Андрей ТИХОМИРОВ. ЗАМЕР ВЕК НА КРАЮ РОЖДЕСТВА. Поэзия

 

Андрей ТИХОМИРОВ

ЗАМЕР ВЕК НА КРАЮ РОЖДЕСТВА

 

ПРОВИНЦИЯ

Здесь ночью спать умеют города,

И старики живут, не умирая.

К чему им смерть безносая, когда

Здесь сад шумит, как отголосок рая?

 

А если вдруг кого-то нет давно –

Для них зажгутся красные рябины

Над домом с вечной надписью «Кино»

И у музея, где молчат картины.

 

И там, где парк построился в кольцо,

Листва обнимет крыльями за плечи.

И отразится в облаке лицо

Того, с кем был и с кем так жаждал встречи.

 

Благословляю эти города,

Где можно жить, как дух, не умирая.

Где есть сады. И даже провода

Не в горизонт бегут, а тянутся до рая.

 

ЖАР

Ночью желтой гнались за тобой

Волки красные с бабой Ягой,

И слеталися совы на грудь:

Не прогнать, не шепнуть, не вздохнуть.

 

И вставал на дыбы белый конь,

И ты, сжавши сухую ладонь,

Как поводья, держал простыню

И летел угольком в полынью.

 

И судачили вётлы вдоль рек:

«Для чего же ты был человек?

Милый мальчик, красивый, родной,

Ты фигуркой плывешь восковой,

 

Не нашел и не отнял кольцо

У дракона!». Но чье-то лицо

Всё шептало: «Борись и терпи –

Там светло и легко впереди!».

 

И ты слышал из мутных глубин,

Как хрустел кожурой апельсин,

И на капли распалась зима

На краю городского холма.

 

* * *

К струям ливня нельзя прислониться,

И обнять этот город большой,

Но звенит в моем сердце синица,

Как предвестник зимы голубой.

 

Как свидетель грядущего чуда,

Птица цвета пожухлых лесов,

Будто вправду летишь – ниоткуда

В перекрестья бетонных дворов.

 

Будь сиделкою кроткой на стуле,

Чтобы теплые книги стеречь,

Чтобы ветры с окраин не дули

Ноябрем оголенную речь.

 

Привораживай снег и баюкай,

Сердце прячь под еловую тишь.

Перед сном поцелуешь мне руки

И пшеном мою боль угостишь.

 

И приснится: как чей-то ребёнок,

Из грядущих (спаси и прости),

Где орешник озябнувший тонок,

Принесет тебе милость в горсти.

 

* * *

Стань торговцем и будь счастливым.

Сплавь берёзы, а лучше уголь,

Или реку с плотвой и с илом,

И луну, что идет на убыль.

 

Или город, что стал так мелок,

Вместе с домом, где мало комнат:

Что ни дверь, то отметки мелом –

Рост и возраст твой детский помнят.

 

Езди в Лондон, а пуще в Ниццу.

Кушай устриц, не бойся смерти,

Вставь, как орден, себе в петлицу

Всё, что вынул из отчей тверди…

 

Или старься, бубня про совесть,

Тем, что создал, латая кровлю,

Эту землю кормить готовясь,

Бурой нефтью – своею кровью.  

 

* * *

И ты шепнёшь: «Земля бела»,

А дальше – двоеточие:

Метель была, метель плыла,

По правде и воочию. 

 

И мы воочию с тобой

Живем, а шар вращается,

И наш старинный дом с трубой

Никак не покидается.

 

Здесь поколения внахлест,

Живут вдоль длинной лестницы,

И на картинке Алконост

Считает дни и месяцы.

 

И мы с тобою влюблены,

И это всё не чудится,

А за окном несут дары

Волхвы по нашей улице.

 

Бродяг толкает ветер в бок,

Но не по воле случая

Их путь извилистый пролёг,

Как наша жизнь текучая.

 

АНАПА

И люди, что сейчас на берегу,

Они здесь тоже только часть пейзажа,

Как древний град, восставший наяву,

Где известняк и мрамор ветром сглажен.

 

Здесь постоянство: значит быть в гостях,

В гостях у моря, и в гостях у детства,

И долго плыть в протяжных поездах,

Чтоб передать тебе его в наследство.

 

Теперь он твой, его я тоже взял,

В тот миг с отцовской бережной ладони,

Когда оставив позади причал,

Мы оказались на пологом склоне,

 

В тени аллей, меж парковых оград.

Отец сказал: «Смотри, перед тобою

Погибший город у земли изъят

И из Аида выведен на волю,

 

Так Алекстиду вызволил Геракл…

И ты, Горгиппия, живёшь меж нами,

И мы следим, как на камнях спектакль

Играет солнце зыбкими тенями.

