Сергей СТРУКОВ 
Сергей СТРУКОВ
ЧЕЛОВЕК
Рассказы
ПУЛЯ
В злой кулак вжался указательный палец, захвативший спусковой крючок старой винтовки… Грянул выстрел и из ствола вылетела пуля с острым наконечником… Растолкала воздух пуля и понеслась стремглав над степью, озёрами, перелесками…
Вот пролетала она над озером и напугала двух гагар. Встрепенулись гагары и замахали крылами в сторону пули. Догнали и спрашивают:
– Пуля, пуля! Куда ты летишь? Откуда взялась и кого хочешь убить?
Не отвечает пуля, только медными боками на солнце поигрывает… Устали гагары и сели на болото. А неотвратимая беда устремилась далее…
Свистит пуля над лесом, пробивает листву молодую. Пропела над гнездом соловьиным и удивила голосистого тенора. Восхитился соловей ярким посвистом блестящего металла и спрашивает:
– Пуля, пуля! Кто научил тебя так дивно петь? Знать учителем твоим был великий художник звука?
Отвечала коротко пуля, снисходительно бросив вниз:
– Наставницей моей была – смерть.
– О! Удивительный голос бездушного металла, мы соловьи поем, чтобы преумножить жизнь…
– А я пою – чтобы убить!
Просвистела пуля и скрылась из глаз.
Вот промчалась под животом её деревенька, коровы, речка, весёлые зелёные лужайки; ребятишки играют в догонялки… Нечто шевельнулось внутри оловянного цилиндра. Захотелось спуститься вниз и повеселиться с людьми…
Но далее летит пуля. Рассекает воздух и не может остановиться.
Пред остриём её явилось село, дворов на сто. Неровные грунтовые дороги, покрашенные зелёной краской металлические водные колонки, гуси по грязи шлёпают, овцы блеют… Жизнь кипит! На пути церковь, а за церковью приходской домик, в котором молодой батюшка с красивой женой поселился. Вот летит в приходской домик пуля, прямо в окно. А в окне иерей взял Евангелие и раскрыл на интересном для него месте… Читает. Молодая жена удивляется. Спрашивает от стола с чаем:
– Только литургию справил… Читал сам на службе… В семинарии четыре года учился – и всё тебе неясно да непонятно…
– Всё как будто ясно и понятно… И просто говорится о сем в Слове Божием… Казалось – разумей на радость себе грешному, а вот повернётся нечто в жизни – и опять переосмысливать притягивает…
– Ох, Григорий! Не знаю…
Священник же в подряснике возобновил чтение отрывка из Евангелия, поразившее его, и произнёс: «Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки…».
Двое ангелов, присутствовавшие в комнате, благоговейно слушали чтение иерея. Жена же попивала чаёк, причмокивая сухариком.
Вдруг в окно влетела острая пуля и пробила читаемую страницу насквозь. Пробила и вылетела вон в другое окно. Молодой иерей вздрогнул от неожиданности, но удержал в руках Новый Завет. Жена испугалась и взвизгнула. А ангелы бросились догонять кусок металла…
Винтовочный посланец уже оставил позади село и, пролетая над речной гладью, любовался своим отражением, как, наконец, догнали его со-служащие иерею духи и сказали, вздохнув с облегчением:
– Так это всего лишь пуля!
– Хорошо, что у нас два окна, напротив, по стенам.
– Пуля! – обратился один из ангелов к виновнице переполоха. – Куда и зачем ты так быстро летишь?
Пуля не хотела отвечать, но так, как это были не простые духи, а со-служащие священнику, то нехотя произнесла:
– Я лечу в того, кто мною выстрелил…
– Разве так может быть? – удивился один из ангелов. – Ведь улетая всё дальше и дальше, с каждым лесом и озером ты всё более и более удаляешься от того, кто тебя выпустил?
– Нет… Злодеяние возвратится к тому, кто его совершил… Я возвращусь… Потому, что – земля… круглая.
СВЕЧИ
Вечерняя прохлада широкими потоками вливается в распахнутое настежь окно. Под окном стоит письменный стол; на столе листы исписанной порывистым почерком бумаги, чернильница, перо и подсвечник с двумя обгоревшими уже, красного цвета, свечами…
За окном слышатся людские голоса, детский смех; вот кто-то пробежал и позвал по имени…
Загородный пейзаж, окружающий дом своим размашистым русским видом, расширяет грудь так, что хочется дышать глубоко и говорить громко…
В комнате нет никого, только листы исписанной бумаги на столе, и подсвечник, выполненный в форме креста, с горельефом распятого на нем Спасителя и горящими свечами, отбрасывающими на стремительные строки рукописи тонкий свет дрожащего пламени…
Временами порывистый ветер врывается в окно и вздыбливает листы и шелестит, а наигравшись, вновь невесть куда пропадает…
Сгущающаяся темнота усиливает яркость свечей так, словно бы подступающий к ним мрак невидимой чудесной силой раздувает огненные языки…
По этой причине пурпурное покрывало огня трепетным шелком расстилается вдоль истерзанных и зовущих строк письма: «…уже в который раз я был обязан твоей любви своим спасением… Одна монахиня, даже и не из печорских, – помнишь, когда мы вдвоем, в прошлом году, были во Пскове, – сказала мне в соборе, глубоко заглянув в глаза: «Свечи – они, чадо, как люди… Как люди: воск – есть тело, фитиль – душа, а пламя – дух, тот дух, которым люди пламенеют в своей любви к Богу… Свеча, чадо, словно человек…».
