Николай КОКУХИН 
Николай КОКУХИН
КИШЛАК
Рассказ
I.
Закатное солнце осветило вершину скалистой горы, окрасив её в пунцово-желтый цвет, секунду помедлило и скатилось за горизонт. Тени исчезли, резко похолодало, из ущелья прилетел резвый, порывистый ветер, вершина горы тупым мечом врезалась в потухающее небо, громко и дружно зазвучали цикады, и через считанные минуты наступила южная непроглядная ночь; холодные, но яркие звезды изредка выглядывали из-за бегущих облаков.
Я направился к бронетранспортеру, чтобы проверить, насколько надежно он замаскирован, как вдруг крик дежурного по части остановил меня:
– Майор Рокотов – к командиру! Срочно!
Если командир сказал «срочно», то за этим стояло что-то чрезвычайно важное и неотложное. В его кабинете я застал лучших снайперов нашей части – Снегирева и Кудрю.
– Я только что получил весьма ценный радиоперехват, – без предисловий начал командир, едва я сел на свободный стул. – Главарь самой опасной банды Ахмад Шах Магнуфа, за которым мы охотимся уже без малого полгода, в самое ближайшее время будет проезжать по Панджшерскому ущелью. Может быть, сегодня ночью, может, завтра утром. Упускать такой редкий шанс ни в коем случае нельзя… Этот Ахмад стоит у меня поперек горла. – Командир дотронулся до горла, как бы давая нам убедиться, что это действительно так. – Сколько он сделал зла: за последний месяц устроил три засады и погубил более десяти наших солдат, весной взорвал блокпост, в недавнем бою сбил два вертолета. А сколько дерзких налетов на наши походные колонны совершил!.. Лихо и грамотно воюет, недаром прошел выучку у американцев. Пора с ним кончать.
Командир встал и подошел к большой карте, которая висела на стене.
– Он будет проезжать вот здесь. – Командир указал место на карте. – У него многочисленная, прошедшая специальную выучку, до зубов вооруженная охрана. Это надо учесть. На какой-либо стоянке его взять невозможно, а вот во время движения – другое дело.
Командир вернулся на свое место.
– Рокотов, я назначаю тебя руководителем диверсионного отряда. Твои помощники – снайперы Снегирев и Кудря. Тебя будет сопровождать группа поддержки из четырех человек: Никифоров, Секачев, Полынин и Фалин – самые удалые ребята, какие у меня есть. Готовьтесь. Через полчаса сядете на борт вертолета, который доставит вас на место назначения.
С капитаном Снегиревым и старшим лейтенантом Кудрей я не раз выполнял подобные операции, и мы понимали друг друга с полуслова, это были надежные офицеры, на которых я вполне мог положиться в любой ситуации. Четверка сопровождения – лейтенанты Никифоров, Секачев, Полынин и Фалин – меня вполне устраивала, крепкие проверенные ребята.
Мы спецназовцы. Наша работа – это, если хотите, игра со смертью. Любая диверсионная операция, как бы тщательно она ни была подготовлена, может стать для каждого из нас последней. Однако мы об этом не думаем, так как наша задача – всегда быть победителем. Предложи мне кто-нибудь другое занятие, да в придачу горы золотые, я не соглашусь, как не согласятся ни Игорь Снегирев, ни Владислав Кудря, ни один из моих коллег, которых я знаю.
II.
Двигатель набирал обороты, и вертолет дрожал все сильнее и сильнее, наконец, вертикально взмыл вверх и взял курс на северо-восток. Я не смотрел за борт – что там ночью увидишь? Меня интересовали мои спутники, они были сосредоточенно-спокойны и невозмутимы; мы были профессиональными военными, и это была наша обычная работа; мы шли на задание так, как шахтеры каждое утро спускаются в забой, как рыбаки отправляются в дальний промысловый рейс, как металлурги становятся к огнедышащим печам, как боксеры выходят на ринг.
Полет продолжался недолго, минут через сорок вертолет, войдя в ущелье, снизился, выбрал ровное место, и мы выпрыгнули на землю. Машина, обдав нас сильным потоком прохладного воздуха, быстро набрала высоту и по дуге умчалась вдаль; через несколько секунд в ущелье наступила глубокая сторожкая тишина.
