Александр БАЛТИН. СЛОВНО НЕ УМЕР, А СГОРЕЛ… К 165-летию Косты Хетагурова

 

Александр БАЛТИН

СЛОВНО НЕ УМЕР, А СГОРЕЛ…

К 165-летию Косты Хетагурова

 

Крест, вериги, медовое счастье – всё вместе: быть основоположником целой литературы: в данном случае – осетинской, совместив в образе своём, в монументальной жизни своей поэзию, драматургию, живопись, онтологию общественной деятельности.

Горный аул, где растёт Хетагуров, соответствующие ритмы бытия; в губернской гимназии он ощущает первые поэтические пульсации, пробуя себя, испытывая собственную душу.

 Русский и осетинский языки – оба использует, но от того периода остаются считанные стихотворения.

 Рисование открывается страстью: соответствующие способности проявляются быстро…

Знаю, притворно поплакав,

Справят обряд похорон.

Скажут: "Покой его праху!

Только лишь маялся он".

 

К тризне заколют скотинку,

Чтоб не постился народ.

Память мою на поминках

Друг аракою запьет.

 

Спорить до вечера будут –

Где я: в аду иль раю?..

Поговорят – и забудут

Даже могилу мою!

                               (Пер. Дм. Кедрина)

О, это уже из зрелых перлов Хетагурова, здесь сплетаются волокнами собственный бытийный опыт и старая мудрость восточных мастеров, остро воспринятая поэтом; здесь музыка определяет опыт жизни: и то, что он оказывается тяжёлым – не вина Косты.

Он великолепен: истина густо наполняет его произведения, как поэму «Перед судом» – романтическую поэму, приподнятую, выполненную в форме монолога, основу которого составляет соль конфликта между вольнолюбивым как ветер горцем и теми… кого именуют сильными мира сего и которые вечно живут так, будто мир вращается вокруг них…

Любовь пламенеет свечами – они сгорят.

Разбойником ставший Эски, бедняк, ворвётся по-другому в жизнь, слишком долго терзавшую его.

Протоиерей Антоний Чаленко, бывший духовником Косты во время учёбы, серьёзно влиял на внутреннее становление Хетагурова: христианство впитывая, он становился соответствующим живописцем и поэтом.

В Академии художеств учится, закончить не удаётся: вмешиваются финансовые обстоятельства; возвратившись во Владикавказ, живёт в разных местах, зарабатывая живописью – церковной и театральной.

Красочна живопись его: чаши гор полнятся спокойствием, колоритный горец переднего плана задумался, опершись на руку, пока за спиною его вершится национальное действо со множеством участников.

Жуть осетинской действительности раскрывается Косте во всей неприглядности: нищета воет и скрипит судьбами,

Духовно задавленный народ, тонущий в бесправье.

Невежество, как норма дней.

Звенят медные диски стихов Хетагурова, разносятся горькие его песни.

С песней крестьяне проходят ущельями,

Но обрывается песня косца:

Глядь – на дорогу из горной расщелины

Череп упал и рука мертвеца.

 

Шутят крестьяне: "Видать, запустелые

Наши дороги бедняге должны!".

Челюсти черепа белые-белые

Мертвой усмешкою обнажены.

 

Облит закатом, он блещет, как золото,

Смотрят глазницы подобно очам...

Вдруг ядовитою струйкою холода

Страх пробежал у крестьян по плечам.

                                                   (Пер. Дм. Кедрина)

Сердце поэта – боль и сострадание, душа его уязвлена и изъязвлена, он начинает общественную деятельность, неугодную властям; узнаёт соль ссылки.

Он знает, на что идёт: бушуя и бунтуя, творя и сжигая себя на огне общественного долга.

Он узнает не одну ссылку, ему запретят жизнь во Владикавказе, Ставрополь откроется местом бытования на земле.

Здесь Хетагуров активен как публицист, самые острые вопросы, раня его, выплёскивается кровью на листы газет...

Он участвует в решении проблем рабочих рудников, помогая соплеменникам всем, чем может…

Словно не умер – а сгорел: и огонь осветил множество сердец, и создав национальную литературу, Хетагуров и теперь остаётся светочем – высочайшим примером жизни в слове, жизни ради других…