Дмитрий ИГНАТОВ. СМЕНА ХАРОНА. Фэнтези

 

Дмитрий ИГНАТОВ

СМЕНА ХАРОНА

Фэнтези

 

Мерзопакостная погода стоит. Слякотная. Грязная снежная каша под ногами уже неделю как. Словно тот, кто где-то наверху погодой заведует, устал и подремать лёг. И туман этот противный. Бледно-жёлтый, будто застарелое пятно на белом халате. Спускается, наползает отовсюду, из каждой подворотни.

Старенький УАЗик, пробуксовав колёсами, свернул во дворы. Врач «скорой» Харитонов поплотнее завернулся в куртку с поломанной молнией и отвернулся от окна. Его уставший взгляд скользил по привычным внутренностям микроавтобуса, стараясь нащупать хоть что-то не окончательно безрадостное. Напротив, уткнувшись в телефон, сидел стажёр Ведунов – залипал в какой-то игрушке. За рулём – водитель Коля Рыжкин – мужик лет сорока с забинтованной головой. Прошуршав бортом «буханки» по сухим веткам каких-то неопрятных кустов, он с тоской вздохнул «Э-ге-ге», остановил машину у подъезда и повернулся в салон:

– Ага. Да?

Мол, привёз, куда надо.

– Приехали, Коль. Да. Жди нас, – кивнул Харитонов, взял сумку, поторопил стажёра: – Шустрее давай!

Тот выскочил, сразу утонув кроссовками в снегу. Доктор вышел следом, хлопнув дверью буханки, через грязное стекло ещё раз взглянул на водителя.

Если бы не знатный отпечаток советского образования на физиономии, то в таком виде и с этими междометиями Рыжкин точно сошёл бы за Шарикова. Под стать тачке. Из какого могильника они её только вытащили. Но какие уж есть... Грех жаловаться. В кои-то веки бригада ездит полным составом.

Стараясь отогнать гнетущие мысли и не замечать окружающей неустроенности, медики быстрым шагом зашли в парадную.

Дверь на втором этаже была уже открыта. Их ждали.

– Быстрее. Там. В дальней комнате. Маме плохо, – молодая женщина, смущаясь, плотнее запахнула домашний халатик. Оба медика, не разуваясь, прошли, куда было указано.

– Да нет… – задумчиво протянул доктор, склонившись над стареньким диванчиком и ещё более старой пенсионеркой, – ей уже хорошо.

Исполнительный Ведунов проверил пульс, дыхание, начал было, как учили, делать реанимационные действия, но Харитонов давно всё увидел. Бледное лицо, испещрённое глубокими морщинами, обрамлённое сухими прядями седых волос. Что-то в нём было. Нечто расслабленное, спокойное, почти блаженное. Врач тронул ассистента за плечо.

– Хватит. Всё уже.

– Она?.. – молодая женщина осеклась, готовая заплакать.

– Да. Умерла, – обернулся Харитонов. – Ну, что вы в самом деле? Ну, умерла… Что же…

– Действуем по дзета-протоколу? – уточнил стажёр и, получив одобрительный кивок доктора, принялся за дело. Хозяйка квартиры, ещё не успевшая как следует расплакаться, с удивлением наблюдала, как парень достал из спортивного рюкзака моток широкого скотча и принялся быстрыми отработанными движениями связывать мёртвое тело.

– Вы ведь… Её заберёте?

– Зачем? – не понял врач и экзаменаторски обратился к помощнику. – Ведунов. Поясни порядок.

– В отсутствии черепно-мозговых травм и прочих тяжких телесных повреждений исполнение дзета-протокола не требует госпитализации и может осуществляться на дому. – Он закончил связывать покойницу и посмотрел на её дочь. – Мама у вас была при памяти?

Женщина утвердительно кивнула.

– Не буйная? Боли не мучили? Кричать не будет?

– Нет…

– Ну и хорошо, значит, рот заклеивать не надо. Скоро пообщаетесь.

