Кристина ДЕНИСЕНКО. СИНЮЮ ВЕЧНОСТЬ НАЗАД... Поэзия

 

Кристина ДЕНИСЕНКО

СИНЮЮ ВЕЧНОСТЬ НАЗАД...

 

В МЕНУЭТЕ ТУЧ

Неважно, скоро ли зима остудит солнца луч

Пропитанным прохладой иллюзорным шёлком бальных платьев

Возвышенных принцесс из рода несомненных туч,

Которые рождаются на свет лишь для того, чтоб плакать.

 

И маленьким дождём, и ливнем, и хрустальным льдом…

И скоро ли алтарь многоэтажной крыши вспыхнет снегом,

Не так и важно, как, проникнув на чердак тайком,

Услышать в менуэте туч размытое закатом эхо

 

Признаний, не произносимых вслух – не ровен час, –

Когда холодный город замкнут, безнадёжен, бессловесен,

И на антеннах, как на сложенных крестах, таясь,

Молчат растроганные ангелы таинственным процессом.

 

И я не жду от неба снегопада… Иль жду?..

Луна венцом безбрачия цепляет длинных юбок пышность,

И тучи белым снегом снова плачут там и тут,

А я свыкаюсь с тем, что ты мне только кажешься и снишься.

 

ОБРОНЁННЫЕ СНОВИДЕНИЯ

Махровых ирисов стыдливые бутоны в тон весны

Объяты северным сиянием февральского рассвета.

Тебе не спится, и к балконному окну обращены

Зелёных глаз глубокие озёра в грусти несусветной.

 

Ты видишь, как единороги пьют росу с полярных звёзд,

Как ветер заплетает в глянцевые гривы миг и вечность,

И деву, на которой клином зарево надежд сошлось,

Такое яркое, что можно, не касаясь, им обжечься.

 

Луна дрожащим нимбом притаилась в рыжих волосах.

Не как иначе, ангел взвесил все твои мечты и тайны…

Весы на тонких нитях «можно» и негласного «нельзя»

Колеблются, магически звеня звеном необычайным.

 

На сарафане вытканы букеты сарацинских мят.

Твой необычный ангел прячет за спиной тугие крылья.

Расправит птицей и над пропастью возжаждет полетать,

Той самой, в чью бездонность боги сладкий сон твой обронили.

 

ТЫ МНЕ НУЖНА

Вне всяких смыслов, вне нелепостей мечтать

Ты снизошла под блюз осенних веток

В надетом платье на нетронутую стать

Ни вечностью, ни мигом ей воспетым.

 

Моя заступница с голубкой на груди.

Я помню, голос этой птицы мира

Приятнее и тише, чем у всех других,

С которыми ты тоже подходила.

 

К ревущему порогу из-за горьких бед.

К покинутым стенам луной и солнцем.

Опять на облаке волос янтарный свет,

И тёплый мёд надежд волшебно льётся.

 

На крыльях сладко дремлет раскалённый мрак.

Ты на себя по-прежнему похожа.

Над лавровым венком сияет нимб, да так,

Что кажется фарфоровою кожа.

 

И я, как маленькие дети, жду чудес.

Стал жгучим кофе ореол твой снова.

Мой крепкий ангел, до чего сейчас и здесь

Ты мне нужна, сдаваться не готовой.

 

ВОЛНЫ ДУШИ

Бьются метели о тихую гавань окна.

Звёзды на спинах китов распускаются мальвой.

Кухня – ковчег, и мне с палубы сонной видна

Синяя вечность над замком надежды хрустальной.

 

Лунные зайчики в снежную ночь пишут стих

На ледяных куполах недостроенных башен.

Стих там и здесь, здесь и там между строчек немых

Шёпот рояля, порывом тоски взбудоражен.

 

Город, как сказочный порт, атакован и сдан.

Всё что прошло, то прошло, но на белой пастели

В ярких мазках оживает ночной караван

Девичьих грёз и страстей, что своё откипели.

 

Синюю вечность назад белый снег также мёл,

Только свеча нежных чувств не чадила огарком.

Поздно ли, рано ли мальвами выстелить стол

Так, чтобы волны души вновь сомкнулись на ярком…

 

ГРУСТНОЕ

Боярышник в заснеженных бинтах притих,

Раздав нехитрый ужин снегирям и белкам.

