Станислав ЗОТОВ. ЛЕРМОНТОВ: ВОЙНА И ЛЮБОВЬ. Две стихии, волновавшие сердце поэта

 

Станислав ЗОТОВ

ЛЕРМОНТОВ: ВОЙНА И ЛЮБОВЬ

Две стихии, волновавшие сердце поэта
        К 210-летию русского гения

 

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада, жажды и страданья.

 

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

 

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою…

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою!

Так писал 16-летний юноша Миша Лермонтов, обращаясь к довольно пустой московской барышне Наталье Ивановой, в которую был влюблён всей своей так рано развившейся пророческой душой великого поэта. Его несчастный роман к Н.Ф.И. (Наталье Фёдоровне Ивановой) прекрасно и в подробностях описан в сочинениях Ираклия Андроникова («Загадка НФИ»), и повторять его я не буду, а замечу только, что именно эта душевная коллизия, видимо, и заставила его отказаться от посещения занятий в Московском университете и отбыть в Санкт-Петербург, где его не приняли на тот же курс Петербургского университета, а начинать обучение снова с первого курса он не захотел. И потому ему оставалась только одна стезя в жизни – военная.

Это было престижно, он был дворянином старинного рода, идущего своими корнями из средневековой Шотландии. Его предок Томас Лермонт был великим шотландским поэтом и обладал пророческим даром. А его потомок Жорж Лермонт – шотландский офицер на польской службе, ещё в начале XVII века перешёл в ряды русской армии, когда Россия Михаила Романова вела освободительную войну с Польшей. Переход целой роты шотландских стрелков, возглавляемой Лермонтом, к русским был высоко оценён царём, предку поэта было пожаловано российское дворянство, и в награду он получил поместье и земли на севере в Заволжье у города Галича, где после рос и процветал род Лермонтовых – так на русский манер стали прозываться потомки этого шотландца.

Михаил Юрьевич стал в восьмом поколении его наследником. Так что военная косточка была у него в крови, и отец его Юрий Петрович Лермонтов был офицером, правда, до больших чинов не дослужившийся, богатств не имевший, потому плохо принятый своей тёщей богатейшей пензенской помещицей Арсеньевой (в девичестве Столыпиной), которая скрепя сердце отдала свою единственную дочь, красавицу Марию, за бедного офицера. Только уступая её страстной любви. Но как только дочь, родив единственного сына, умерла, бабушка поэта прогнала зятя из своего имения Тарханы, запретив ему даже видеться с сыном… Эта печальная история составила трагедию начала жизненного пути поэта, он, по сути, не имел в детстве ни отца, ни матери.

Конечно, богатая бабушка дала внуку прекрасное образование, нанимала ему лучших учителей, обучавших мальчика на дому, словно царского сына: он не посещал гимназий. Рано выявились его блестящие способности, и он без труда стал студентом университета, его словесно-нравственного отделения. Правда, и в университете и дома он был одинок, оттого у этого книжного юноши, не знавшего реальной жизни, рано проявилась очень чувствительная и романтичная душа, ранняя чувственность и восторженность по отношению к смазливым московским барышням, мечтавшим только о богатых женихах. Он потенциально был очень богатым женихом, но состояние мог получить только по наследству от бабушки, а та была крепкой старухой (из рода Столыпиных!) и в результате никакого особого богатства Лермонтов при жизни так и не дождался.

Отсюда и его неудачные юношеские романы, и желание стать офицером гвардии, закончив гвардейскую юнкерскую школу в Петербурге, то есть обрести самостоятельность и некоторый вес в высшем обществе. Он уже был на пути к такому статусу, служил в лейб-гвардии Гусарском полку – особо привилегированном подразделении гвардии, нёсшем службу в Царском Селе, охранявшим императорские покои. Этакие мушкетёры его величества. В это время, в перерывах между службой, он начал серьёзно заниматься литературой, написал ряд ярких поэтических произведений, в том числе из истории России, но в реальности ему была знакома только жизнь высшего петербургского общества, с её интригами, погоней за деньгами и чинами, великосветским чванством и неумеренным тщеславием.

На этом «жизненном», так сказать, материале и написана его знаменитая драма «Маскарад». В этой пьесе в стихах есть один любопытный персонаж – князь Звездич, офицер, тяжко оскорблённый богатым циником Арбениным, безнадёжно влюблённый в его несчастную жену Нину, вынужденный уехать на Кавказ в действующую армию, где уже много лет шла затяжная война с горцами. Удивительно, но в судьбе этого своего героя Лермонтов предсказал и свою судьбу. Несчастная любовь к женщине заставила его когда-то бросить мирную жизнь и стать военным, а любовь к литературному творчеству и яркий бескомпромиссный талант большого художника заставили его встать в оппозицию к цинизму высшего аристократического общества и отправиться на войну, и не по своей воле.