– Пообщаемся?..

– Да. Поговорите. Это им полезно. Быстрее в себя приходят. Но раньше третьего дня разматывать не советую. Вдруг что… Непроизвольное.

Ведунов подошёл к окну и по-хозяйски распахнул его.

– Держите маму в прохладе. Быстрее остынет и запаха меньше… – стажёр достал мобильный, сверился со временем. – Сегодня всплесков уже не будет, а к послезавтра должна намагнититься.

– Это как?

– Да это мы говорим так просто, – улыбнулся Ведунов. – Безо всякой термодинамики там, суперпозиций… Придёт в кондицию, в общем. Увидите. При первых признаках шевеления меняйте температурный режим. Окно закрываем. Перекладываем поближе к отопительным приборам. Можно обогреватель поставить.

– Укутать? – уточнила молодая женщина, окончательно успокоившись.

– Это не надо. Только мешает подводу тепла. Изнутри они не греются. Попросит чаю или кипяточку – давайте в любых количествах. – Парень сделал паузу, выдохнул, посмотрел на Харитонова. – Вроде всё сказал?

– Как по учебнику. Молодец, Ведунов. В машину! – одобрил доктор. – А вы… – он оценивающе посмотрел на хозяйку, – вслед за мамой не собираетесь?

– Я? Нет. Я пока что… так, – смутилась она.

– Ну-ну… Звоните, если что. Вы знаете – «03» или через единый номер.

Попрощавшись, Харитонов вышел из квартиры. Делать ему тут было совершенно нечего.

 

* * *

Оперуполномоченный Лаврухин грустно смотрел на два трупа. На обагрённом снегу, ничком уткнувшись в чью-то заметённую снегом могилу, лежало мешковатое тело сторожа. Порванная в нескольких местах фуфайка вся в крови, ушанка съехала набок, на бородатой роже застыла страдальческая гримаса. Впрочем, с некоторого ракурса казалось, что он даже усмехался беспощадной иронии судьбы, заставившей принять смерть прямо на кладбище. Напротив нелепо распластался худощавый мужичок в не по размеру коротком чёрном костюме. Весь мокрый и грязный. Голова его была полностью раскроена ружейным выстрелом. Мозги наружу. Само оружие – охотничья двустволка – валялась тут же рядом.

Лаврухин поморщился и, сняв шапку с головы сторожа, прикрыл ею кровавое месиво, а потом обернулся к медицинскому УАЗику, припаркованному бок о бок со своим ментовским полугрузовым собратом. Экипаж «неотложки» терпеливо выстроился в снегу, ожидая распоряжений сотрудника полиции.

– Э-ге-ге… – тоскливо выдохнул Коля Рыжкин вместе с клубами едкого сигаретного дыма.

– Ну, я не знаю…– развёл руками оперуполномоченный. – Что там у вас? Эта-бета…

– Дзета, – поправил стажёр Ведунов.

– Да неважно! Грузите их, что ли…

– Ага. Да? – водитель вопросительно взглянул на медиков.

– Нет, – покачал головой Харитонов. – Будем разбираться.

– А чего разбираться-то? В покойниках? Господь разберёт своих…

– Вот именно. Тут я есть Альфа и Омега, – отрезал доктор и чуть подтолкнул вперёд Ведунова. – Действуй, юное дарование! 

Стажёр в пару прыжков преодолел сугробы, очутился рядом с Лаврухиным, взглянул на убитых, огляделся по сторонам, потом снова на трупы.

– Ну, картина ясная. Гражданин Глушковский напал на сторожа, воспользовался замешательством, прокусил сонную артерию… И, судя по всему, ярёмную вену. Тот, защищаясь, произвёл выстрел прямо в лицевую часть черепа, обезвредив нападающего. После чего умер сам от потери крови.

– А откуда ты знаешь, что это Глушковский? – удивился Лаврухин. – Рожа-то в кашу.

