Инна ПОДЗОРОВА 
Инна ПОДЗОРОВА
ЕСЛИ ТОЛЬКО УСЛЫШУ ДЫХАНИЕ…
МАРЕВО
В мареве, зависшем поутру
над продрогшей липовой аллеей,
голос льётся благостным елеем,
словно растекаясь на ветру.
Говоришь, а кажется – поёшь,
пьёшь вино из предрассветной чаши,
в паутинках тонких и блестящих
вызывая трепетную дрожь.
Так бы и продолжили слова
прорываться сквозь застывший воздух,
но обманщик рано или поздно
вмиг ослабнет, словно тетива,
выпустив калёную стрелу
в широко распахнутое сердце.
И тогда придётся опереться
на туман, зависший поутру.
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
Бескрылая правда не лучше всесильной лжи.
Надежда в руках рассыпается на песчинки.
Пожалуй, не мне рассуждать и не мне учить –
всего лишь привычка дотошно искать причину.
Но кто-то, наверное, вытянул мой билет,
уехал в деревню, женился, завёл собаку.
А я здесь один на один с вездесущим «нет»
могу разве только бесцельно марать бумагу.
Не каждый добьётся, не каждому хватит сил,
но верить в обратное хочется, чтобы было
зачем просыпаться и тратиться на бензин,
а после – безропотно рыть для себя могилу.
Не хочется знать о конце роковой игры,
да только итог предрешён и давно известен.
В неведенье лучше до времени, до поры.
А правда потом прозвучит лебединой песней.
* * *
– Заплаканная улица как хрустнет подо льдом –
и прошлое разрушится, и всё, что было в нём.
Бумажные кораблики размокнут от воды,
плохое станет маленьким, хорошее – пустым.
Растает день, впитается расплавленной смолой,
и ласточка-проказница покажется с весной.
А мысли – проходящие, в них всё, что не сбылось...
– Я верю в настоящее до кончиков волос,
хотела переждать, да как? Мне некуда идти.
Почует сердце нужный знак, но стихнет взаперти.
Теперь смотрю сквозь призму слёз на каменную глушь.
Опять не сбудется прогноз – всё не дождаться луж.
...А ты мне про кораблики, ребёнок стылых дней,
в побитой молью сталинке, прилипший, как репей.
К чему твои напутствия, поросшие быльём?!
– Прости, хотел почувствовать
дыхание твоё.
РАЗГОВОР СО СТАРШИМ ТОВАРИЩЕМ
Чай, или кофе, или что покрепче –
мне всё одно.
О том, что время никого не лечит,
я знал давно,
да только раньше не кололись мысли
репьём обид,
не ощущалось двойственности смысла
в словах родных.
Искал, теряясь сам в себе, и думал,
что день за днём
найду, зачем живу. Жизнь обманула.
Я стал репьём.
Случайные попутчики в трамвае
или семья –
нет разницы, ведь каждый выбирает
путь для себя.
Сейчас ты понимающе киваешь,
но плюнешь вслед,
а завтра, может быть, таким же станешь.
А может, нет.
Я знаю, ты спешил, но, если можешь,
побудь со мной.
Пока ты рядом – я чуть-чуть моложе.
И я – живой.
О СНЕГЕ И С.
Вчера рассыпался хрустящий снег
из вспоротого облака на слякоть.
Седой двадцатилетний человек
остался на ночь выпивать и плакать.
Впечатал боль в кружочек на руке –
отметину зажжённой сигаретой –
и докурил, оставленный никем,
в ничейном коридоре ждать рассвета.
Внизу спала надтреснутая ночь,
вверху гудели провода, а между
неудержимо колотила дрожь
и слабо плакал сильный человечек.
...Под утро накрывал густой туман
и лился белоснежьем на колени,
чтоб бесконечно долгая зима
дала последний шанс на искупление.
О СПОКОЙСТВИИ И З.
Полюби пустоту
за возможность услышать дыхание
сквозь прозрачную кожицу листьев, их мелкую дрожь.
Перешедший черту,
ты баланс не удержишь на грани
и опять упадёшь. Но теперь навсегда упадёшь.
Полюби тишину,
чтоб до звона в ушах оставалась,
оседая по капле на землю вечерней росой.
Я, посеяв, пожну –
ты попробуешь самую малость
научиться цвести даже самой холодной весной.
Полюби одиночество –
с терпким каштановым мёдом,
с ароматом осенних цветов в одичалом саду.
Всё когда-то закончится,
с ветром пройдёт непогода.
Мне останется ждать.
Даже если бессмысленно жду.
Я ведь тоже люблю –
лепестками садовой герани,
опрометчивой правдой, застывшей в ушах –
да, на счастье, глухих.
Я тебя оживлю,
если только услышу дыхание.
А пока ты не знаешь всего, я дышу за двоих.
* * *
Утро было ни добрым, ни злым, в каждом жесте отточенным.
Говорили вполголоса, ждали, пока вскипятится, и
на ходу допивали, дочитывали до точки мы,
чтобы снова спешить по делам перелётными птицами.
День стекал по бордюру, недели сливались в лужицы,
разносились по свету подошвами и колёсами.
Повзрослели тогда, когда перестали слушаться –
или слушать. И, может, ещё – соблюдать условности.
Нам осталось привыкнуть к безумному ритму города
и свои вечера довести бы до автоматизма,
чтобы после работы до дома вспорхнуть перелётными
и почувствовать, хоть ненадолго, как будто мы птицы.
* * *
А жизнь идёт – неидеальная
сквозь хаос времени-песка
ростками правды на развалинах,
надеждой, сшитой по кускам,
шипящим ворохом усталости,
полуулыбкой добрых глаз –
но что-то важное сломалось в ней,
чего язык не передаст.
Реальность кажется обманчивой,
как сон, пришедший наяву,
и слово, данное играючи,
не остаётся на плаву.
Потом поймём причины, следствия –
сейчас сберечь бы то, что есть,
пока главенствует телесное
и лживых слов не перечесть.
Но жизнь идёт – и пусть продолжится
незатухающим огнём.
Пока мы живы – есть возможности.
Пока жив мир – мы живы в нём.
г. Липецк