Ольга МАРКЕЛОВА. «И Я ЗА ЭТО ЖИЗНЬЮ РАСПЛАЧУСЬ». О книге стихов Григория Крылова «Сторож осеннего леса»

 

Ольга МАРКЕЛОВА

«И Я ЗА ЭТО ЖИЗНЬЮ РАСПЛАЧУСЬ»

О книге стихов Григория Крылова «Сторож осеннего леса»*

 

Если кто-нибудь с учёным видом знатока заявит, что в наши дни интерес к поэзии упал, то такого «знатока» без труда опровергнет любой читатель литпорталов в интернете, любой посетитель книжных ярмарок и литературных мероприятий. Другое дело, что поэтическое сообщество в двадцать первом веке являет собой картину, так сказать, атомизированную: найти на просторах Сети малопосещаемый аккаунт талантливого нераскрученного поэта можно только, если знать, где искать, а каковы сейчас тиражи у книг стихов, известно даже тем, кто сам никогда ничего не издавал. Поэтому далеко не все интересные поэты вовремя «приходят» к читателям, жаждущим самобытных стихов. И некоторых из них читатель «открывает» только спустя десятилетия после их смерти.

Сборник (полное собрание?) стихов Григория Крылова (1951-1994) был издан благодаря его друзьям и попал ко мне в руки через одного из них – Константина Лунёва. Он же – редактор-составитель этой книги и автор стихотворения памяти Григория Крылова (с. 366 этого издания), перекликающегося с основными мотивами и настроениями его лирики… Я благодарна ему за знакомство с этой книгой.

Форма стихов Крылова (и этого не может не отметить читатель, чья «книжная диета» последних месяцев состояла в основном из авангардистской поэзии) вполне традиционна для русской лирики ХХ века: силлабо-тоника, изредка раёшник или верлибр, иногда – старые добрые европейские твёрдые формы: сонет, терцины… Преобладают рифмованные стихи, но рифмы часто неточны, нарочито небрежны (в строгом смысле, это не рифмы, а ассонансы): «ветер – встретив», «заросшим – подорожник», «к утру – уйду»…

Темы стихов также вполне традиционны, в чём легко убедиться, открыв оглавление книги: «Времена года» – пейзажная лирика; «Пёстрые страницы» и «Не умолкай, Орфеева свирель!» – философская лирика и стихи с литературными мотивами (в т.ч. античными); «Ты мне приснилась...» – любовная лирика; названия разделов «Друзьям» и «Узоры Востока» говорят сами за себя; «Небесный свет» религиозная лирика; «Разговор с душой» саморефлексия поэтического «я»; «У последней черты» – стихи, в которых осмысляется тема (собственной) смерти; «Поэзия моя сестра» – рефлексия о призвании пота и сущности поэзии. В финальном разделе, предшествующем воспоминаниям друзей и послесловию Василия Геронимуса («Стихи, переводы, проза Григория Крылова. Подборка Юрия Пастернака»), объединены стихи на множество тем, среди которых выделяется тема сна (в т.ч. в её философском осмыслении).

Однако здесь тот случай, когда тематика стихов не даёт полной характеристики поэтического универсума – важнее не она, а настроение и тональность.

Лирика Григория Крылова – это прежде всего поэзия человека думающего. И человека читающего, можно прибавить: в его стихах много отсылок к библейским текстам, к культуре Эллады, европейскому искусству минувших эпох, к арабско-персидскому культурному пространству. (Здесь уместно вспомнить, что Крылов был сотрудником института искусствознания, знатоком древних музыкальных традиций). Порой речь идёт о так называемой ролевой лирике, то есть текстам от лица представителей соответствующих эпох и культур (например, стихотворения «Жалоба старого язычника», «Еретик», «Звезда», «Слепые» и многие другие). Но такие обращения к другим культурам не подразумевают самоцели нарядить своего лирического героя в экзотический костюм, напротив, они важны прежде всего потому, что герой/поэт ищет в них ответ на собственные экзистенциальные вопросы:

И дух не предызбрал ещё удела.

И тело ещё тешилось житьём,

Когда душа, как ласточка, летела

В Элладу, где белел родимый дом.

                                                       («Паен»)

Для поэтического «я» Григория Крылова всё служит предметом рефлексии, и даже его пейзажную лирику правильнее было бы назвать пейзажно-философской:

Я попадаю в лес порой

И ощущаю связь святую

С листвой, кружащейся впустую,

С шероховатою корой…

Поэтический универсум Крылова не пустынен (хотя лирический субъект и любит бывать наедине с природой, и у тех, кто прочтёт только раздел «Времена года», может сложиться ошибочное впечатление, что собеседник поэта – лишь лес и персонифицированная Осень или Зима). В его поэтическом мире есть и птицы, и люди, и божества (античные и не только), и «тени» гениев минувших эпох – но главным остаётся рефлексирующее и воспринимающее мир «я»… Но при этом – парадоксальным образом! – в лирике Крылова нет и намёка на эгоистичность; напротив, это поэтическое «я» очень скромно, кротко и даже порой склонно говорить о себе как о «тени» («Моя бедная тень, веселись, / Не судима ни мной, ни другими...»; «Моя бедная тень, говори...»).