Вот тогда я и понял, что сгорел без остатка и та любовь, которою мы любили друг друга, без фальши, без обмана, навсегда и до смерти, эта любовь сожгла наши тела и души, сожгла и само пламя-дух, и стала преступлением, умертвившим Бога…
Ты, конечно же, осудишь меня и не простишь? Не простишь, во-первых, моего решения стать монахом и покориться той Любви, которая выше нашего самосознания, выше, вообще, всяческих человеческих сил… Во-вторых, не простишь себе предоставившейся, после этого моего решения, возможности ровным счетом ничего не сделать для спасения искренних чувств, твоих и моих, так беспощадно расплавивших, сожегших наши судьбы…».
Закат уже почти погас и ветер усилился. Потоки холодного воздуха стали врываться в комнату грубыми, неожиданными порывами и задувать трепетавшие испуганным пламенем свечи…
Горельеф распятого Христа резче очерчивался теперь в темноте комнаты, и свечи расплавленным воском своим стали быстрее заливать руки и увенчанную терновым венцом главу Спасителя. Горячий воск стекал, как кровь, на мужественное и спокойное лицо Христа, обливая темные железные плечи, грудь, прободенное ребро, ниспадая на пригвожденные к кресту стопы и безучастно врытый в голгофу череп Адама…
Плачущий красный воск остывал и бугрился, наползая густыми бурыми струями на бедра и голени Христа, на голые, обнаженно и сиротливо лежавшие камни Лобной горы…
ЧЕЛОВЕК
притча
Лилипуты были народом, который уменьшил себя сам непослушанием и клеветою. Они жили рядом с людьми и иногда встречали в лесу и на берегу моря великанов, ходивших в простых одеждах и говоривших всегда одну лишь правду.
Лилипуты никогда и не думали подозревать в себе какие-либо недостатки, и причины всех бед и зол искали в людях или природе. Они изо всех сил верили, что их отцы были такого же роста, что и они – их дети, и что великаны-люди стали огромными не потому, что уменьшились лилипуты, а потому, что будто-де на людей напала странная болезнь-лихоманка, от которой род за родом растут ввысь.… А вместе с ростом, мол, и характер у людей изменился.
Стали люди говорить о каком-то боге и молиться ему… А кто такой бог и зачем он лилипутам, то на мизерное сердечко мелкого народца и взойти не могло.
При всякой мысли о боге лилипуты отмахивались и лепетали: что-де от человеков это все пошло, потому что люди, мол, болезнью-лихоманкою переболели… Не вмещалось в них Слово Божие, а так как все, что лилипуты понять не могли, они с презрением отвергали, вот и отвергли они Бога, а вместе с ним и людей, которые свято в Бога веровали. И даже как-то с презрением и «сверху вниз» стали посматривать на встречающихся человеков, хотя им и трудно было это делать… Трудно, во-первых, потому что люди их презрения совсем не замечали, а только старались лилипутов не раздавить; а во-вторых, из-за малого роста, хотя и находились смельчаки, которые, чтобы выразить презрение, на деревья залезали, но даже и при таком немалом усердии люди их старанию удовлетворения не приносили.
И вот однажды (за этим странным и совершенно разноликим и несправедливым жизнеустроением народов) случилось двоим лилипутам (ему и ей), прогуливаясь в горах, забрести на дрожащую скалу...
– Что это? – спросила лилипуточка. – Землетрясение?
– Нет, – ответил ей спутник. – Приложи ладонь.
Та приложила…
– Разве скалы бывают теплыми? – удивленно вновь спросила она.
– Конечно, нет. Просто мы забрели на спину человека…
– На спину человека?! А почему его спина дрожит?
– Он плачет…
– Почему? – вытянула тонкие губы лилипуточка Лили.
– Люди странные существа, – ответил её друг Тото. – Они нередко рыдают и по очень странным поводам. Однажды я видел человека, у которого умерла жена, и он лил слезы оттого, что не мог жениться во второй раз...
– Какой странный и смешной! Почему нельзя жениться еще раз?..
– А этот плачет… потому что не может познать бога…
– Ну и что? Мы лилипуты тоже не можем познать бога… Зачем же из-за этого так расстраиваться?
Она хмыкнула и прошлась немного по человеку. Наконец произнесла, глядя вниз, на то, на чем стояла:
– У него здесь, наверное, сердце?.. Тут особенно колотится… А вообще, они такие большие, эти люди… У них такие огромные головы, что, должно быть, могли бы и познать бога, а если нет… то не нужно плакать.
Тото подошел к ней и хотел обнять…
И Лили, обрадовавшись внезапной похоти, нахлынувшей на неё как волна, не думала сопротивляться. Но вздрогнувшее от рыданий сердце человека разбросало лилипутов…
– Проклятое сердце! – вскрикнула Лили.
– Рассказывают, что он плачет на том самом камне… – невозмутимо продолжал Тото, – на том самом, на котором до него тысячу дней и ночей стоял на коленях другой сумасшедший…
– А зачем он стоял на коленях? Ой, я, кажется, сломала каблук? И все из-за этого хнытика!
– Никто не может понять людей… Мне надоело подпрыгивать, Лили. Давай спустимся с горы? Мы проголодались, да к тому же уже темнеет.
– Странно все это и непонятно. Дикие и ненужные человеки! Зачем они живут? Их не интересует роскошь, дома, еда, сон. Они думают только о боге, о любви и о книгах. Они мне кажутся неумными. Я хочу ударить его ногой…
И она досадливо топнула своей маленькой ножкой в теплую гладь «скалы»…
Сергиев Посад – Тверь