Михаил ЖУТИКОВ 
Михаил ЖУТИКОВ
РОДИНА
(2007-2016)
* * *
Ни ковра на полу, ни камина,
Ни шкафов под скелет, ни рожна,
И в окошке Арбенина Нина
Без улыбки и очень бледна.
Ах, да это луна, ну конечно,
И чему б улыбаться луне?
Не привязанности ли навечно
К этой взятой чумой стороне?
Не уважат достойных кручину,
Не заслужит невольничий круг –
За любовь свою верную Нину
Упокоит надменный супруг,
Чтоб теперь благоверно кружила
Не ему, а уснувшим жена,
Чтобы свет пустоте отразила,
Тихим сердцем навек холодна.
А не то – чтоб поведать холопу:
Не взойдет поутру ни черта,
И от пущенной Дуньки в Европу
Опаршивеет эта и та.
…………………………………..
Ни ковра на полу, ни камина,
И упала на верность цена,
А за что это, бедная Нина,
Верно, знает на свете одна.
* * *
Мы падь этой жизни, ботва и отстой
На варварской тризне, уже вековой,
Где черное жито лежит на стерне,
Где доблесть убита на прошлой войне,
Где птичкой нездешнею свито гнездо,
А свой под кромешной родится звездой,
Где форы навроде – дано щипачу,
И треплют мавроди тебя по плечу,
Где правит чумою их пир в стороне,
Где старой виною виновны вдвойне –
Виной, что не чуяла этой вины,
Где жмурится чучело в сердце страны…
* * *
У всех Америка своя, одна и только раз,
Одни вернутся из неё, другие никогда.
Моя Америка – ты там, где хрипл вороний джаз
Над пустырями, где туман на солнце, как вода.
Где опушенная весной не выглянет нежней
Несмелой роща новизной, голубизной над ней,
Не подарит траве роса живиночек огней,
Не раздадутся небеса от клина журавлей,
Не припадет ко снам души в цвету весенний сад,
Не утопит в своей тиши осенний листопад.
Где прежней родины людей не станет и следа,
Где не взойдет над нами день до Божьего суда.
* * *
…Ждя одобрений ли, навроде ли,
Тому, что качества столичного
Построим скоро мы пародию
На что-нибудь из заграничного –
В кипенье рвения всегдашнего,
Где только дело не исполнено,
И на путях своих Юдашкина
Не отличая от исподнего –
Живому саваны убогие
Кроя так вправду заразительно,
Что разве палеонтология
Займется нами предварительно…
РОДИНА
Тиши закатной не наруша,
В обносках тех же век какой,
Бредет канавою старуха
Тысячелетняя с клюкой.
Платком обвязана от стужи –
Не цель корыстная влечет
Её в обход сиротских лужиц,
А бремя жизни. Лишь махнет
Клюкой на драную собаку,
Что брешет, ей пляша вослед,
Потронет зря какую банку,
Но нагибаться смысла нет.
Из мутной прошлого завесы
Путями долгими прошла
Огни и воды и собесы,
И вот покудова цела.
Избыты кровные печали,
Оставлен милости расчет –
Она не ищет, не встречает,
Не вспоминает и не ждет.
Как жизни легкая лавина
Несла с собою – так легки –
Чем поманила, чем ловила
Её в лукавые силки,
Чем улеглась – каким ходеньем
Деревней, долгою как век,
По неучастной, не содельной,
Не ей задуманной канве –
О той промысленности вышней
Едва ли ведает сама,
И по складам перед афишей
Читает: «Шоу Кострома».
И забытьем в огонь заката,
Взвита ль досадой почему,
На пятна ль желтые плаката –
На что клюка её подъята,
Не знать, наверно, никому.
Не услыхать, кто ей подсуден, –
Попрек ли шлет она судьбе,
Грозит ли ей своим орудьем:
Ужо тебе! Ужо тебе!
* * *
…Ночь, и смутная думы забота
Этой ночи как будто сродни.
