Алексей ТАТАРИНОВ. ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ С ПОЭТИКОЙ? Доклад на конференции «Большой стиль»

 

Алексей ТАТАРИНОВ*

ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ С ПОЭТИКОЙ?

Доклад на конференции «Большой стиль»

 

В этом небольшом слове предложим диагностику литературного процесса как сотрудничества писателей и филологов, критиков и функционеров. Диагностика может привести к императивным суждениям. Они реализованы в моем личном опыте: и вузовском, и публицистическом. Предложений не должно быть больше семи. Стремление охватить всех участников литературного процесса расширит термин «поэтика». Прошу меня за это простить.

 

Фрагментарность и прагматику побеждать поэтикой!

Университетское литературоведение часто дистанцируется от нравственно-философских проблем ради решения диссертационных задач и повышения индекса публикационной активности. Когда вы предлагаете в серьезный журнал правильно оформленную беззубую статью – вас любят, иногда даже без денег. Если вы пишите об отражении актуальной истории в новейшей прозе, о войне миров в ней, вам стараются не отвечать. Вы считаетесь – вне науки! Да, хватает публицистики, но еще больше фрагментарной лингвистики и нарратологии. Нарративная интрига, полезная в тиражировании курсовых работ и диссертаций, стремится вытеснить духовную интригу, заставляющую видеть в тексте не только повествовательные стратегии. Не для анализа и не для критика-эгоиста создается словесное произведение! Об этом не стоит забывать. Духовная интрига абсолютно индивидуальна, нарративная требует типизации.

Страдает цельность поэтики как подвижной системы познания, анализа художественного мира от лексики текста до мировоззрения народа, как это предложено в классических трудах Михаила Бахтина («Поэтика Достоевского»), Дмитрия Лихачева («Поэтика древнерусской литературы»), Сергея Аверинцева («Поэтика ранневизантийской литературы»). Давайте создадим коллективную «Поэтику новейшей словесности»! Где будут разделы: время, пространство, человек, конфликт, жанр, проповедь.

 

У классического романа учиться поэтике личности!

В современном литпроцессе доминирует роман. Много страниц, можно пересказать, есть герой. Порою это наивная, но все же работающая установка на жизнеспособность литературного события. Мне объяснил Вадим Кожинов: классический роман – явление идеального человека, совмещающего рельефную фабулу-поступок со сложнейшим сюжетом – сознанием/речью. Фабульность избавляет от торможений русского гамлетизма, сюжетность слова – от разных форм фарисейства. Можно бесконечно клясться полифонией Бахтина, однако – особенно сейчас – важнее помнить коррективы, внесенные Юрием Селезневым: выше полифонии соборность! Перевожу: не интеллигентское, а народное действие.

Русское учение о романе – это учение о жизни, когда воля определяет внешнее действие, движение к цели, побеждает обломовщину, побеждает авторской силой и композиционным совершенством, сохраняя дивную сложность внутренних миров. Не надо преувеличивать двойственность художественного высказывания! Есть смысл оставить амбивалентность и колебания ради поэтики поступка! Роман – явление цветущей сложности. В эпоху тяжелейшего кризиса литературы цветущая сложность требует расширения поэтики до соответствия судьбы автора своим повествовательным движениям. Конечно, это важно всегда. Сегодня, когда проза и поэзия проигрывают альтернативным формам сюжетики и красоты, поэтика сверхтекстового поступка особенно значима.

Не ради упрощения, а для ясного обозначения интриги (именно духовной!) необходим вопрос о Захаре Прилепине, который энергичнее других понял недостаточность литературы. Прилепин везде: в телевизоре и телеграме, в прозе, публицистике и на новых российских территориях, его взрывают … – и все же часто не любят, словно автор «Обители» – не воплощение кожиновской поэтики романа, а скрытый противник русской победы. Почему так? Или на Правом фланге нашей словесности идет гражданская война? Тогда давайте честно расскажем о раскладах в этой войне, о противостоящих друг другу идеологиях или хотя бы о принципах поведения.

