворовых;
Маргарита Казакова
вновь выгуливает тройню…
В общем, мало ли такого,
что внимания достойно.
Хватит, с миром заоконным
пошушукалась о многом.
А в углу висит икона –
каждый день беседа с Богом.
ДЕДУШКА РОМА
Улыбнётся – лучики-морщины
в солнце собираются у глаз.
Вынимает ножик перочинный.
чурочку щепая на лучины,
затевает медленный рассказ.
Говорит про первую ракету,
про тайгу, про реку Енисей…
Говорит, как будто по секрету
доверяет опыт жизни всей.
Раскрывают рты не только внуки –
со всего посёлка ребятня.
А большие дедушкины руки
превращают чурочку в коня.
ТЁТКА ЗОЯ
Не уйти от раздумий печальных –
тётка Зоя сегодня грустна.
У неё симпатичный начальник,
и она в него чуть влюблена.
И поэтому смотрит тревожно
в предзакатную тусклую даль.
И понять её, в сущности, можно,
и её даже искренне жаль.
Тунеядствует сын-переросток,
есть и муж – тот, который на час…
К жизни много у Зои вопросов,
но она их задаст и без нас.
А пока тихо плачет ночами,
не умея прилюдно вздыхать.
Завтра ей улыбнётся начальник,
и весь день будет Зоя порхать.
РАБОТЯГА
Сам себе не зная цену,
слободскою стороной,
отработав честно смену,
он идёт слегка хмельной.
Смысл – и в жизни, и в работе –
видит он издалека,
зависает на отлёте
тяжеленная рука.
Дома ждут кормильца дети,
мать, отец, жена с борщом,
и за пьянку на две трети
ими он уже прощён.
БОБЫЛЬ
Под сочащимся ржавчиной краном
торопливо стирает бельё,
объявляет войну тараканам
и проигрывает её.
Вечерами вздыхает устало,
как в период страды тракторист,
и заглатывает сериалы,
поминутно влюбляясь в актрис.
Поливает щетинистый кактус,
не надеясь, что тот зацветёт.
Если спросишь участливо: «Как ты?»,
угловато плечами пожмёт.
ОДИНОКОЕ СЧАСТЬЕ
Темно в квартирке Надиной,
лишь тени на стене.
Сынок, в капусте найденный,
агукает во сне.
Игрушки поразбросаны
по пёстрому ковру.
На кухне сохнут простыни
и высохнут к утру.
Над крышей снова аисты.
Эх, дочери-сынки!..
И Надя с тихой радостью
стирает ползунки.
Жаль, нету обручального
колечка на руке.
А тишина над спальнею
висит на волоске.
ПРИЯТЕЛЬ
В былом амбициозен
(за что частенько бит),
на жизнь Валерка Мосин
со стороны глядит.
Вперёд не забегает,
не ворошит быльё,
лишь скупо подтверждает:
– Что было, то – моё.
Плывёт в толпе неспешно,
а кажется – над ней,
и профиль его грешный
чем дальше, тем видней.
ЛУНАТИК
Отчётливо видимый снизу
на фоне пятнистой луны,
лунатик идёт по карнизу
и смотрит чудесные сны.
Луна его светом ласкает,
любой поощряя каприз.
Счастливый лунатик не знает,
что кончился узкий карниз.
Проснётся и вспомнит едва ли
ночной дерзновенный полёт –
с рождения в полуподвале
тихонько лунатик живёт.
ЛОТО
Старушка играет в лото,
забросив на время шитьё.
Одна – ей не нужен никто.
И нет никого у неё.
В кармашек лорнет помещён –
не так уж ещё и стара,
и голос не дрогнет ещё,
«выкрикивая» номера.
Поправив дарёную шаль,
достала число «двадцать пять»
и затосковала: «Как жаль,
что некому проиграть…».
КОММУНАЛКА
1. Утро
Понедельник. Час рассвета.
Коммунальный коридор.
В ожиданье туалета
вяло тлеет разговор.
И вот-вот совсем потухнет,
темнотой углов распят…
Озабоченно на кухне
восемь чайников сипят.
Завтрак. Судорожный выход –
кто к станку, кто на базар.
Дверь жильцов листает лихо,
как услужливый швейцар.
2. Морской волк
Дядя Коля списан с теплохода –
потому в запое третий год,
и его мятежная природа
продыху соседям не даёт:
то швырнёт их в пасть водоворота,
то волной накроет штормовой…
Зря, конечно, изгнан из морфлота,
бывший первоклассный рулевой.
Вот и сам он: в латаном бушлате,
испитой и выпитый до дна,
маятно распластан по кровати,
будто вахта трудная сдана…
Но вниманье: цокают стаканы –
дядя Коля снова «у руля»…
Стойкие к волненьям тараканы
драпают, как крысы с корабля.
3. Зина
У Зины насуплены брови,
житейская складка меж них;
у Зины хромает здоровье,
а тут ещё бросил жених.
И что ему, глупому, надо?
Да, впрочем, и парень-то – так…
Устав от такого расклада,
она попивает коньяк.
Стучится под вечер к соседу,
пытается выдавить смех
и… с треском ломает беседу,
озлобившись:
– А чтоб вас всех!..
4. Вечер
К ночи тягостней промахи власти,
откровенней мольбы стариков –
и коммуна дробится на части
перещёлком надёжных замков.
Гулко кашляет, пьёт валерьянку,
раздражаясь нахальством луны;
убеждает себя: спозаранку –
на работу во благо страны.
А когда перед самым рассветом
беспокойным забудется сном,
беспардонным охрипшим дуэтом
прогнусавят будильник отпетый
и дежурный петух за окном…
РАССВЕТНОЕ
Над туманом сад плывёт:
вишни, облепиха…
Новый день больших забот
народился тихо.
Он пока что ничего
никому не должен.
Не омыл пока его
беспризорный дождик.
Не нагруженный виной,
еле-еле зримый,
день растёт очередной
и неповторимый.
ТАКАЯ СТРАНА
Мы жили – может, скромно,
но не кривя душой, –
в стране такой огромной
одной семьёй большой.
Добрей были соседи,
и слаще леденцы,
и клич «Вперёд, к Победе!..»
летел во все концы
страны душевных песен
и честного труда.
Отец там жив и весел,
и мама – молода,
приветливы там лица,
сердца отворены…
И я привык гордиться
величием страны…
Потом её не стало.
И я виновен в том.
Жизнь на излом пытала –
потом… потом… потом…
Но связь времён не рвётся –
доныне мнится мне,
что внукам доведётся
пожить в такой стране.