Слева возвышался темный скалистый хребет, заслонивший собою полнеба, справа тоже был хребет, но он был далеко, уступив место пастбищам с редкими вкраплениями можжевельника и низкорослых березок; в ночной тишине раздавалось негромкое журчание горного ручья; в небе стояла полная яркая луна; невдалеке мы увидели дорогу, которая, делая множество поворотов в угоду водному потоку, убегала вниз по ущелью.
– Вот здесь он и поедет, – сказал я, обращаясь к моим подчиненным. – И мы должны его встретить. Встретить, как подобает.
Мы выбрали очень удачное место для засады: среди скал и зарослей миндаля, откуда прекрасно просматривалась дорога и откуда можно было наверняка поразить главаря. До дороги было примерно полкилометра, мы расположились в разных местах таким образом, чтобы в решающую минуту, когда завяжется бой, могли поддержать друг друга. Ахмад, конечно, будет ехать быстро, и в нашем распоряжении всего несколько секунд, но нам, профессионалам, достаточно и одной, чтобы поразить цель.
Всю ночь мы были начеку, однако добыча не спешила попасть в ловушку, никто так и не появился.
Забрезжил рассвет; очертания гор с каждой минутой становились все яснее и отчетливее – при утреннем свете они не казались такими угрюмыми, как вчера; вскрикнул удод и умолк, потом еще раз подал голос, кого-то призывая. Высоко в небе, распластав крылья, парил ястреб, высматривая добычу.
Наши ушки были на макушке: Ахмад мог появиться в любой момент, и мы должны успеть сделать свое дело. Но он не появился ни утром, ни днем, ни вечером. Мы видели на дороге всего несколько человек: сначала прошел крестьянин с вязанкой хвороста подмышкой, затем проехал всадник с ружьем за плечами, видимо, охотник, потом появилась старая-престарая скрипучая повозка, которую тащил тощий ишак и на которой сидели старик со старухой и трое маленьких чумазых ребятишек.
На второй день Ахмад тоже не появился.
В меня вселилось некоторое беспокойство – не зря ли мы здесь находимся, не зря ли теряем время, возможно, все закончится впустую, и мы вернемся на базу ни с чем; не произошла ли досадная ошибка, вполне возможно, что информация, полученная командиром, была сфабрикована спецслужбами, чтобы направить нас по ложному пути. Такое, кстати, уже бывало.
Тревожные мысли я держал при себе, стараясь ничем не выдать свои переживания. В души моих подчиненных тоже, кажется, заползли некоторые сомнения, которые не ускользали от меня; например, лицо Снегирева иногда принимало слишком серьезное выражение, иногда он часто моргал глазами, что у него было признаком какой-то внутренней работы; Фалин без нужды крутил головой, Никифоров чаще, чем нужно, перекладывал автомат с руки на руку. Да и остальные ребята частенько вопросительно поглядывали на меня.
Своим ровным спокойным поведением я старался показать, что все идет, как задумано, что ошибки никакой нет, и мы выполним наше задание самым наилучшим образом.
Третий день прошел в тревожном ожидании; Ахмада по-прежнему не было. «Как быть дальше? – размышлял я. – Оставаться на месте или уходить? Связаться с базой нельзя – нас засекут. Значит, принимать решение надо самостоятельно, и не кому-нибудь, а мне».
Я дал знак моим подчиненным, и они, не торопясь, но и не мешкая, кто ползком, кто краткими перебежками, прячась за камни и кустарники, приблизились ко мне.
– Может, снимемся? – спросил Снегирев, усаживаясь на землю и скрестив по-восточному ноги.
– Утро вечера мудренее, – сказал я, сделав продолжительную паузу. – Дадим ему последний шанс. Если до восьми утра он не появится, то уходим восвояси.
III.
Наверно, ни разу в жизни я не поглядывал так часто на свои ручные часы, как в это утро. До восьми осталось приблизительно пять минут, когда вдали возник звук военного джипа (мое ухо было так натренировано, что я мог безошибочно определить по звуку вид любого транспорта). Он быстро приближался. Через минуту стало ясно, что идет не одна машина, а несколько.
Он!
Я, а также Снегирев и Кудря прильнули к оптическим прицелам.
Первым из-за поворота появился американский вездеход, до отказа набитый вооруженными людьми, за ним японский джип с открытым верхом, в котором было всего трое военных, колонну замыкал еще один внедорожник, и в нем также было много вооруженных бандитов.
