Валерий САВОСТЬЯНОВ. ЕСЛИ Б НЕ БЫЛО ВАШЕЙ ПРАВДЫ... Поэзия

 

Валерий САВОСТЬЯНОВ

ЕСЛИ Б НЕ БЫЛО ВАШЕЙ ПРАВДЫ...

 

БЕГ В ЯСНУЮ ПОЛЯНУ

    Памяти тренера, марафонца
Николая Ивановича Овчинникова

Держит нас он в чёрном теле, приговаривая строго:

«Больше – ножками, а меньше – языком!».

Потому-то раз в неделю ждёт нас дальняя дорога,

По которой Лев Толстой ходил пешком.

 

Лев Толстой ходил неспешно, дали впитывая, долы

Долгим взглядом ясновидца-мудреца.

Мы пешком смогли б, конечно, – но у нас иная доля:

Километры беговые без конца.

 

И, не мудрствуя лукаво, в марафонские атаки

Тренер водит нас: мол, каждому – своё.

И вослед не крики «Браво!» – лай скучающей собаки

Да разбуженной Воронки вороньё.

 

Но зато задорным «Здрасте!» иногда наш путь украшен,

И бежит, нам подражая, детвора.

Но зато – какое счастье! – у Въездных Парадных Башен,

Поворачивая, выдохнуть «Ура!».

 

Ждёт обратная дорога – знаю: радоваться рано!

Но считаю эту жёсткую игру –

Вроде яркого пролога для поэмы и романа,

До сих пор не поддающихся перу.

 

Начинаем ускоряться, – тренер, друг мой – парень страстный! –

И поют под нами гулкие мосты!

Мне бы только не промчаться мимо сути, цели ясной,

Где о главной моей книге все мечты!

 

На дороге этой строгой, то крутой, а то пологой, –

Да простит меня великий наш мудрец –

Помню только друга локоть, друга клич: «Ещё немного!»,

И презент его – бесценный леденец…

 

ЧАСОВЫЕ АДЖИМУШКАЯ

                              Уходили мы из Крыма…
                                      Николай Туроверов

…Но клятву всем дыханием запомня,
   Бойцы, как в бой, ушли в каменоломни…
                                        Илья Сельвинский

В рукотворные их колодцы,

Как слезою, водой стекая,

Слышишь, мужества песня льётся

В катакомбах Аджимушкая!

Вслед шагая экскурсоводу,

Здесь представит, наверно, каждый,

Как отчаянно ищет воду  

Невозможная мука жажды,

Как во мраке вгрызаясь в камень –

Не какие-то там умельцы, –

Пробиваются к ней кирками

Окружённые красноармейцы!

 

Здесь, у Керченской переправы,

Отступление прикрывая,

В ореоле посмертной славы

Часть сражается боевая!

Что там, – слушает, – на причалах?

Не десант ли? – Ударить разом!

Но по-прежнему лай овчарок

И каратели травят газом!..

 

Ей никто не придёт на помощь –

Отомстить собирает роты:

Завтра вылазка ровно в полночь –

Со штыками на пулемёты!

Слышно в камере, где «больница»,

Просит раненый санитарку –

Не, как раньше, воды напиться,

А позволить пойти в атаку.

Чтобы света – хотя бы лучик,

Чтобы ветра и чтобы воли,

Чтобы встретить, уже не мучась,

Смерть счастливую – в чистом поле!

Но от выемки госпитальной

До подземного их погоста

Путь последний его недальний –

Сосчитать не успеешь до ста!..

 

Страстотерпцы великой жажды!

Вновь равненье на ваше знамя

Похороненных сразу дважды:

В подземелье и под камнями!

Мы в колодце ракетной шахты

Поминаем вас гордым словом,

Заступая на наши вахты

В мире этом, таком суровом.

Потому что у вас учились

Интуицией, словно зондом,

Субмарины искать в пучине,

Дроны видеть за горизонтом.

Даже, может, кипя от гнева,

Так дотошно бы не сумел я

Просканировать наше небо,

Слушать землю и подземелья,

Если б не было вашей правды

Героического дозора!