– Следы же… Вон, если присмотреться, за кустами… Могилка разрытая, – парень прищурился. – Глуш-ков-ский. Да. Точно так на надгробии и написано.

– Глазастый! И сообразительный! – похвалил оперуполномоченный и весело посмотрел на Харитонова. – Уступишь стажёра? Нам такие в органы нужны.

– В органы… На органы… Самим нужны, – мрачно пошутил доктор, а потом громко пристрожил ассистента: – Ведунов, ты завязывай в детектива играть! Заключение давай.

– Эй! – возмутился Лаврухин. – Погодите! Раз всё так официально, то говорите, что мне-то в отчёт писать?! Непредумышленное убийство? Превышение допустимой самообороны? Неосторожное обращение с оружием?

– Налицо нарушение дзета-протокола, – со знанием дела заметил стажёр.

– Отлично! И кому за это обвинение предъявлять?

– А вот кто этого гаврика не выкопал, тому и предъявляй. Что он вообще там делал? Тогда как ещё с 31-го ноль первого вышло указание эксгумировать всех покойников не ранее 1980-го года погребения! – возмутился Харитонов и аж плюнул в снег. – Всё! Заматывай их, Ведунов! И поехали уже! Я тут сейчас сам околею.

Ассистент кивнул, скинул с плеча рюкзак, достал скотч, принялся пеленать им пациентов.

– А что там ваш протокол про убитых говорит? – вполголоса поинтересовался Лаврухин у молодого человека, видя, что тот, как говорится, прошаренный.

– Так это не наш, а ваш, – неловко возразил Ведунов. – Приложение №2 «Для органов МВД». Параграф 4, пункт «б»: «О формальном нарушении свободы воли». Не читали?

– Да не успел я, ну… Чего там?

– Права гражданина считаются нарушенными… или типа того. Дословно не помню. В общем… в случае насильственной, принудительной и… внезапной смерти не по естественным причинам. Ага. Так.

– Так может он это… добровольно. Сам попросил себя укусить, – предположил оперуполномоченный.

– Сам-то в это веришь? – съязвил Харитонов.

– Да нет же… Ясное дело, – расстроено отмахнулся Лаврухин, продолжая рассуждать: – Не выкопали покойничка вовремя, тот в гробу зашевелился, сам вылез, ну и, видать, осерчал. Тогда… кто у нас ответственный за своевременную эксгумацию? Директор кладбища. Найти бы его ещё… Может, он уже и сам… того… Архивы поднимать придётся.

– Э-ге-ге…– снова вздохнул Коля Рыжкин, пустым взглядом наблюдая, как стажёр аккуратно собирает со снега в пакет кусочки развалившейся черепушки, напяливает на окровавленную голову пострадавшего Глушковского и приматывает всё тем же скотчем.

– Да зачем тебе архивы поднимать? Этот бородатый поднимется, ты у него и спросишь: и про добровольность, и про директора.

– И то правда! – просветлел полицейский. – Отзвонитесь мне, когда подъехать можно будет?

– Ха-а! – злобно прыснул доктор. – Ты думаешь, я его заберу? Возьмём только раскуроченного. А деда сейчас домотаем и тебе сдадим.

– Да куда мне-то?!

– А мне куда? У меня весь приёмный покой забит. Я мёртвых уже рядом с живыми кладу! Там такие кадры. Кто без башки. Кто без всей нижней части. А этот ворошиловский стрелок целенький! Найди родственников, спихни им. Или отвези в отделение, привали к батарее, подожди, пока регенерирует. Сразу и допросишь. Делов-то!

– Ладно… – нехотя согласился Лаврухин. – Давайте грузить тогда.

Сообразив, что уже пора, Коля с громким лязганием достал из машины носилки. При содействии оперуполномоченного на них взвалили пакетированного Глушковского. Засунули назад. Затем вернули шапку на голову укушенного сторожа. И уже без носилок, взявшись за него втроём, как за бревно, погрузили в короб полицейского «козла».