Нас, снайперов, интересовал только японский джип, а среди троих бородатых бандитов тот, который сидел в середине, между двумя телохранителями. Это был он, Ахмад, спутать его с кем-нибудь другим было невозможно, так как у него был один отличительный признак – вьющаяся, как у недельного ягненка, черная как смоль борода; она была такая длинная, что половину её он прятал в полевую куртку. (Командир части несколько раз показывал нам фотографию Ахмада, и мы изучили его физиономию лучше своих собственных.)
На какую-то долю секунды в круге оптического прицела моей винтовки показалась смуглая, почти коричневая физиономия Ахмада, и я нажал спусковой курок. Одновременно с моим выстрелом раздались еще два – окровавленная голова Ахмада резко откинулась назад; он был мертв.
Всё остальное произошло в течение нескольких, спрессованных в одно мгновение, минут. Все три автомобиля остановились, и бандиты открыли по нам ураганный огонь.
Посылая в сторону бандитов короткие очереди, мы бросились прочь от места засады, в сторону серых, ноздреватых скал. Бандиты спрыгнули на землю и рассыпались в разные стороны, видимо, пытаясь взять нас в кольцо.
Мы, не мешкая, уходили все дальше от дороги, вглубь ущелья.
Огонь преследующих усилился; автоматные очереди, попадая в скалы, выбивали из них мелкую каменную крошку, которая дождем осыпала нас.
Мы по-прежнему шли врассыпную, подальше друг от друга.
«Вжить! Вжить!» – звук пуль давал нам знать, что нас преследуют жестко и грамотно.
Изредка мы отстреливались, подстраховывая друг друга и поражая то одного, то другого бандита.
«Побыстрее бы достичь распадка, уходящего в сторону Гиндукуша, – размышлял я, убыстряя шаг. – Там есть тропы, которые выведут нас к своим, да и подкрепление вызовем по рации».
Однако вскоре стало ясно, что этот план неосуществим: наши преследователи сообщили по радиотелефону другой бандгруппе, чтобы она закрыла для нас этот путь. И когда мы вступили на нужную тропу, автоматная очередь остановила нас.
Мы попытались найти лазейку в другом месте: используя изгибы ручья, ускользнуть вправо, но и тут ничего не вышло, еще одна бандгруппа подключилась к делу и заблокировала последнюю возможность.
У нас оставался только один путь – вверх среди скудной растительности по когда-то торной тропе в заброшенный кишлак. Мы шли вдоль высокой, не менее четырех метров, стены, которая ограждала кишлак от оползней, дождевых потоков, камнепада и других природных напастей.
Я уже понял, что душманы, матерые волки, используя свое численное преимущество, могли уничтожить нас, но сознательно не сделали этого; они хотели взять нас живыми, чтобы потом вдоволь поиздеваться над нами, доставляя страшные муки: для них, дикарей, это самое большое наслаждение в жизни, они снимают это на видео, чтобы потом не один, а много раз повторить «кайф».
Тропа вела нас в тупик, бандиты знали это и заранее торжествовали победу.
«В западню вы нас загоните, но живыми не возьмете, мы не доставим вам этого удовольствия».
IV.
Кишлак находился на склоне пологого угрюмого хребта. От когда-то прочных хижин остались одни стены, крыши сохранились не более чем у двух-трех строений. Четырехметровая стена отрезала нам путь ко спасению, она была неприступной.
– У нас всего несколько кратких минут, – сказал я, обращаясь к моим подчиненным. – Они вот-вот появятся, и мы должны подготовиться к встрече. У каждого из нас в запасе более сотни патронов, и все они, за исключением одного, должны поразить врага. Внимательно следите за их расходом, последний патрон предназначен для каждого из нас. Снегирев, займи огневую точку в развалинах крайней хижины. А ты, Кудря, замаскируйся в скалах. Секачев и Полынин, вы будете поражать бандитов из южной части кишлака, а Никифоров и Фалин – из северной. Ну, а я буду встречать «гостей» в самой опасной точке, в сарае для скота, в котором и буду перемещаться в зависимости от обстоятельств.
Я встал на колени, бойцы последовали моему примеру.
– Помолимся перед смертью, – сказал я, осеняя себя крестным знамением. – Помилуй нас, Господи, и прими в мире наши души.
И сделал земной поклон.
– Прости меня, Игорёк, если я тебя когда-нибудь обидел или нагрубил, – продолжал я, поднявшись с колен.