Подле звездной аллеи почета,
Как бесславная жизнь идиота,
Пробирается месяц в тени –
Словно б тут он, а только зазорно
На виду у открытой земли
Сознаваться совсем уж покорно,
Что лавировал так непроворно,
Что счастливцы остались вдали,
Или пряча в доверенной туче,
Что исход сам решился собой,
Что осталось, заботой не мучась,
Ту когда-то завидную участь,
Так и быть, обойти стороной
И теперь, беспокойного мира
Сторонясь – успокоен и слаб,
Плыть – времен бесконечный транжира,
Провожаемый так по ранжиру
Непрерывными трелями жаб…
* * *
Есть благо, в судьбах горестных растимо:
По краю горя шедшая судьба –
Ей зависти ничьей ненасытимой
Не выскалится нищая алчба.
Несуетности благо есть начально
В удержанном безмолвии певца:
На слово, золоченое молчаньем,
Не ляжет изыскание глупца.
* * *
…Словно б вовсе ни шорохом миг не задет –
А дохнуло гнилым в тишине:
Что-то движется там – и чернее судеб
Эта черная осень в окне.
Что-то божья заря, где-то тих её час,
И предвестника что не слыхать?
То ходатай ли тьмы, уловляющей нас,
Умыкнувший Его благодать?
Неспроста эта ночь, и в тиши не пустой
Будто тень зачернела в углу,
И не кличет рассвет – что затих, золотой,
Без движенья на красном полу.
Там не нашу ли жизнь в православном венце
Вносят нынче в упырью графу?
То шныряющий нос в изумрудном лице
Пробирается к склянкам в шкафу.
* * *
О, еще бы, нам взвеет снова
Той зари предвечерний час –
Там, конечно, не расколдован,
Посвященных лишь связан словом
Этот путь не для ваших глаз.
Ходом улиц заговоренных,
Где последняя – на закат,
Вновь достигнем тех потаенных,
Кодом сумерек затворенных
Для чужих заржавелых врат.
Вновь души наполняясь взлетом,
Прежним счастьем опять легки,
Прежних лет нам восплещут ноты –
Воспылав, запоют фаготы,
Загудят по альтам смычки.
Весь в огнях, как тогда бывало,
Королевский очнется класс –
Волшебство там не зря дерзало –
Мы увидим, увидим зало,
Там, где крысы танцуют вальс.
* * *
Между стогов, что из тумана
Являют страждущему стол,
Никто не знает Буридана,
Но каждый знает, кто осел.
Мы есмь – а кто же – но не зря же
Нам издвоенья опыт дан,
Так, верно, новостью миражей
Не озадачит Буридан.
Того ж вернее – пышность все же
Чужих стогов почтя, на том
Мы к ним обоим в час погожий
Неверья явимся хвостом –
К тем далям прежним, прежним чином
Оборотясь на зов забот,
Чья беспредельность научила
Не полагаться на расчет,
Чья по душе земля босая,
Чьи песни старые легки,
Чье бездорожье нас спасает,
Оберегают дураки…
* * *
Благоденствую ль с толпою,
Прозябаю ль, одинок, –
Мысль одна передо мною,
Как повисший паучок.
О своей пустынной доле,
Но еще, не обойти,
О других, куда поболе,
Злополучиях пути:
В ученическом закланье,
Не спознав родимых вех,
Вся Россия в том же классе
На второй осталась век,
И планета, чуть живая
Клонов Каина в когтях,
Пробудиться не желая,
Задохнулась на путях.
Торопливому дерзанью
Предавались налегке
В чарах гордого мечтанья,
И все трое в тупике.
Но затем же и подарен
Этой немочи втроем
Час урочного страданья –
По-другому не поймем.
Для того его такая
Норма, весом в бытиё:
Благодатна эта кара,
Вразумление Твое.
* * *
Художник в тюрьме
пишет тюрьму
Или же – райских птиц
Или свинцовую полутьму
С бликами вместо лиц.
Или – когда уж пути вовне
Образу вовсе нет,
Смотрит, как облако в вышине
Тихо меняет цвет.
Если ж померкнет и свет в чаду,
Всё возвратят сполна:
Ты у мольберта стоишь в саду,
Ранняя там весна.
Всё отнимается, чтобы дать
Зренья иного свет –
Вот оттого этот вешний сад
Райским зовёт Завет.
Мир – это только тюрьма души,
Но упадёт засов,
И позабудет она земли
Горько-докучный сон,
И возгорится опять над ней
Отнятой правды свет,
Что так искали, кружа во сне,
Мучась, что счастья нет.