– Для надёжности, – пояснил Лаврухин, закрывая зарешёченную дверь. – Как отморозится, думаю, всё мне расскажет. Прижмём его начальничка со всей строгостью революционной законности. Как минимум административку за халатность влеплю по полной программе. Живому или мёртвому.

– Это уж точно, – поддел доктор. – У тебя и пистолетик есть…

Но полицейский не заметил издёвки, или просто решил прикинуться.

– Вы куда теперь? На вызова ещё?

– Да. Отвезём болезного и ещё в пару точек. Только Коленьку кофейком заправим, а то он что-то совсем уж побелел. Боюсь застудить, – ответил Харитонов, поглядывая на докуривающего у «буханки» Рыжкина.

– Ну, давайте! – оперуполномоченный протянул руку на прощание, а потом вдруг добавил: – Кстати, может, после смены в столовку нашу заедете? Отремонтировали недавно. Душевно там. Сегодня котлетки с пюрешкой дают. Заодно и погреетесь.

Доктор хотел было проигнорировать и рукопожатие, и приглашение. Оперуполномоченный явно старался наладить отношения, а Харитонову это не нравилось. Но тут вмешался оживившийся практикант.

– И мне можно?

– Конечно, – улыбнулся Лаврухин. – Все приходите.

Ведунов крепко пожал ему руку. Харитонов презрительно хмыкнул, опять посмотрел в сторону водителя.

– Николай, завязывай ты с куревом! Вредно же! Заводи мотор!

– А какая разница? – спросил Лаврухин. – Он же у вас уже мёртвый.

– Всё равно… – доктор задумался, а после решительно повторил: – Всё равно! Вредно… – Засунул озябшие руки в карманы и молча пошёл к машине. За ним, добродушно кивнув на прощание, последовал Ведунов. Рыжкин поглядел на окурок, прищурился, словно решив что-то для себя, бросил его в снег и сел за руль.

 

* * *

Великая Ноябрьская Термодинамическая Революция свершилась. Снежным квантовым комом прокатилась по городам и весям. Электромагнитной вьюгой всё перепорошила. Перепутала всё. Повернула стрелы времени. Энтропийные процессы поломала. Поменяла местами всех. А может, наоборот? По местам поставила. Учёные до сих пор спорят.

Харитонов неторопливо поболтал ложкой сахар в чае. К вечеру погода за окном наладилась. Потянуло на мороз. Поганый туман рассеялся. Из-за облаков выглянуло тёплое заходящее солнце. В его лучах столовский чай в докторском стакане казался янтарно-красным. Кто-то наверху, видать, проснулся в хорошем настроении и решил заняться делами. Человек в железной башне. Есть ли ему дело до кого? Уж конечно. Без большого чувства такими делами не занимаются. Или большого бесчувствия.

Харитонов посмотрел в пустующее помещение столовой. Из всех столиков занят был только их да ещё парочка. В основном сотрудниками: в форме, но больше в штатском. Опера. И, возможно, эксперты. Так что компания «скоряка» практически не выделялась. Коля Рыжкин сидел с неестественно прямой спиной, отрешённо смотрел на закат и город за широкими квадратными окнами. Методично залив в себя шесть стаканов горячего чая, сейчас он, кажется, был совершенно счастлив. Ведунов склонился над своей тарелкой и с аппетитом уплетал котлеты. В общем обстановка, как и рекламировал Лаврухин, и правда была приятной. Практически кафе. Даже девушка с выдачи ходила по залу, как официантка, – собирала посуду со столов на поднос. Когда она решила заняться пустыми рыжкинскими стаканами, Ведунов отвлёкся от поедания котлет и без задней мысли притормозил её за руку.

– Простите, а пирожки с капустой у вас есть? Можете принести?

– Сходи к витрине и посмотри. Оплатишь и возьмёшь. Тут тебе не ресторан! – вспылила девушка и резко выдернула руку.

– Холодная какая… – удивлённо пробормотал стажёр.