 

Пусть будет так, пути иного нет,

Мир детства спаян с эллинской основой:

Эсхил, Сократ, Лисипп и Архимед,

И Александр из книжек Воронковой.

 

И ты, мой сын, из греческих начал

Себе по сердцу выбирай любое,

Анапский берег, эллинский причал

И моря зов: они всегда с тобою.

 

* * *

Вновь с небес обессиленной речью,

Говорит затяжной снегопад.

Город вышел посёлкам навстречу

И приветствует белый парад.

 

И снега, как слова, не охватишь.

С перекрестка в подъезд, на чердак,

Всю неделю на улицы наши

И в окошки «метет Пастернак».

 

Знаю, сказка всегда по соседству:

Замер век на краю Рождества.

Дайте Гамлетам ласку и детство,

Как частичку того естества,

 

Из которого сложится чудо.

Только нужно нам это успеть

До того, как стальная простуда

Сдавит горло, как черный медведь.

 

Ляжет новою ниткой пространство,

За волхвами сшивая следы.

В каждой елке любви постоянство,                                          

В каждой люстре загадка звезды.

 

Все богатства, все таинства мира,

Сколько снега в ладонь намело,

И в подарок – прозрение Лира,

И Корделии слов серебро.

 

* * *

А всего-то, подумаешь – звук.

А всего-то, подумаешь – слово.

Только это и жизнь, и недуг,

Позвонков известковых основа.

 

И когда опускается дождь,

Или ввысь поднимается поле,

По наитию имя даешь,

Всем вещам быть в союзе позволив.

 

Отзовутся, когда назовешь,

Как во тьме негасимая спичка.

Эта ткань неразрывная – сплошь

Драгоценных имен перекличка.

 

Зверь на суше, и рыба в воде,

Птица в небе, и лист на ладони,

Ну, а яблоко – только тебе

Сад осенний спросонья уронит.

 

А всего-то, подумаешь, – звук.

Мир земной – клокотанье гортани,

И желанье раскинутых рук,

И единое слово меж нами.

 

* * *

Я научу тебя шагам,

Таким, что можно и по снегу

Ходить по заячьим следам,

Спеша к приюту и ночлегу.

 

И достигать, и побеждать,

И уходить другой тропою,

Когда иссякла благодать

И ног не чует под собою.

 

Вот в чем вопрос, глагол и суть.

Скрипят столетья под ногами.

Снег невозможно обмануть,

Перемолчать его губами.

 

Прильни к оконному стеклу,

Придвинь ко лбу его пространство,

Когда молчать невмоготу,

Прими свой жребий без жеманства.

 

Пусть будет снег неповторим,

И город будет потрясенным.

И пусть отчизна только дым,

Ты в сад входи непокоренным.   

 

* * *

Успокойся, настанет весна,

Лед на реках в плотву обратится,

Задрожит жестяная блесна,

И рыбацкое чудо свершится.                              

 

Пусть заранее ясен итог –

Про Иуду, про суд, про Пилата,

Поле, лес и овраг поперек –

Твердь земная, как тело распята.

 

Что попросишь, то будет, не спорь,

Невод свой дотяни до апреля –

Лазарь выйдет, как кошка, во двор,

И Фома скажет: «Братья, я верю».

 

И увидят – гробница пуста,

Только свет, но огня не найдёте:

Ни свечи, ни звезды Рождества,

Лишь сиянье, сиянье без плоти.                   

 

А воскресшему проще всего

Заглянуть ненароком к знакомым,

Где ты первой узнаешь его

Там, у яблонь и вишен за домом.          

 

* * *

Возможно ль август повторить,

Перечитать его страницу,

Связать, как лопнувшую нить,

Поймать рукою, как синицу?

 

Хранитель звёзд, в нем есть одна,

Как чудо, вещая способность:

Всю бездну высмотрев до дна,

Увидеть каждую подробность.

 

И знать, что будет наперед,

И, не гадая, сразу прямо,

Сказать, кого разлука ждет... 

Дорога повернет у храма.

 

А дальше поле и сады,

Ладони полные полыни,

Зерно, и мёд, и все плоды, 

Не обретенные доныне.

 

Читай иль слушай – всё одно:

Мы текстом вписаны в суглинок.                            

В лозе и уксус и вино,                                      

Начал союз и поединок.

 

И на ресницы благодать

Сойдет слезою в утешенье.

Нам август не переиграть

И не отсрочить на мгновенье.

 

Подуйте, ветры, вчетвером.

Гроза летучая так кстати.

И август катит напролом,

И листья бронзовые тратит.