 

Создавать канон лучших современных текстов!

«Что почитать из нового, написанного сейчас?» – спрашивают молодые. Должны ли мы говорить только о высоких достижениях национальной литературы или признавать, что романы, которые не хотим упоминать, эффективно показывают построенную за тридцать пять лет реальность? Стоит ли признавать худую литературу за честную форму диагностики разных вавилонских башен? Мне проще ответить на другой призыв: «Назови лучший прозаический текст 21 века!». Сообщаю без сомнений уже десять лет: «Повесть Андрея Антипина «Дядька».

Кто это? О чем? Почему никто не знает? Всегда буду благодарен рано ушедшему Александру Казинцеву за то, что попросил прочитать и отозваться. Так почему для меня лучшая проза, с которой без сомнений иду к студентам, антипинский «Дядька»? Во-первых, чудесный, не зависимый от городских новаций язык, с потрясающей сибирской архаикой. Во-вторых, русский богатырь, который должен владеть миром, душою и сильными руками создавать будущее, проваливается в страшное поражение и тем воздвигает символ народной беды. В-третьих, Антипин показывает трагическое цветение человечности даже в агонии социального тела и буквально заставляет посмотреть на тех, кто падает или собирается рухнуть где-то возле тебя. В-четвертых, меня, как преподавателя разных зарубежных литератур, радует, что архетипы Гамлета и Дон Кихота создают сложнейшую внутреннюю форму не самой большой повести. Вы знаете, что современные писатели млеют от гамлетизма с его пустотностью, а кихотизм с его любовью и верой теперь большая редкость. Сейчас настоящий русский роман – повесть Антипина «Дядька».

Нам нужен канон! Сколько там будет имен и текстов? Не знаю. Однако в мире бесконечных перезагрузок требуются большие усилия, чтобы сохранить главное. Давайте создадим книгу о пяти или семи незаменимых текстах наших дней. Пусть лучшие критики и литературоведы дадут им серьезный шанс на прочтение, не только профессионалами.  

 

Знать чужую поэтику!

Часто мы говорим: торжество «премиальной» литературы – искусственный, на большие деньги заказанный праздник. Нам отвечают без сомнений. Например, Галина Юзефович: кроме иноагентов, а также их сторонников у современной России нет писателей. Ошибка русских профессионалов – просто отрицать, пафосно не читая: Иличевского и Михаила Шишкина, Алексея Иванова и Васякину, уже не говоря о Быкове и Улицкой (*признаны иноагентами). Значительно важнее понять, почему их знают. Причина популярности лишь в рекламе и поддержке официальных ресурсов? Конечно, нет. Дело в поэтике разноуровневого либерализма, который мы часто хотим отрицать, но отказываемся изучать. А надо! Я назову две причины торжества «премиальных»: логос и катарсис. Облегченный, опустошенный, саркастичный, гностически изящный логос и катарсис освобождающей безответственности – и от жертвенной народности, и от закономерной тяжести национального языка. Не молчать об иноагентах нужно, а биться с ними!

Выше я спросил о Захаре Прилепине. Не реже спрашивают о Павле Басинском, Алексее Варламове, Евгении Водолазкине. Они – христиане и гуманисты, классно владеющие русским языком – в каноне или за его пределами? «Наше новое всё» или всё сложнее? Слышен у них призыв к умиротворяющему компромиссу. Вроде хорошо! А вот трагифарс с журналом «Наш современник» показал, что компромисс может уничтожать целые платформы, которые создавались десятилетия. Но считаем мы «Лавр» православным романом» или отрицаем это популярное суждение, давайте доказывать поэтикой, высотой или падением духовной интриги!

 

Читать местночтимых!
       Но не писателей растить, а мастеров словесности!