Но Харитонов успел что-то заметить и вдруг обернулся.

– Здравствуйте, Сашенька. Что же вы такая сердитая? Как ваше самочувствие?

Глаза работницы общественного питания округлились. Она с грохотом выронила поднос со стаканами из рук. Те мелодично зазвенели по полу, но странным образом не разбились.

– Харон… А ты что тут делаешь?

– Мы по приглашению, – доктор довольно кивнул на немного озадаченного Лаврухина.

– Нечего тебе тут делать и самочувствием моим интересоваться. Ясно? Хочешь знать, как оно? Вот, посмотри! Ещё вот! Видел?!

Девушка один за другим резко закатала рукава на своей водолазке, и все увидели, что по обеим её рукам от самого запястья до локтевого сгиба тянутся залепленные скотчем длинные разрезы.

– Э-ге-ге… – отреагировал Рыжкин.

– Снова не получилось? – пренебрежительно усмехнулся Харитонов.

– Пошёл ты! – шикнула девушка, быстро собрала стаканы с пола и скрылась от недоумевающих взглядов немногочисленных посетителей где-то на кухне.

– Любовь у неё… несчастная была, – словно извиняясь, пояснил Лаврухин доктору. – Не думал только, что это ты её откачивал.

– Да, было дело… Но нас личные обстоятельства не особо интересуют.

– Ага. Дзета-протокол должен быть соблюдён, а остальное – личное дело пациента, – подтвердил Ведунов, но поймав недовольный взгляд начальника, сразу замолчал, вернувшись к своим котлетам.

– Как там она меня назвала? – переспросил Харитонов у оперуполномоченного.

– Харон. Да это наше… внутреннее, – смутился полицейский. – Ты же у нас перевозчик в царство мёртвых. Как в мифах Древней Греции. Ну и фамилия созвучная…

– Понятно.

– Это ещё ничего! – смеясь продолжил Лаврухин. – Вот, когда наш полковник читал Пастернака, то он обзывал тебя «доктором Мертвяго».

– Ну хорошо хоть кто-то Пастернака читал… – буркнул Харитонов. – Книжками тут увлекаетесь, значит?

– А чего плохого? – растерялся оперуполномоченный. – Что ещё делать-то? Ну, в карты иногда играем, в шахматы, в домино…

– Да чего уж плохого: вино, кино и домино. И любовь, значит… Да уж… – тихо проговорил доктор под нос, погружаясь уже в какие-то собственные раздумья, а потом колко взглянул на собеседника. – Были мы сегодня после кладбища ещё на одном вызове. Мужичок там один. С работы из офиса своего возвращался, а потом вдруг вышел из машины, утопал в чисто поле, лёг в снег и замёрз там. Накатило что-то.

– Откачали?

– Нет. Сам очухался. Дождался ближайшего волнового всплеска. Перемагнитился и домой пришёл. Идеальный покойник. Ни одного повреждения. Говорит, даже голова лучше работать стала. Тоже вот сидит теперь, книжки читает. Да это давно было. В прошлом году ещё.

– А чего вызывали тогда? – Лаврухин заинтересованно посмотрел на доктора.

– Бабёнка его… К нему собралась. Ну, а что? – доктор мельком взглянул на Колю Рыжкина. – Им хорошо ведь. Не стареют. Не болеют. На продуктах существенная экономия. Опять же никаких волнений, стрессов, неврозов там разных… И вообще настроены на какой-то добрый меланхолический лад. Да, Коль?

– А? Ага... да, – рассеянно ответил водитель.

– Вот, пожалуйста! Ну, и бабёнка эта, значит, к нему захотела. Любовь, дескать… Попросила укольчик сделать…

– Имеет право, – снова вклинился Ведунов с набитым ртом. – Дзета-протокол предусматривает добровольный уход граждан из биологической жизни. Только свидетели нужны. Типа, как при обыске у вас, понятые… Соседи, к примеру. И расписку при них подписать по форме №17.