Бездонная тоска сокрыта в снеге мелком.

Двор замкнут на засов немилостью святых.

 

И только птицы вне беды навеселе.

Выводят двор из леденящего молебна

Невинной трелью, и неистово хвалебна

Их ода миру на поруганной земле.

 

К разбитым окнам жмётся гадкий персонаж.

Он точка боли. Он скала. Его не сдвину.

А души павших в облака мне смотрят в спину,

И снегом засыпают двор безлюдный наш.

 

Испуганная белка скачет по седым,

Ладони возводящим к господу, фигурам

Израненных кустов, и ночь во взгляде хмуром

Пугает чернотой, которой не хотим.

 

Боярышник в снегу как светлое пятно.

На тонкий месяц эпизод из снов наколот.

Сковал в отравленном колодце воду холод.

И я боюсь, что тоже умерла давно.

 

КОСНУТЬСЯ СЧАСТЬЯ

Любовь мотыльками, что между ладоней в победный пляс

Пускаются, словно их крылья щиты, обереги, сабли,

Не ведала страха фиаско, но звёздным дождём светясь

Её невесомые крылья в магическом поле зябли.

 

Из снежной кудели прядут облака самый тонкий снег.

Багряной листвой был засыпан давно и порог, и трепет.

Я кажется, даже не помню ни ласковых рук, ни рек

Пустых обещаний любить, пока время расстаться терпит.

 

Зима прорастает из марева синих пустот цветком.

Сковал тишиной стылый воздух худой маете запястья.

Тебя будто не было вовсе, но ты до того знаком,

Что знают мои мотыльки, что такое коснуться счастья.

 

ИСЦЕЛЕНИЕ

Я на твоём пути
                      затворницей из ниоткуда появлюсь.

Без лавровых венков, без липовых триумфов.

Сольётся с мертвой тишиной осенний блюз

Сухих полей в непостоянстве изумрудном.

 

Я буду ждать тебя и чувствовать спиной

Гудящую волнением торнадо близость.

И мой ковчег надежды неуёмный Ной

Опустит как глубокий сон, в котором снилось

 

И это платье цвета невесомый лён,

И невесомый смог курганов безучастных,

И отголоски дней, в которых ты влюблён

В мои печальные глаза, как пятиклассник.

 

Погост некошеной травы впитает миг,

По коже пробегут мурашки предвкушений,

Ещё момент, и будто бы уже настиг

Твой поцелуй губам подставленную шею.

 

Волос коснётся ураган холодных рук,

И ни души в пространстве грозового кома,

Лишь я, сбежавшая от вытканной вокруг

Болезни пустоты, не каждому знакомой.

 

КРУЖЕВНАЯ ПРОПАСТЬ

Всё рано или поздно станет кружевным.

Всё на своих местах от столбика до шага.

В узорной монотонности сплетённых зим

С кислинкой талых на ладонях винных ягод.

 

Всё полотно. Всё душный кокон глупых драм.

Пусть сокрушение души совсем некстати,

Но я тебя до полуслова воссоздам

Из правды сердца и надуманных объятий.

 

В просвете ёлок звёзды разливают грусть.

И любо-дорого смотреть на искры снега,

И помнить то ли смутно, то ли наизусть,

Как растекалась под покровом дрожи нега.

 

Глаза – две бездны из богемского стекла,

И снег такой же, как сейчас, неторопливый,

Любовь, а может не любовь, но истекла

Полётом бабочек над жалящей крапивой.

 

Всё рано или поздно станет кружевным.

Твои слова давно овиты колосками.

Связала мне судьба тебя, да жаль, чужим,

И кружевная пропасть встала между нами.

 

МЕЖСЕЗОНЬЕ

Не осень. Межсезонье прорастает из тоски

И требует внимания к бессолнечному небу,

И где бы в ноябре туманном робкий след твой не был,

Я слышу в ворохе листвы знакомые шаги.

 

Привет… Оберегаемый дождями вздрогнул сквер.

На мокрых фонарях пропитан серый глянец грустью.

И поделилась бы с тобой своей печалью, Хьюстон,

Но неделимой нотой блюз разлуки льётся вверх.

 

Под траурным зонтом старуха кормит голубей.