 

Расшифровывая доклады

Непреклонного гарнизона,

Поздравляю себя с удачей,

Что и это теперь могу я:

Ваш разряженный передатчик

В недрах прошлого пеленгуя!

И вникаю, как в дневника я

Строки – в рапорты боевые:

«В лабиринтах Аджимушкая

Мной расставлены часовые.

Фрицам наглости не спуская,

Бьём их…
                Вашего ждём прорыва…

Часовые Аджимушкая –

Мы теперь часовые Крыма!..»

 

Убоится же враг несметный,

Остановится в изумленье:

Полк не сдавшихся –
                       Полк Бессмертный,

Боевое подразделенье!

 

Если вздыбилась глубь морская,

Смерчем атомным заискрила –

Часовые Аджимушкая

И тогда не уйдут из Крыма!

Говорю вам как сын Полка я

Всех Бессмертных с эпохи Рима:

Часовые Аджимушкая

Никогда не уйдут из Крыма!

2020

 

СНЫ СТАРОГО ЛЁТЧИКА

             Фронтовику, лётчику-истребителю
                  Михаилу Дмитриевичу Смирнову

Подождите – не будите, юный свой уймите крик:

Сел в любимый истребитель старый лётчик-фронтовик.

Он теперь в германском небе – там, где выше только Бог,

Он опять – прекрасный лебедь и опасный ястребок.

 

Позади – его ведомый, в перекрестье – «мессершмитт»!

Вот сейчас наестся вдоволь он огня – и задымит!

И на запад, уж не страшен, понесёт свой чёрный знак:

Забивайтесь в щели ваши – меч возмездья русский «ЯК»!

 

А потом, как весть разгрома вражьего, приказ: в лесу,

Тайного аэродрома обнаружить полосу,

Чтобы главные злодеи не сбежали от петли,

Чтоб змеиные идеи новых свастик не взросли…

 

Подождите – не будите, юный свой уймите крик:

Сел в любимый истребитель старый лётчик-фронтовик.

Он сейчас в германском небе – там, где выше только Бог,

Он опять – прекрасный лебедь и опасный ястребок!

 

Где найдёте вы такого? Из счастливцев он: из тех,

Чьей отвагой атакован и разбит разбойный рейх!

Завершается эпоха их земных высоких трасс –

Не комэска* он, а Бога скоро будет лучший ас.

 

«Отче! – скажет. – Что за лётчик – не умеющий летать

Твой посланник-ангелочек? Из училища, видать?

Чтоб над ним и райским домом не смеялись бы в аду,

Я возьму его ведомым – и на бесов поведу!..».

 

Подождите – не будите, юный свой уймите крик:

Сел в любимый истребитель старый лётчик-фронтовик.

Он опять в германском небе – там, где выше только Бог,

Он опять – прекрасный лебедь и опасный ястребок!..

---------------------
* Комэск – командир эскадрильи.

 

РОЩА ПАМЯТИ

         В Польше сносят памятники
     Великой Отечественной войны.
                      Информация из СМИ

На вопрос мальчишки, совсем простой,

Непростой ответ у фронтовика:

– Почему рукав пиджака пустой?

– Потому что в Польше рука!

 

И мальчишка замер, изумлён:

– Деда, расскажи про бои!

– Там погиб гвардейский батальон,

Боевые братья мои!

 

Там, под переправою через Буг,

Кровью пропиталась земля!

Там лежат герои –
                                   и столько рук!

Вот бы их сложить в тополя –

Чтобы встала роща над рекой,

Там, где берег бомбами взрыт!

 

В ней –
           друзьям, навеки нашедшим покой,

Соловьи бы пели навзрыд,

В ней –
                цвели б медалями на сукне

Кителей
                 тюльпаны её полян,

В ней –
              сажали б саженцы по весне

Внуки ветеранов спасённых стран…

 

Не разрушить варварам, не снести б

Эту Рощу Памяти, что на века,

Где зелёной веточкой
                                       зашелестит

Правая моя рука…

 

ПРАГА И ДРЕЗДЕН

Я был в них недолго, почти что проездом.
Невольно я сравнивал Прагу и Дрезден,
Порой столбенея от недоуменья,
Что нету, увы, никакого сравненья!
 