Лаврухин, не мигая, уставился на Харитонова.

– И ты что же? Укольнул?

Над столиком повисло тягостное молчание. Расправившись с едой, стажёр поднялся с места.

– Ну, спасибо. Хорошо кормят у вас тут. Вкусно! – похвалил он Лаврухина, а потом обратился к Харитонову: – Я поеду… Мне ещё курсач сегодня писать надо. Можно, Николай Палыч меня подвезёт?

– Ага… – закивал Коля, не дожидаясь разрешения. – Да.

– Да валите! – махнул рукой доктор, а когда оба сослуживца удалились, и он остался на пару с Лаврухиным, спросил:

– А ты сам как? Не надумал? Перейти, так сказать, на иной план существования.

– Да не знаю я. Не решил пока, – полицейский нахмурился. – Так-то у нас много уже таких служит: дежурный, в архиве женщина одна, Сашка-буфетчица вот, опять же… Думаю ещё. Но если припрёт, то я, наверное, сам – по-офицерски… Дуло к виску – и привет.

– Ну и дурак, – холодно отреагировал Харитонов. – А нам потом твои мозги в пакетик собирать. И будешь минимум месяц ходить слюни пускать. Нервные клетки, знаешь, как медленно восстанавливаются… На Колю нашего глянь! Так его просто бревном зашибло. Сдавленная травма черепа, а тут пуля. «Ага? Да?» – для наглядности передразнил врач неотложки.

– Да понял я. Понял. Буду иметь в виду, – согласился оперуполномоченный. – Но, наверное, просто кишка тонка, поэтому до сих пор и живой. Помнишь, как оно всё начиналось, когда мертвяки отовсюду полезли? Ещё до всех ваших протоколов… Я тогда насмотрелся. Бр-р-р… Все орут, жрут, рвут друг друга. А кто помер, через сутки сам такой же встаёт. Кто ж знал, что они через два-три дня нормальными становятся? Это ведь уже потом выяснилось! А к тому времени половина уже того… Коллеги, знакомые, семья…

– Насмотрелся он… – на губах Харитонова заиграла злобная, но какая-то обречённая ухмылка. – Я своих тогда собственными руками на части разрубил и по мешкам расфасовал, чтобы не рыпались… А потом все эти мешки сутки по помойке искал, чтобы всё назад сшить.

– М-да уж… – протянул Лаврухин.

– Но не случись этого, хрен бы я на «скорую» работать пошёл. Тебе ведь моя биография известна, кого я лечил и как. Бабки, конечно, тогда я имел хорошие. А нужны они мне сейчас? Вот то-то и оно! – доктор на минуту замолчал. – Говорят, они после смерти делают только то, что им действительно нравится. Потому что уже ничего не мешает. Они освобождаются. Находят себя, что ли… И вот, думаю, мы вместе с ними – тоже. У каждого своё незавершённое дело.

Харитонов окинул взглядом окончательно опустевший зал, вздохнул, встал со стула, обменялся с оперуполномоченным коротким рукопожатием.

– Ладно… Хоть и не хочется, но домой пора.

– Нормально всё с домашними?

– Да ничего. Общаются. Вроде любят даже. Только бывает замолкают иногда, сидят и смотрят так… С осуждением. Они ведь всё помнят. И это уже никуда не девать…

– Но теперь ведь всё хорошо, – решил приободрить доктора полицейский. – Есть свои плюсы.

– Плюсы? Наверное… Знаешь, почему родители больше всего любят мёртвых детей? Они навсегда остаются детьми.

Больше Харитонов ничего не сказал. Только запахнул плотнее куртку и исчез за двойной входной дверью на темнеющей вечерней улице. Лаврухин остался в одиночестве. Какое-то время он просто глядел в пустоту, а после сокрушённо проговорил:

– Да… Смерти больше нет. И как теперь жить-то? – и горестно опрокинул в себя остаток холодного чая.