За кружевными шторами из синих ягод тёрна

Колючим снегом за живое каждый голубь тронут,

А я не снегом, а ладонью бережной твоей.

 

И не зима, не осень мимолётным взглядом в высь

Толкает в лужи, в чьей нелепой власти целый город…

И снег, как тысячи дождей назад, о прошлом вторит,

А я с тобой хочу по лужам в никуда пройтись.

 

Словами тают хлопья в межсезонный час пути,

И ты почти со мной идёшь по городскому скверу,

Как белый снег, как много снега в полумраке сером,

И так же таешь, не успев дослушать до «прости».

 

НАДЕНЬ ПАЛЬТО

Господня милость, Ханна, что с тобой не так?

Зима зиме и рознь, зима зиме и схожесть.

На письменном столе растёт гора бумаг.

Ты без стихов уже и дня прожить не можешь.

 

Волшба плетённых слов из винной тишины

Пылает коконом в закрытой свету спальне.

А между прочим, светом звёзд оживлены

Снежинок стаи за твоим окном хрустальным.

 

Морозность щиплет бульденежу кисти рук.

Он ловит тонкий иней, думая согреться.

Надень пальто, и выходи, – я посмотрю

Как ты откроешь блюзу бульденежа сердце.

 

В сей добрый вечер он бульварный пианист.

Им песня о рождении Христа воспета.

Надень пальто, и по ступеням вниз спустись

Коснуться краешком души большого света.

 

В сей добрый вечер звёзды, как твои стихи,

Вписались в черноту сиянием и блеском.

Надень пальто, Господня милость, и глухих

Прости за то, что любоваться небом не с кем.

 

ТЫ ТОЛЬКО МНЕ СКАЖИ

В ненастный вечер с грустью неземной

Ты зябнешь босоногими дождями

В асфальтовых воронках, и в окно

То постучишь, то краем глаз заглянешь,

Особая, печальная до слёз,

И льётся блюз каскадами печали.

А я молюсь на золото берёз

О том, чтоб спящий мир в ветвях качали.

 

Меня услышь сквозь хриплый крик совы,

Рассерженной на слякоть и туманы.

И пусть мои прошенья не новы,

Тебя просить о мире не устану.

Оденься в платье цвета «рыжий лес»,

Не прячь глаза Мадонны за вуалью,

И мы с тобой станцуем полонез

В краю, где порох воробьи клевали.

 

А хочешь, пустимся с тобой в фокстрот,

И растанцуем ночь безлюдных улиц…

Ты только мне скажи, что оживёт

И сад, и дом, и город, где столкнулись

Добро со злом, а может быть, беда

Не по лесу ходила, а по людям…

Ах, осень, осень, если б я могла,

Я просто б огласила мир повсюду.

 

«ОЛИВЬЕ» С МАКИНТОШЕВЫМ ЯБЛОКОМ

Приготовь «Оливье» с макинтошевым яблоком, куколка,

Потеряйся в заснеженном ельнике прежних времён,

Закрывая глаза и вдыхая январские сумерки

Той волшебной зимы, где в тебя был по-детски влюблён

Наш румяный сосед в чёрно-бурой ушанке и в валенках,

В угловатом пальто, что не знало ни сносу ни дыр…

Приготовь «Оливье», и хотя бы на миг снова маленькой

Удивлённо посмотришь, как снег за окном закружил.

Снегопад. Жизнь чужая тобой проживается в городе,

А твою, будто крошки, склевали синицы судьбы…

Минус двадцать, и грустному сердцу и любо, и дорого

Сквозь метель расстояний привязанным к светлому быть.

Приготовь «Оливье» с макинтошевым яблоком, с брокколи.

Городская зима – это время опасных простуд.

Помнишь, в снежном саду боязливая пальцами робкими

Собирала калину в судок, что из веток плетут.

Помнишь, мёрзлые ягоды таяли, помнишь, духмяные?

Кто б провёл в захудалый посёлок дорогу и газ?

Знаешь, милая куколка, милая внученька, ранами

Старый сад без тебя кровоточит зиме напоказ.

Только ты не тревожься. Порадуйся снежной мелодии.

И с теплом вспоминай деревенский трескучий очаг…

«Оливье» на столе, и коль Богу так было угоднее,

Городская моя, с Новым Годом,
                                                          и всех человеческих благ.

г. Юнокоммунаровск, ДНР