– Рома, ты меня никогда не обижал, даже одним словом, ты для меня был как бы вторым отцом, – возразил Снегирев.
– Прости меня, Паша, иногда я был несправедливо строг к тебе, – обратился я к Кудре.
– Наоборот, ты меня прости, Рома, за строптивый характер. – Павел смущенно улыбнулся.
– Простите меня, мои верные боевые друзья. – Я по очереди обнял Секачева, Полынина, Никифорова и Фалина.
Мы обнялись, легонько похлопывая друг друга по спине. Как же дороги были мне эти смышленые и верные ребята.
– Ну, а теперь по местам. Пришло время расквитаться с этими извергами, – сказал я, беря автомат наизготовку.
Мы отправились в разные стороны, и вдруг, совершенно неожиданно для каждого из нас, очутились по другую сторону высокой неприступной стены. И странное дело, никто из нас даже не удивился этому. Мы посмотрели друг на друга, в глазах моих друзей я прочел решимость и отвагу, мы, не сговариваясь, быстрым шагом, на который были только способны, двинулись в сторону нашей базы; бандиты теперь были нам не страшны. Они, конечно, удивятся, не найдя нас в кишлаке, очень удивятся, подумают, что у нас было какое-то альпинистское снаряжение, чтобы преодолеть стену, они возвратятся назад, обходя её, на это им понадобится не меньше двух часов, за это время мы будем уже вне всякой опасности.
Мы шагали быстро, даже не шагали, а летели, наша амуниция, а это ни много ни мало двадцать килограммов (бронежилет, гранаты, несколько магазинов с патронами, взрывчатка, спецназовский нож, автомат, снайперская винтовка и прочее) – её мы просто не замечали.
V.
Через несколько часов утомительного, крайне напряженного пути мы прибыли в расположение нашей части. Поставили на место автоматы и винтовки. Прошли в столовую, сели за стол, налили по полкружки спирта, выпили. Ни в одном глазу. Налили еще по полкружке – результат тот же.
Вошел дежурный офицер и пригласил нас к командиру.
– Завтра, товарищ капитан, – сказал я. – А теперь – спать.
Мы проспали двенадцать часов, а потом кратко рассказали командиру о прошедшей операции. И о том, как спаслись.
– Действительно высокая стена? – поинтересовался командир.
– Да.
– Крепкая?
– Очень. Афганы строили её на совесть.
– А если с разбегу?
– Вот мы и хотим сейчас это выяснить.
– Попробуйте.
Мы снарядили три бронетранспортера, посадили на них сорок вооруженных солдат и выехали к месту назначения.
Стена, серая, неприступная, высушенная южным солнцем до последней степени, была на месте. Мы смотрели и недоумевали, каким образом преодолели её, как случилось, что сначала мы были на этой стороне, а потом каким-то чудом оказались на другой.
Загадка, да еще какая.
– Ну-с, попробуем.
Я разбежался и, сильно оттолкнувшись правой толчковой ногой, взлетел на стену, пытаясь ухватиться за её верхний край, но моя попытка не достигла цели, край стены был слишком высоко. Не помогла ни моя хорошая физическая форма, ни то, что я был в спортивном костюме.
Попытки Снегирева, Кудри, Фалина и других ребят закончились не менее плачевно.
Солдаты с любопытством наблюдали за нашими прыжками, на их лицах можно было прочесть не столько удивление, сколько снисхождение к нашему не очень понятному поведению.
– Потренироваться в прыжках в высоту можно было и на территории части, – сказал сержант Мокроухов, когда я присел отдохнуть около бронетранспортера. – Зачем было тащиться в такую даль?
– Бывают в жизни ситуации, когда словами ничего не объяснишь, – задумчиво проговорил я.
«А вообще, такая стена преодолима для нас, спецназовцев, или нет? – задал я себе вопрос. – В принципе, да. Например, можно использовать такой способ: двое из нас подкидывают третьего, стоящего на наших скрещенных руках. Тот цепляется за край стены, подтягивается и взбирается на стену. Затем один из оставшихся внизу становится на плечи товарищу, и тот, присев, подкидывает его вверх, он цепляется за край, и находящийся наверху помогает ему взобраться на стену. Те, кто наверху, бросают оставшемуся внизу прочную бечевку, и тот самостоятельно поднимается наверх. Возможно такое? Да. Но в других условиях. У нас же вчера не было для этого времени. Если бы мы решились на это, то душманы перестреляли бы нас, как котят».