Да, любовь к поэтическому гению Пушкина и тяжкая скорбь молодого начинающего поэта по его насильственной кончине породили то самое знаменитое стихотворение Лермонтова на смерть Пушкина, что круто сломало всю его судьбу. В советской трактовке это стихотворение толковалось как революционное произведение, направленное против царизма вообще, а Лермонтова ставили в ряд революционных поэтов. Но это совсем не так, начинается это стихотворение с эпиграфа «Отмщенья, государь, отмщенья!», то есть автор обращается за сочувствием и поддержкой к царю, с просьбой наказать убийц поэта. Этот эпиграф, как правило, исчезал в советских изданиях. И заканчивалось стихотворение печальными тихими строками: «Приют певца угрюм и тесен и на устах его печать». И лишь только разговоры и толки в высшем обществе, что Пушкин сам был виноват в своей гибели, а его убийца Дантес был, так сказать, «заложником чести» и не виноват в обстоятельствах дуэли, эти провокационные слухи, порочащие Пушкина, вызвали резкую реакцию Лермонтова и заставили его написать последние роковые строки:

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

 

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда – всё молчи!..

 

Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный судия: он ждёт;

Он не доступен звону злата,

И мысли, и дела он знает наперёд.

 

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей чёрной кровью

Поэта праведную кровь!

Очень скоро эти строки легли на стол императора и припиской: «Призыв к революции». Участь поэта была решена. После он проживёт только четыре с половиной года… Но, если разобраться, стихотворение вовсе не призывает к бунту, здесь опять упование на суд – если не царский, то Божий, но государь Николай Павлович, в своё время до смерти напуганный декабристами (тоже ведь офицерами гвардии!), этого не понял, и Лермонтов, к несчастью, с тех пор становится его заклятым врагом.

А ведь всё могло сложиться иначе, ведь поэт очень рано проявил себя как искренний, даже восторженный, патриотически настроенный русский поэт. Незадолго до смерти Пушкина Лермонтов создал своё великое произведение – стихотворение «Бородино», и не случайно: ведь в 1837 году должен был отмечаться 25-летний юбилей Отечественной войны 1812 года и Бородинского сражения, а у Лермонтова были родственники, участвовавшие в этом сражении. Так брат его бабушки – русский офицер Столыпин, был в раннем детстве поэта воспитателем своего внучатого племянника и конечно рассказывал ему о событиях той битвы. Он был не очень стар и потому маленький Миша называл его дядей. Отсюда и эти строки в «Бородино»: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Да, с этого произведения о славе русского оружия и должна была начаться поэтическая слава Лермонтова, а не с трагической «Смерти поэта», но судьба распорядилась иначе…

И с тех пор тема реальной войны прочно и навсегда легла в поэтическую канву произведений Лермонтова, ведь он за свои резкие строки о «стоящих у трона» (выражение стало афористичным!) был переведён из гвардии в действующую армию и послан по службе на Кавказ под реальные пули горцев. Ему пришлось участвовать во многих сражениях Кавказской войны и даже в самых кровопролитных из этих сражений – при реке Валерик («Река смерти» на чеченском), где пало несколько тысяч бойцов с обеих сторон. И именно эти сражения породили в творчестве поэта известное стихотворение (скорее, даже поэму) «Валерик», где проявилось совсем особое отношение Лермонтова к войне.

Стихотворение необычно по форме, оно написано как письмо к В.А. Бахметьевой (урождённой Лопухиной), к которой Лермонтов испытывал нежные чувства, но, как часто бывало в его жизни, сочувствия не имел. Можно напомнить, что летом и осенью 1840 года (11 июля и 30 октября) поручику Тенгинского пехотного полка Лермонтову привелось участвовать в двух этих сражениях на речке Валерик с отрядами самого имама Шамиля. Сражения были очень упорными и кровавыми. В отзыве о действиях Лермонтова в бою 11 июля отмечалось: «Офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием, и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы». За мужество, проявленное в том сражении, Лермонтов был представлен к ордену Владимира 4-й степени и золотому оружию. Но он не получил эту награду, так как его имя было вычеркнуто из итогового списка награждаемых самим императором Николаем I...

Я к вам пишу случайно; право,

Не знаю как и для чего.

Я потерял уж это право.

И что скажу вам? – ничего!

Что помню вас? – но, боже правый,

Вы это знаете давно;

И вам, конечно, всё равно...

 

Чу – дальний выстрел! Прожужжала

Шальная пуля... славный звук...

Вот крик – и снова всё вокруг

Затихло... но жара уж спала,

Ведут коней на водопой,

Зашевелилася пехота;

Вот проскакал один, другой!

Шум, говор… – Где вторая рота?

Что, вьючить? – что же капитан?

Повозки выдвигайте живо!

Савельич! Ой ли – Дай огниво! –

Подъем ударил барабан –

Гудит музыка полковая;

Между колоннами въезжая,

Звенят орудья. Генерал

Вперед со свитой поскакал...

Рассыпались в широком поле,

Как пчелы, с гиком казаки;

Уж показалися значки

Там на опушке – два, и боле.

