Геннадий МИШАКОВ. ДОМ ДЛЯ БЕЛКИ. Рассказ

 

Геннадий МИШАКОВ

ДОМ ДЛЯ БЕЛКИ

Рассказ

 

При получении документов комбат спросил: «Ведь ты из Москвы? Съездишь к Зверобою?». И вручил плотный сверток – новенький комплект натовской «цифры» в качестве подарка. Зверобоя он не застал, но слышал много рассказов о прежнем командире их разведгруппы. Слышал и то, что тот перестал отвечать на звонки и эсэмэски. Согласился без лишних слов, хотя ехать предстояло в соседнюю область.

Поехал за три дня до конца отпуска, рассчитывая, что поездка займёт день и ещё будет время собраться и попрощаться с родными. Автобус высадил его на центральной улице райцентра. Пытаясь сориентироваться по навигатору, двинулся по выщербленному тротуару вдоль ряда двухэтажных панельных домиков. Женщина впереди волочила тяжёлую тележку, которая то и дело заваливалась на бок. Он прибавил шаг, собираясь спросить у неё дорогу. Нежданно-негаданно налетел частый августовский дождь. Женщина раскрыла зонтик, чтобы прикрыть картонную коробку на тележке. За тележкой следовал рыжий котёнок. Перепрыгивая лужицы, он каждый раз старательно отряхивал лапки. Женщина, оставив тележку, взяла котёнка на руки и, ласково поцеловав, опустила в сумку на плече. «Если она так с котёнком…» – невольно мелькнуло у него в голове.

– Не могу смотреть, как страдает такая интересная девушка! – он взялся за тележку.

Незнакомка бросила удивлённый взгляд, а потом благодарно осветилась улыбкой. И с досадой произнесла:

– Колесо сломалось!

Он взвалил тележку на плечо:

– Кирпичи везёшь на дачу?

– Книги! Я учительница литературы, – ответила она просто. – Сестра переслала по почте.

– Сеешь разумное, доброе, вечное! – выскочило вбитое со школы. Губы сами собой разъехались в блаженной улыбе.

У дверей квартиры он получил возможность её рассмотреть – живое миловидное лицо, пышные волнистые волосы собраны заколкой в пучок, ажурная кофточка поверх лёгкого платьица. Мелкие шарики воды на волосах.

– Зайдите, вы же промокли!

Дав ему одно махровое полотенце, другим ласково вытерла котёнка.

– Выбирала в свою масть? – он, улыбаясь, кивнул на котёнка.

– Ну, не-ет! – она протестующе изогнула брови. – Он был бездомный и почти слепой. Я его долго лечила.

Она предложила чай. Он пил чашку за чашкой и всё тянул уходить.

– Учителям на селе дают миллион, – говорила женщина. – Я подписала договор. Купила квартиру, мебель. Завела котика. Теперь есть всё, кроме счастья, – шутка получилась грустной.

– А в чём же дело?

Грубовато-шутливая манера незнакомца располагала в откровенности.

– Где же его взять, счастье? – вырвалось у неё. – В институте всех расхватали, пока я зубрила. В школе одни женщины. Мама была против переезда в глубинку – говорит, там вообще не выйдешь замуж!

Он и не заметил, как кончился дождь, как вновь разгулялась погода, как день пошёл на убыль.

Разноцветные ромашки у подъезда показались необыкновенно красивыми.

Зверобоя нашёл на улочке из частных домов. По-видимому, тот всё же читал сообщения, потому как не удивился визиту. Обнялись.

– Так вот ты где, – произнёс гость, осматриваясь в отдельном рубленом домике поодаль выходящего на улицу каменного. Приветствия уже иссякли, подарок был вручён, припасённые из Москвы две бутылки коньяка выставлены на стол.

– Где? Думал, я в раю? Думал, мне теперь положен вечный санаторий? – хмыкнул Зверобой. Он был в майке-тельняшке, левая штанина подвёрнута и прошита выше колена. Короткая стрижка, цепкий оценивающий взгляд, на губах язвительная усмешка. Мускулистый торс не вязался с дюралевыми костылями.

Вошла с подносом мать Зверобоя.

– Дима, – встал гость, слегка поклонившись.

– Сиди, сынок, сиди! – произнесла женщина голосом, полным сострадания.

– Не Дима, а Драйвер! Во всех святцах он теперь – Драйвер! Играем в индейцев – я Зверобой, а он Чингачгук Большой Драйвер!

Мать лишь бросила молчаливый взгляд.

Первая бутылка быстро опустела. Зверобой слушал с желваками на скулах. Сжимал кулаки, когда на вопрос о знакомых в ответ слышал: «Двести».

– Значит, ты был там? – прервал он возбуждённо.

Рассказчик смотрел с вежливым непониманием.

 – А я был там? Был я там? – повторил Зверобой настойчиво. И сам ответил: – Если б не нога, могло б показаться, не был! Нет войны, приснилось!

Зверобой хмелел, взгляд становился жёстче.

– Мы с тобой были там! Кто не был, не поймёт…

Деликатно кашлянув, вошёл высокий прямой человек в форменной одежде. Повесив на крючок фуражку, провёл пальцами по седым волосам. Неторопливо подошёл к столу, изучающее глядя на гостя. Тот поднялся навстречу, в свою очередь разглядывая вошедшего – высокий лоб, продолговатое нервическое лицо, выбритые щёки. Вошедший протянул руку, назвав себя. Морщины на его лбу приветливо распрямились. На лацкане блеснул значок почётного железнодорожника.

