ПАМЯТЬ / Александр БАЛТИН. ДУША АЛКАЕТ СВЕТА… На смерть Николая Коновского
Александр БАЛТИН

Александр БАЛТИН. ДУША АЛКАЕТ СВЕТА… На смерть Николая Коновского

 

Александр БАЛТИН

ДУША АЛКАЕТ СВЕТА…

На смерть Николая Коновского

 

«Токката вечности», исполненная Николаем Коновским словесно, воспринимается теперь иначе: с феноменом потустороннего, с которым соприкоснулся, казалось, при жизни, а теперь растворился в оном поэт, извлекавший звук из самых сердечных глубин, насыщавший его смыслом предельной ёмкости:

Но дивный Бах! – необычайной мощи

И глубины исполненные звуки

Преображались над моей главою

В разверзшийся непостижимый космос,

Гимн вечности и трепет перед ней…

 

А близко, за церковною оградой,

Увитою плющом и виноградом,

Почти касаясь Божьего престола,

Свой гимн Творцу и славу пело море,

В своей любви и безраздельной мощи

Почти не уступающее Баху…

Торжественный, плавный стих, в котором есть и отзвуки реквиема, и величавое, виноградное любование роскошью жизнью, великолепной в изобилие своём…

Музыкальность особого, узнаваемого толка присуща поэзии Николая Коновского, ныне входящего в незримые врата, в миры, где поэзия должна разворачиваться бесконечной чередой красоты, смутные отблески какой мы ловим в земных созвучиях…

Музыка Коновского неспешна и постепенна, она овладевает сознанием читающего плавно: так море вбирает в себя входящего в его пределы.

Полдневный жар. Мерцание ракит.

Светящееся золото остожий.

Горит в дали дрожащей, предстоит

Мир пред тобой – непостижимый Божий.

 

Пронизанное вечностью насквозь

Глубинное печальное раздолье,

Навстречу каждым взгорком подалось,

Наполнив грудь неразделённой болью…

Любование миром, сочетающее в себе отточенное словесное мастерство с детской непосредственностью чувства – присуще поэтическому саду Коновского в неменьшей мере, нежели музыкальность.

 И теплом таинственной субстанции разливается в стихах ощущение Божественности – золотящееся, как иконы.

 Много природы: рассмотренной с разных ракурсов, как правило – нежно, когда и дождик становится столь значимым персонажем, что не зафиксировать его мотив невозможно:

Тайно, тепло и отрадно –

Где-то уж невдалеке –

Дождик поёт на невнятном,

Смутном своём языке.

 

Льётся с тревогой неложной

В кроны разросшихся ив,

Перерастает в тревожный

И неотступный мотив…

Пусть тревожен – тревога частая спутница проходящих земные дороги, не стоит превращать её в трагедию, равно – отворачиваться от неё.

 …Душа алкает света.

Душа поэта – вдвойне, ибо природа собственного дара необъяснима ему самому, и Коновский, исследуя собственную душу, выводил нежные, но и гранёные – формулы стихов:

Из оболочки, тягостной и тленной,

Душа моя! – о, столько долгих лет

Зачем туда стремишься, где блаженный

И неподвластный разуменью свет?..

 

А мир лежит во тьме и лжи, и горе.

Кровавый огнь стремится низойти.

Но путь души – в Его руке и воле…

И жизнь и смерть, распутья и пути.

Теперь он очевиден: всепобеждающий, жизнь дающий свет – поэту, оставившему земным пределам свой словесный сад и свой небесный свод: свет от которых – такая же данность, как физическая смерть, не способная тронуть подлинные созвучия.

 

Комментарии