Да, Дрезден хорош: в нём Собор, Галерея –
Но всё-таки сколько же в нём новодела!
А древняя Прага казалась мудрее:
Глазами веков прямо в душу глядела!
 

Я в Прагу влюбился – скажу без утайки!
И то, что спасли её русские танки
И русские «Илы» её не бомбили,
Лишь веские плюсы в любви этой были!
 

Представьте же: май, купола, базилики –
И павших солдат светоносные лики,
Такие, что впору писать на иконах!
Одну я назвал бы «Святые и Конев»…
 

А Дрезден? Про это вы знаете сами –
А Дрезден в руинах, сожжён небесами:
Союзное войско, пехоту жалея,
Сожгло, разбомбило его Галерею.
 

И тысячи жителей мирных сгорели –
А с ними Веласкесы и Рафаэли.
И тысячи беженцев, чаще невинных, –
И сам Леонардо? – погибли в руинах.
 

И тысячи пали от бомб равнодушных –
Конечно, врагов, – но, считай, безоружных,
Желающих плена, как манны небесной.

А вдруг среди них Тициан неизвестный?
А вдруг среди тех, что решили сдаваться,
Ван Дейк, Веронезе, Ватто, Караваджо?
 

Но в плен их не взяли – теперь «на иконах»
В аду они пишут «крылатых драконов»!
А лётчик, сгубивший Сандро Боттичелли,
Черней всех чертей там
                                и дьявольской черни! –
 

Любой его хает, и всяк его судит,
Что прежнего Дрездена больше не будет,
И в нём не бывать – в силу высших законов –
Иконы, подобной «Святые и Конев»…
 

Из мёртвых колодцев – воды не напиться:
Дай Чехия Дрездену иконописцев,
Дай Прага Германии нового Муху* –
Утешить, утишить немецкую муку!
 

Поскольку иконы, вы знаете сами,
Не пишутся горем одним и слезами,
Не пишутся душ, даже быта уродством –
А пишутся мудростью и благородством,
 

А пишутся мужеством, великодушьем,
И верой!
                 И братством – славянским оружьем –
Как в Праге в конце боевого похода
Победной весной 45-го года…

---------------------------
* Муха – выдающийся чешский художник

 

ПРАЖСКИЙ ХЛЕБ
Не знаю, для чего мне продиктован
Такой сюжет – уж слишком он нелеп
Тем, что так прост –
                        как в Праге в продуктовом
Я покупал обычный пражский хлеб.

 

Добавить нужно, что дешёвый самый,
Так вкусен был он, что по вечерам
Мой поздний ужин: с ним, с домашним салом
И с крепким чаем – равен был пирам!
 

Вы спросите: а что же в рестораны
Ходил я редко? Кроны, что ль, берёг?
Всё просто: реагировали странно
Там иногда на русский говорок.

 

И навсегда запомнилось, как жарко
Сказала что-то в сторону мою
Официантка, старая пражанка,
На просьбу лишь расшифровать меню…
 

Но пан седой –
                            у Свободы солдатом
Он воевал –
                      был вежливым со мной:
«Прости: они забыли сорок пятый,
А только помнят шестьдесят восьмой…».
 

Да ладно, брат: плевать мне на интриги,
Коль по сердцу мне Праги купола
И хлеб её, похожий на ковриги,
Какие в детстве бабушка пекла!
 

Есть чай пока и даже сала малость –
Всё остальное, право, «се ля ви»…
И долго-долго мне не засыпалось,
И я писал о Праге и любви.

 

ЕСТЬ В ПЕРВОМ СНЕГЕ

Есть в первом снеге откровенность,

как будто брошены к ногам

букеты белые за верность

просторам русским и снегам.

 

Снег благодарен захолустью,

что, к счастью, всё же удалось

тут уберечь, всё то, что Русью

издревле ласково звалось!

 

Прилежно правит он пороки

дорожных хлябей и трясин.

И нежит прошлое порошей:

верб чутких, трепетных осин

девичьи сны, берёзок-граций

полёт балетный, и стальных

дубов желание обняться

со всею рощей! И меж них

рябинку – ту, что всех алее:

в косынке мамы! И меня.