Мы тронулись в обратный путь. Я последний раз взглянул на неприступную стену; к сожалению, она не дала нам разгадки.
VI.
Один раз в год нам, офицерам спецназа, полагался краткосрочный отпуск. В этом году мы ждали его с особенным нетерпением, отмечая в календаре каждый день, оставшийся до отъезда. Отпуск – самое желанное время для служивого. Главное – дожить до него. Мы – я и двое моих коллег – дожили.
И вот мы в Москве, в нашем родном городе. Он нам показался на редкость красивым. А воздух! Он был в сотни раз лучше афганского. Первым делом мы прогулялись по центру столицы (приятно увидеть после долгой разлуки Кремль, храм Василия Блаженного, здание ГУМа, составляющие как бы визитную карточку Первопрестольной), а потом зашли в ресторан гостиницы «Москва».
– Что будем пить, друзья? – спросил я, обращаясь к моим сослуживцам.
– Может, ударим по коньячку? – предложил Снегирев.
– Коньячком обычно балуются интеллигенты, – сказал Кудря. – А нам нужно что-то позанозистее.
– Тогда остановимся на водке. И не на какой-нибудь, а на «Столичной», мы все же в столице, а не в Вологде. Никто не возражает?
Я хоть и был старшим по званию, но никогда не навязывал сослуживцам свою волю. Кроме того, мы были в штатской одежде, а в этом случае воинские звания отступали в тень.
– Лады, – отозвались мои друзья.
Две бутылки водки, которые принес расторопный официант, были холодными, только что вынутыми из холодильника. Я не спешил однако наполнить рюмки.
– Рома, скажи, только честно, – обратился ко мне Секачев, когда мы выпили по первой рюмке, – нужна нам эта война?
Этот вопрос он мог задать только здесь, в Москве, в ресторане, да еще и в штатской форме, на театре военных действий такие вопросы не задают.
– Я всегда отвечаю честно, зачем мне вилять, – сказал я, глядя в глаза собеседнику. – Эта война нам совсем не нужна, так как она очень глупая. Россия всегда вела только оборонительные войны, а эта – наступательная. На какой ляд нам нужен этот пыльный Афганистан? Можно обойтись без него? Вполне.
– А зачем тогда мы окунулись в него?
– Тут мы вступаем в область политики, а политика – это темный лес. Есть справедливые войны и есть несправедливые. Афганская – самая несправедливая война в истории России. Поэтому политики её скрывают.
– Прячут в кармане, как воры.
– Или, скорее, в одном из сейфов на Старой площади. Но как шила в мешке не утаишь, так не утаишь и эту войну. Придет время, о ней узнают все.
– Хорошо бы её остановить, да побыстрее. Разве это трудно?
– Ничуть. Её можно остановить в любой момент, хоть сегодня, хоть завтра. Но на Старой площади об этом еще не только не думали, но и не собирались думать.
– Так что нам придется еще повоевать.
– Давайте выпьем за то, чтобы через год встретиться на этом же месте, – предложил Фалин.
– Это зависит от того, останемся ли мы живы.
– Останемся! – громко, так что на нас оглянулись с соседних столиков, воскликнул Кудря. – Если остались живы тогда, в кишлаке, то останемся и дальше. Я предлагаю выпить именно за это.
Мы дружно подняли рюмки.
VII.
– Мне страшно интересно, что же тогда произошло? – поглядывая то на меня, то на других собеседников, сказал Снегирев. – В моей голове никак не укладывается мысль, что мы преодолели эту стену.
– А мы её и не преодолевали, – заметил Никифоров.
– Как не преодолевали? – изумился Снегирев. – А кто же тогда очутился на другой стороне?
– Мы.
– Ну вот, а ты говоришь: не преодолевали.
– Правильно. Мы, если ты помнишь, палец о палец не ударили для того, чтобы перескочить её.
– Но все же перескочили.
– Не совсем так. Мы просто прошли. Вот как полчаса назад шли по Красной площади, так и там прошли.
– Ну здесь, на Красной площади, все понятно: идем и идем, брусчатка выложена ровно, никаких препятствий.
– Ну и там так же.
– Ну что ты мне заладил: так же да так же. Так же, да не совсем. Ты сейчас, чего доброго, скажешь, что и стены не было.
– Она была, и очень высокая.
