Вячеслав ЛЮТЫЙ. ДАЮЩИЙ ИМЯ. Юрий Кузнецов и смысл его проникновения в тайны мира
Вячеслав ЛЮТЫЙ 
Вячеслав ЛЮТЫЙ
ДАЮЩИЙ ИМЯ
Юрий Кузнецов и смысл его проникновения в тайны мира
Исследуя сюжеты Юрия Кузнецова, почти невозможно провести линию, которая отделяла бы поэта от его лирического героя – соглядатая роковых явлений, рассказчика и проводника, ведущего читателя в запредельные пространства мира, который одновременно предстает реальным и фантасмагорическим. Именно потому обращение только к герою – alter ego автора – в данном случае кажется нарочитым, а литературно недопустимое слияние повествователя с собственно авторским именем, напротив, становится почти естественным. Лишь имея в виду эту особенность поэзии Юрия Кузнецова можно с доверием и пристальным вниманием погружаться в его мистические стихи и поэмы, соединяя открывшуюся вселенную с нашей действительностью, которую мы созерцаем воочию, прикасаясь к ней и чувствуя себя ее частью – как органической, так и необъяснимой в иных деталях.
Лирический герой Кузнецова очень похож на Адама, которому Бог дал способность и право присваивать имена окружающим предметам, существам и явлениям. Он как будто впервые наблюдает многое, что ложится в его стихи. И литературные строки представляются опосредованным, прямо не называемым развёрнутым именем вещей, открывшихся поэтическому взору. Притом предметы очевидные здесь занимают меньше места, нежели связи между ними, и это оказывается отчетливой приметой поэзии Юрия Кузнецова. Автор властно проникает в пространство физическое и смысловое, наблюдая, как взаимодействуют между собой большое и малое, живое и косное, застывшее, как сливаются и перекликаются мир идеальный и мир реальный, как ощутимо невидимое присутствие Бога на Земле и Его «как будто отсутствие» в практической жизни.
Михаил Петрович Лобанов отметил, что В.В. Кожинов упрекал поэта за слишком большое значение героического в его стихах в сопоставлении их с православным взглядом на мир и на Божий Промысел. То есть чувство самостоятельности и в какой-то степени одинокости русского человека, который должен входить в обстоятельства и духовные сражения, в огромной степени полагаясь на собственную волю и решимость. Это упрек весомый, но вместе с тем он кажется в значительной мере искусственным.
Лирический герой Юрия Кузнецова ведет читателя в теснины и пустоты нашего мира почти безоглядно, однако его связь с Богом никуда не исчезает. Она неуловимо проявляется в потаенном чувстве мистического Поручения, которое автор – спутник читателя – должен непременно выполнить. В его задаче принимает участие сокровенный вышний Приказ осмотреть сегодняшний Мир и составить его описание, а затем всей собственной творческой судьбой дать художественный и философско-смысловой ответ Пославшему поэта-странника в этот неподъемно тяжкий путь. В биографическом и творческом финале такого послушания автор входит в соприкосновение с Создателем уже после своего рода «картографирования» мира и человеческого, русского Бытия. Тому свидетельство – поэмы Кузнецова о Христе. Словно обращаясь напрямую к Богу, лирический герой Юрия Кузнецова берет на себя смелость «назвать» черты и приметы Божьего присутствия в мире так, чтобы читатель мог их увидеть и запечатлеть в личной памяти явственно и отчетливо.
Подобное Поручение Создатель, наверное, словесно не давал поэту, но притом Он и не отменял свойство «давать имена», не показывал, что уже хватит, пора остановиться и не забираться на запретные мистические высоты. Здесь видятся и дарованная человеку свобода – и его воля, которая есть результат жизни сердца.
Известны свидетельства о словах православных старцев по поводу избыточной надежды человека на Волю Божью в ущерб собственным шагам и действиям в координатах действительности. «Покойный отец Тихон Агриков говорил, что мы живем в прибавленное время. Чрезмерное внимание к проблеме ожидания Второго Пришествия... уводит от настоящего, заставляет забрасывать текущие насущные дела, делает нас пассивными» [Протоиерей Николай Гурьянов. Из книги «Беседы великих русских старцев» (2004)]. Это – предостережение обычному русскому человеку, но оно удивительно верно в применении к художнику, мыслителю, визионеру.