А вот его стихотворение «Я». Такое название заставляет читателя ожидать чего-нибудь похожего на пресловутое «Я гений Игорь Северянин», – однако вместо этого – короткое четверостишие следующего содержания:

Я предал голову свою

Стеклянной плахе сновиденья

И неприкаянною тенью

В шумящем городе сную.

Эта «тень» подчёркнуто серьёзна: в довольно большой по объёму книге нет легкомысленных текстов, юмористических или иронических стихов. Пожалуй, единственный пример, который можно условно считать ироническим стихотворением – «Рассуждение нудиста о совести», к тому же, оно и написано буквально раёшником, подобно образцам фольклорной юмористической поэзии:

«Но вы стали излагать мне своё кредо, которое помогает вам спокойно обедать, спать, переносить беды и считать другие кредо бредом, потому что вам ведома истина...» (…) «Закройте лицо газетой! Чтоб не видеть меня раздетого. Под вспышками блицев. В окруженье нарядов милиции. С кричащей на плече птицей.

Закройте лицо газетой!

Если вам не нравится, что тело моё открыто,

И совесть моя жива!».

Однако и в этом тексте, при внешних признаках «балаганности», герой обсуждает со своими оппонентами вопрос неизмеримой глубины, а характеристику героя как «нудиста» в конечном итоге предлагается понимать метафорически: он всегда наг перед лицом Бога и совести.

Поэтическое «я» может оказаться беззащитно перед миром:

Но слаб и мал я, и странно сознавать,

Что эта грандиозная махина

Людей, домов, созвездий мешанина –

Соперник мой, враждующая рать.

И тогда лирическому субъекту может пригодиться совет: «Смотри в Ничто сквозь призрак бытия» («Предсказание. Нирвана»).

О собственном творчестве поэт говорит, в частности, так:

Мой каждый день отмечен устремленьем

Прямой и твёрдой волей, как резцом

По камню, провести стихотворенье

И сбросить с пылью остального сор.

 (...)

Не сдерживай, дай вынести на волю

В тяжёлой форме хаос тёмных чувств.

О Боже мой, ты это мне позволил,

И я за это жизнью расплачусь.

Несмотря на то, что содержание лирики Крылова – во многом буквально вопросы жизни и смерти, в ней не ощущается надрыва, нет сверхсильных эмоций, гиперэкспрессивных эпитетов. (Даже в стихотворении «Из жизни воина племени ваил. Монах», герой которого подвержен бурным страстям, главным является вопрос «Как бешеной душе стать кроткой»).

Цветовая гамма в его стихах также «тихая»: преобладают цвета серый, белый, серебристый, голубой, прозрачный, чёрный, изредка – золотой и красный.

Впрочем, всё перечисленное – цвета неба:

Ты загнан, как собака,

Но небо над тобой

Раскроет бархат мрака

С каймою голубой…

                                («Надежда»)

А с небесами (и небесными силами) отношения трепетные как у лирического субъекта, так и у самого человека Григория Крылова. (Из воспоминаний его друзей известно, что он был верующим, общался с Александром Менем и сам находился в духовном поиске.)

Из важных мотивов лирики можно отметить: тень, сны, дождь и вообще вода, тишина, музыка (обычно флейта или свирель), пустота, смерть и бессмертие.

 

В конце книги (перед мемуарными очерками друзей Григория Крылова) помещены два принадлежащих его перу прозаических фрагмента, которые можно назвать развёрнутыми стихотворениями в прозе. Из них хочется особо отметить текст «Я проснулся не собой...». Сам такой посыл, как и проистекающий из него сюжет («я» обречено витать над человеком, который действует и живёт, но не является «мной»), выглядит фантастично, но здесь перед нами не фантастика, а философская проза о содержании и границах человеческого и поэтического» «я», о стёртом и нестёртом восприятии реальности – и о границах реальности и вымысла («В городе, который я придумал, есть маленький кинотеатр, куда я прихожу и смотрю сны, сочинённые мной»).

Отдельно надо упомянуть иллюстрации к книге «Сторож осеннего леса», сделанные Анной Буренковой: нецветная графика, где предметы перетекают друг в друга, оборачиваются существами: листы – птицами, тени – людьми, завиток волны – головой леопарда, а песочные часы или огарок свечки вдруг обретают циклопические размеры при крошечных людях. Атмосфера этих иллюстраций точно передаёт настрой стихов Григория Крылова.

---------------
       *Григорий Крылов «Сторож осеннего леса: Стихотворения, перевод, проза, воспоминания друзей. – Коломна. 2022. – 400 с.