И как услышал журавлей я,

стихи слагая у плетня…

 

О, первый снег! Душа ликует,

что ты – как Спас, что память спас!

И любит, и не паникует!

И тем утешит в смертный час,

что всё ж, не став столичным фриком,

уйду – в снега ли, в ковыли –

тут,
        славя Русь, как славят криком,

прощальным криком журавли.

 

Уйду, спокойный и счастливый,

что тут пришёлся ко двору

мой стих, простой, неторопливый,

и, значит, «весь я не умру»! –

 

Но не заслужат все ужимки,

вся спесь манерная в строке

тут ни слезинки, ни снежинки,

слезой скользящей по щеке…

 

РОЩИЦА ПРОЗРАЧНАЯ, НАГАЯ
Рощица прозрачная, нагая,
Листья днями прошлыми шуршат.
Есть ли на Земле земля другая,
Чтобы так умела утешать?

Озеро все прожитые годы
Отражает, словно камыши.
Есть ли на Земле другие воды,
Чтобы так смывали боль с души?

Русские холмы – как милой груди,
Буйный бор – как братья во хмелю.
Есть ли на Земле другие люди,
Коих так – без жалости – люблю?

Перекрёсток Крест на сердце высек,
Чтобы вместе верить и страдать…
Есть ли на Земле другие выси,

Что так обещают Благодать?

У ВОДОПОЯ
Минуя скирды, луг и поле
И отыскав знакомый брод,
Коровье стадо к водопою
Спускается
                    и воду пьёт.

Пьёт с наслажденьем, как не пило
Досель, наверно, никогда –
Был жаркий день,
                             и пыль слепила,
И докучали овода.

И надоедливые мухи
Жужжали в ярости слепой.
За все страдания,
                             за муки –
Прохладный чистый водопой!

Как хорошо, что кнут отбросил
Пастух, уставший торопить,
Что скоро ночь,
                         что скоро осень,
Что долго-долго можно пить…

 

АДРЕС
Как друзей своих рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена,
Так же сладко – уж поверьте! –
Прочитать мне на конверте:
«Доменная, 1А».

Нету адреса в помине!
И никто тут не повинен:
Улица не снесена.
Просто город рос, как бездна, –
Съел посёлок наш –
Исчезло
               «Доменная, 1А».

Говорит одна наука:
Смена буквы или звука
Изменить судьбу должна.
Ну, а если адрес целый –
Адрес юности бесценной:
«Доменная, 1А»?..

И сегодня – всё другое:
Новый мир, где Григ и Гойя,
Где Поэзии страна,
Знаю всё: Париж и Таллин –
Но тебя мне не хватает,
«Доменная, 1А»!

Как же мне друзей рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена
И читать стихи в конверте,
Где про домны и конвертер,
«Доменная, 1А»!..

Что же было там такое?
Труб дыханье заводское,
Клуб строителей,
                               шпана,
Нос, разбитый в первой драке,
Рай «хрущёвок»
                            и бараки.
«Доменная, 1А».

А ещё была спецовка,
И слесарка, и вальцовка,
Бригадира седина.
Раз в неделю до заката
Труд ударный. И зарплата!
«Доменная, 1А»…

Ну и всё? И что ж такого –
Что дороже городского,
Что пьянило без вина?
Роскошь звёздная околиц,
Поцелуи робких школьниц –
«Доменная, 1А»!

Математика и сцена.
Братства – лыж и КВНа.
Память, что была война.
Орден снайпера-соседа,
Гордость,
                горькая беседа…
«Доменная, 1А».

И велик, не испоганен,
Жив Союз!
                     И жив Гагарин,
Цель ближайшая – Луна!..
Выпускной – увы! – в спортзале:
Зала нет. Но есть медали!
«Доменная, 1А».

Молоды отец и мама.
Мир надежд, самообмана –
Прочен, как из чугуна!
Без потерь!
                   Без пира глупых!..
Но чугун твой – слишком хрупок,
«Доменная, 1А»!..

Мне теперь, коль в сердце слёзно, –
И не сложно, и не поздно
Те окликнуть времена:
Лишь послать привет в конверте –
Адрес, где не знают смерти:
«Доменная, 1А»!