Не скажу, что просто, но я стараюсь: видеть то, что близко. Хотя бы временно отводя глаза от Москвы и Петербурга. С годами все больше хочется созерцать победы на региональном уровне, где в наши дни и нужно выстраивать путь необходимого стране литератора. На Кубани есть имена для апологии: Юрий Селезнёв, Виктор Лихоносов, Юрий Кузнецов – публицистика и критика, проза, поэзия. Первые двое дали платформу для ставшей знаменитой конференции, которую проводит журфак Кубанского университета. Хочу напомнить, что десять раз «Кожиновские чтения» проводились в Армавире, где Вадим Валерьянович не был ни разу. Это заслуга Юрия Павлова. Есть и наше настоящее, которое строится журналом и сайтом «Родная Кубань» под редакцией Павлова. Есть и писатели, которые могут быть предложены общероссийскому читателю. Например, прозаик Андрей Пиценко и поэт Наталья Возжаева.

Конференция литературоведов и критиков «Большой стиль» должна быть направлена против литературы в её нынешнем понимании, когда слишком субъективные травмы авторов, издательские проекты, премиальные интриги и жанровые схемы выстраивают на могиле постмодернизма курган, не способный заинтересовать умы будущих эпох. Не надо современной литературы в большом количестве! Постарайтесь не становиться писателями в потоке закономерно малотиражных образов! Зачем нам критики, пишущие рецензии для смеха других, таких же грустных и относительных критиков! Все это развлечения для сытых и застрахованных. Однако сейчас все страховки и гарантии сгорели. Для чего ныне спорить о неомодернах, новом реализме или метамодернизме?

Как же так? К чему призываю? Сейчас важнее быть учителями и публицистами, эссеистами и проповедниками, миссионерами русского слова и его апологетами. Необходима трансформация литературы в словесность. Так, как это происходит в знаменитых поэтиках Бахтина, Лихачева, Аверинцева, Кожинова – происходит с Достоевским, Древней Русью, Византией, Тютчевым. Так, как это происходит в писаниях наших современников, идущих навстречу разрастающейся войне. Писателем можешь не быть, а мастером словесности – если есть дар слова и мощное понимание мира, если присутствует верность и жертвенность – быть надо! Итак –

 

Необходима поэтика русского сюжета!

Литература должна быть разной. Одну мы понимаем, другую нет, третья понимает нас. Здесь надо быть спокойным и, может быть, даже смиренным. Однако эта мысль о безграничной свободе мало что решает в большом времени и большом пространстве, которые вдруг стали неизбежными. Запад уверен вслух, что нас нет: политически и нравственно нет, культурно уже нет и в перспективе, о чем эта война и расширяется – территориально. Наверное, главные ответы не в области художественной речи. Но если литература вообще не подходит к вопросам народной жизни, смерти и воскресения, то зачем вообще нужна эта литература? Звучит утопично, и все же скажу: новейшая словесность, как в веках прошлом и позапрошлом, может выстраивать поэтику национальной жизни, споря за душу современника – и с официозом, где часто рельефна фигура фарисея, и с массовой культурой, многотиражно освещающей разные пустоты.

Итоговым тезисом должен быть следующий:

 

Высшая форма поэтики – дидактика!

У меня нет никаких ностальгических связей с классицизмом или соцреализмом, мне не нравится пятитомник Михаила Дунаева «Православие и русская литература». Я не люблю читать статьи, обличающие Булгакова за «Мастера», Леонова за «Пирамиду», а Кузнецова за «Путь Христа» и «Сошествие в ад». Литература имеет право прозвучать проповедью, но точно не обязана быть ею. Художественный текст – осмысленное нравственное высказывание, сюжетное торжество авторской ответственности, даже если она стремится представиться безответственностью. Дидактика литературы – не система заповедей для исполнения, а образ состоявшегося мира, в который автор приглашает или заманивает читателя. Хармс не менее дидактичен, чем Николай Островский. Дидактика художественного текста, как высокая точка поэтики, предполагает совершенный анализ произведения, и только тогда знакомит нас с формами превращения относительной литературы в словесность, рвущуюся к безусловности.

-------------------------------------
  * Алексей Викторович Татаринов, литературный критик, доктор филологических наук, заведующий кафедрой зарубежной литературы Кубанского государственного университета.