– А дальше?
– Мы её миновали. Исторический музей мы ведь миновали?
– Да.
– За сколько минут?
– За полторы.
– А стену – за доли секунды.
– Ты этот момент уловил?
– Нет.
– И я нет.
– Рома, а ты?
– Тоже нет.
– И все же мы перешли.
– А как? Ну вот скажи, как ты её перешел? – наступал Снегирев.
– Не знаю, честное слово, не знаю, – чистосердечно признался Никифоров.
– Рома, а ты знаешь?
– И я не знаю.
– А кто знает?
Мы замолчали, каждый по-своему обдумывая эту загадку.
– Друзья, – первым прервал молчание Полынин, – а не было ли там, вблизи стены, какого-нибудь дерева?
– Зачем тебе дерево? – спросил Фалин.
– Как зачем? С дерева легко перескочить на стену.
– Если там и было когда-нибудь дерево, то аборигены спилили его на дрова.
– Там и кустов-то никаких нет, – заметил я. – Когда мы были там второй раз, я прошел вдоль стены и ничего не обнаружил.
– А в развалинах хижин не было ничего подходящего для преодоления стены? – продолжал Полынин.
– Например? – уточнил Секачев.
– Балки с потолка?
– Куда хватил! Там такого никогда и не бывало.
– Что теперь об этом говорить. Если было что-то в кишлаке подходящее, то его надо было искать. А нам было не до этого.
– Интересно, жители кишлака перелазили через эту стену?
– Для какой цели?
– Скажем, за топливом. Или на охоту.
– Они могли пять раз в день сигать туда и обратно. Им чего, за ними никто не гнался.
– А как ты думаешь, мы перешли через стену или перелетели?
– А ты помнишь этот момент?
– Нет.
– Я тоже не помню.
– Рома, а ты?
– Полный провал в памяти.
– Н-да, чтобы разгадать эту загадку, нам придется заказать еще одну бутылку водки, – вдруг выпалил Кудря.
– Верно, – поддержал Снегирев.
– Прекрасная идея, – согласился я.
Через минуту на нашем столе красовалась еще одна бутылка «Столичной». Она помогла нам обсудить множество предположений, спорных вопросов и гипотез относительно афганской стены.
Но мы так ни к чему и не пришли; чем больше мы говорили, чем дольше спорили, обсуждая те или иные нюансы, тем загадка становилась все более таинственной и неразрешимой.
– Кто помнит, что мы сделали в последнюю минуту перед схваткой? – вдруг неожиданно для самого себя спросил я.
Мои друзья как по команде замолчали.
– Ну-ну, вспоминайте.
– Мы встали на колени и помолились, – сказал Кудря.
– Правильно. Кратко, но зато горячо.
– И что дальше?
– А дальше мы каким-то образом очутились за стеной.
– В долю секунды, – подтвердил Снегирев.
– Кто же нас спас? – продолжал я.
– Выходит, какая-то Высшая Сила, – сказал Кудря.
– Не иначе, как сам Бог! – предположил Снегирев.
– Другого объяснения нам, наверно, не найти.
– Даже если мы закажем еще одну бутылку, – сказал Фалин.
– Значит, мы для чего-то еще нужны, если Он нас спас, – заключил я.
– Что верно, то верно.
– Как ни крути ни верти, а это действительно так. Давайте обнимемся, друзья, как мы обнялись тогда, – сказал я.
Предложение было принято с восторгом.
Мы неспешно обнимались, а посетители ресторана недоумевали, отчего это взрослые люди на виду у всех занимаются ребячеством.
VIII.
Немного погодя мы вышли на Манежную площадь; уже стемнело, но темнота не ощущалась, фонарей на площади было такое множество, что, казалось, день все еще продолжается; Исторический музей смотрелся воплощением самой истории государства Российского; памятник маршалу Жукову был освещен лучами нескольких прожекторов; казалось, прославленный полководец, дав шпоры коню, спешит на выполнение весьма срочной и на редкость опасной военной операции, ключ к решению которой он, похоже, уже нашел; правда, он не знал, останется жив или нет.
Мы подошли совсем близко к памятнику; маршал скакал и скакал.
– Бог в помочь! – крикнул я громко, и маршал, несмотря на то что был полностью погружен в предстоящую операцию, все же, как мне показалось, услышал меня и, не выпуская поводьев, согласно кивнул головой…