Юрий Кузнецов прошел все этапы назначенного ему духовного пути и обозначения имен. Его понимание собственной роли никогда не выходило за пределы человеческой реальности. По отношению к Богу он полагал себя грешным созданием, не случайно изобразив свое второе «Я» в пределах Ада (поэма «Сошествие в Ад»). И поэтому, думая о поэзии Юрия Кузнецова, мы вправе видеть в нем не только фигуру, прозревающую бездны и тайны мира, но и последовательного посланца Всеведущего Создателя – уникального человека, что призван в преддверии Апокалипсиса художественно «проинспектировать» современное устройство земное. Причем сделать это убедительно, мистически соединив в одной картине Землю и Небо, родовую память и волшебную структуру Вселенной.
Олегу Куимову. М.П. Лобанов в своей книге только привел это суждение Кожинова о поэтике Юрия Кузнецова, но не принимал его как некую литературную истину. Более того, судьба самого Лобанова отчетливо героическая - как фронтовика, так и бесстрашного русского критика, не боящегося вступать в интеллектуальную схватку с литературными соглашателями и идеологическими упырями вроде А.Н. Яковлева. Что касается меня, то органичность героического начала в русском человеке считаю его корневым качеством. Оно никак не противоречит православному терпению и упованию на Вышнюю Помощь. Более того, в нашей сегодняшней реальности православный прихожанин, инертный во всем и полагающий, что все устроится самой по себе, часто оказывается большим лжецом. Терпение, героика и провиденциальная поддержка очень ясно видны в судьбе святого князя Александра Невского. Будь холодным или горячим, но не будь теплым, - говорится в Евангелии. Вот почему волевая ипостась русского человека не противоречит его надежде на Бога.
Я очень рад, что героическое качество в нашей культуре сейчас не видится дискуссионным. Спасибо, Олег, за созвучие мнений.
Вячеслав Лютый
Выводы Вячеслава Дмитриевича весомы. Особенно значительным для понимания философской основы творчества Кузнецова видится несогласие с мнением Лобанова о некоем крене поэтики Юрия Поликарповича в сторону личностной героики. Но ведь так в жизни, по крайней мере русской, и обстоит. Не представляется возможным сохранение духовной свободы без этой самой личностной героики, без преодоления себя и обстоятельств для защиты собственных убеждений. Нигде в мире, пожалуй, и не проявилось стольких примеров бунтарского духа, в основе которого тяга к истинной воле, как на Руси. И это же устремление сочетается с кротостью и смирением духа. В этом смысле Юрий Поликарпович Кузнецов стоит особняком в современной поэзии как наиболее глубоко проникающий в основу русского духа поэт. Нам очень нужны подобные статьи, отделяющие зёрна от плевел! С большой пользой читаю работы Вячеслава Дмитриевича и, кстати, и основательные комментарии Леонидова. О. Куимов.
Да, в самом деле, несмотря на всю сложность и многослойность его поэтического языка, Кузнецов обладает удивительной способностью достучаться до сердца каждого, кто готов его услышать. Его сложная образность органически сочетается с напряжённостью интонации, энергия поэтических жестов – с духовной углублённостью. Он не просто писал стихи, он говорил и говорит с нами, делясь своими мыслями и чувствами, своими страхами и надеждами и не оставляет равнодушным. Он заставляет нас думать, чувствовать, сомневаться, искать ответы на вечные вопросы. Его поэзия – это вызов, брошенный тьме, приглашение в мир мифов и снов, в мир, где возможно все. И хотя критики до сих пор спорят о его месте в истории русской литературы, одно можно сказать наверняка: его стихи останутся с нами надолго, будоража умы и заставляя нас заново открывать для себя красоту и глубину русского языка! (А. Леонидов, Уфа)