А вот в чалме один мюрид

В черкеске красной ездит важно,

Конь светло-серый весь кипит,

Он машет, кличет – где отважный?

Кто выйдет с ним на смертный бой!..

 

Сейчас, смотрите: в шапке черной

Казак пустился гребенской;

Винтовку выхватил проворно,

Уж близко... выстрел... легкий дым...

Эй вы, станичники, за ним...

Что? ранен!.. – Ничего, безделка...

И завязалась перестрелка...

 

Вдруг залп... глядим: лежат рядами

Что нужды? здешние полки

Народ испытанный... В штыки,

Дружнее! раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!

Все офицеры впереди...

Верхом помчался на завалы,

Кто не успел спрыгнуть с коня...

Ура – и смолкло. – Вон кинжалы,

В приклады! – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили.

Хотел воды я зачерпнуть...

И зной и битва утомили

Меня, но мутная волна

Была тепла, была красна...
 

…Уже затихло всё; тела

Стащили в кучу; кровь текла

Струёю дымной по каменьям,

Её тяжелым испареньем

Был полон воздух. Генерал

Сидел в тени на барабане

И донесенья принимал.

Окрестный лес, как бы в тумане,

Синел в дыму пороховом.

А там вдали грядой нестройной,

Но вечно гордой и спокойной,

Тянулись горы – и Казбек

Сверкал главой остроконечной.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек.

Чего он хочет!.. Небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он – зачем?..

Да, совсем другое ощущение войны – не героического подвига, как в «Бородино», а как тяжёлой и утомительной работы, и автор, сам активный участник сражения, выражает даже мысль о ненужности всего этого, этой вечной и бессмысленной вражды... Из последних, приведённых здесь строк, вытекает и весь Толстой с его ярким отрицанием войны, своеобразным пацифизмом, а ведь Лермонтов не пацифист и Родину он любит, что доказывал не раз и в жизни, и в стихах. Тем более удивительно вот это соединение темы войны и любви к женщине, что так характерно именно для Лермонтова. Видимо, душа поэта страдала от неразделённого чувства, или от того, что он так и не нашёл той единственной, которая была способна полюбить такого странного и неординарного человека, каким был дальний потомок шотландского поэта и пророка Томаса Рифмача, как величали современники Томаса Лермонта. А он по преданию был влюблён в саму королеву фей, которая в конце жизни и взяла его в своё волшебное царство.

В реальной же жизни России – приходилось воевать за свою страну с её многочисленными врагами, и Лермонтов никогда от этого не уклонялся, хотя и испытывал в последние годы явную нелюбовь к службе, подавал рапорты об отставке, но жёсткая воля императора вновь и вновь направляла его на войну. Вот и в 1841 году его опять направили по службе всё в тот же Тенгинский пехотный полк, который стоял в Дарьяльском ущелье и нёс наибольшие потери от пуль горцев. Направили умирать… и то, что поэт не доехал до места службы, а погиб на дуэли в Пятигорске, это была только случайность, он знал, что всё равно будет убит в эту поездку на Кавказ, дуэль лишь ускорила этот исход.

Уже после смерти поэта нашли его записную книжку и в ней несколько последних стихотворений, неизвестных при жизни. В одном из них тема любви к неизвестной и далёкой женщине сочетается с темой смерти на поле боя. И всё это имеет характер некоего пророческого сна, который, видимо, посетил Лермонтова.

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь точилася моя.

 

Лежал один я на песке долины;

Уступы скал теснилися кругом,

И солнце жгло их жёлтые вершины,

И жгло меня – но спал я мёртвым сном.

 

И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне.

Меж юных жён, увенчанных цветами,

Шёл разговор весёлый обо мне.

 

Но в разговор весёлый не вступая,

Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа её младая

Бог знает чем, была погружена;

 

И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струёй.

Не знаю, удалось ли мне хоть в малой степени в этом кратком очерке проникнуть в тайные смыслы творчества великого русского поэта, вряд ли это возможно и в большой книге, но остаётся несомненным одно: Лермонтов – необычный поэт, его мало назвать поэтом «сверхчеловечества» (Мережковский), или считать его «Героем своего времени» по аналогии с Печориным, делать его записным романтиком байронического склада – он и то и это, и от всего этого он отрекался, отклонял от себя эти маски. Вероятнее всего, он был в полном смысле Человеком, таким, каким должен быть Человек в полном своём развитии – с беспредельным чувством внутренней свободы, полностью лишённый ханжества, трезво смотрящий на мир и людей, но видящий в этом мире нечто большее, чем наша повседневная обыденность. Лермонтов видел в мире Бога. Видел и Демона. И себя, как Человека, ставил наравне с ними, ничуть не на меньшую ступень. Вот к такому осознанию себя и идёт человечество, но дойдёт ли?.. Особенно теперь, когда в мире всё меньше любви и всё больше бесчеловечных войн.