– Садись, батя! – кивнул на стул Зверобой. – Штурмы гуляют! – и налил третью рюмку.

– Давно оттуда? – спросил отец Зверобоя.

– Одиннадцать дней.

– Горячо там?

– Нормально, – гость пожал плечами.

– Призвали?

Тот кивнул, пояснив:

– Служил в десантуре, старший сержант!

– А где работал?

– Дальнобойщик. Возил технику – холодильники, стиралки. До Мурманска и обратно все трое суток, а я – полтора дня!

– А семья, сынок, – жена, родители? – мать Зверобоя несла подушку и одеяло.

– Развёлся, – ответил он всё с той же бесшабашной улыбкой. – Наследственное – у матери другой, у отца другая!

– Один развёлся, а другой не свёлся, – вздохнула мать, глазами поведя на сына.

– «Мы не успели оглянуться, а сыновья уходят в бой», – задумчиво произнёс отец Зверобоя. И, то ли спрашивая, то ли утверждая: – Всё по-новому – не пехота, а «штурмá!». Не «огонь!», а «выстрел!». Никаких знаков различия, балаклавы, позывные…

– Это другая война, батя! Такой ещё не было, я тебе говорил…

– Война новая, а вредительство старое! Бросили вас без подготовки на высотку? Потому как уже отчитались – взята! Награды получили, деньги! Ещё легко отделался…

– Легко! – в сердцах укорила мать, приготовляя постель. – Легко! И нога, и весь в осколках!

– Вредительство! – в глазах отца мелькнул такой же колючий огонёк, какой он видел у сына. – Сколько лет уничтожали армию! Это ж надо было додуматься – «у нас нет стратегического противника»! Столетиями считалось – «хочешь мира, готовься к войне!» Мудрецы продажные!

Он на минуту смолк и, словно вспомнив, начал с новой силой:

 – Гитлер хотел разбомбить Мавзолей! Так зачем же потакать фашиствующей Европе и забивать его фанерой? Предательство и вредительство!

– Пошли, отец! Не будем мешать, – успокаивающе подошла к нему жена, по-видимому, зная, что для мужа это больная тема.

– Возвращайся целым, с победой! – отец Зверобоя крепко пожал руку гостю и вышел, так и не прикоснувшись к рюмке.

– Отец у меня подкованный! – попытался пошутить Зверобой. И, приблизившись к собеседнику: – Сам знаешь – «Я – начальник, ты – дурак…». Приказали взять лесополку, с налёту, без разведки, без поддержки… Из сорока шести я вывел тридцать. Братья многие легли… двести, триста… Сам триста… Только вошёл во вкус войны! – саркастическая усмешка Зверобоя вновь озадачила собеседника. И вдруг просительно: – Брат, поедешь назад, возьми меня с собой!

   

Драйвер проснулся под умиротворяющий крик соседского петуха. Зверобоя обнаружил на турнике. На лице и мускулах пот.

– Двадцать! – довольно сообщил тот и осторожно сполз по столбу. – С двумя ногами больше семнадцати не получалось. Без ноги килограмм десять минус, можно ставить рекорды! – он горько усмехнулся.

Облили друг холодной водой из шланга. День разгорался ясный, высоко плыли кучки кудрявых облаков. Зверобой выглядел бодрым, не было и следа вчерашней колючести.

– У тебя когда автобус? Я провожу.

Драйвер помедлил, а потом уклончиво улыбнулся:

– Хотел ещё пройтись по вашему посёлку.

Мать Зверобоя позвала завтракать. Разлили остатки коньяка.

– На войну уже не возьмут, – размышлял вслух Зверобой. – А носить форму и перекладывать бумажки… Отец говорит, восстановись в институте – все пути открыты. В школу звали. Ходил к ним. Расспрашивали, фоткали, просили выступить перед школьниками. Пока можно и в школу, – по его губам скользнула загадочная улыбка. – Говорят, будет ставка по начальной военной подготовке. Долечу ногу, сделают нормальный протез… Машину куплю. С автоматической коробкой можно без ноги. Мне месяц ездить по кладбищам, чтобы проведать всех братьев!

И, словно только догадался:

– Повесь мне домик для белки! Приходит объедать молодые шишки. Покупаю ей орехи, привыкла, берёт из рук. Сделал ей домик, белки живут в домиках. Повесь, брат, повыше…Тебе ловчей!

Зверобой стал искать сигареты. Оказалась, вчера выкурили весь запас.

– Я схожу! – подхватился гость. – Я видел, где магазин…

Он и сам не заметил, как оказался на той самой улочке у дома с ромашками. И она оказалась дома. Когда понял, что придёт не скоро, написал Зверобою: «Я задержусь, брат!».

 

За окном слышались звуки нового дня. Опершись на локоть, она смотрела на него и словно не узнавала – напряжённые черты, подёрнутые пылью усталости. Почувствовав её взгляд, открыл глаза. Постепенно его лицо стало принимать вчерашнее бесшабашное выражение. Она протянула руку, погладила по колючей щеке, кончиками пальцев коснулась по-детски пухлых губ. Накрыв копной волос, медленно поцеловала в уголки глаз. Потом прильнула всем телом.

– Хорошо, когда есть муж, – прошептала она.

– Я твой муж, – произнёс он невпопад, ещё не вполне владея голосом после сна.

– И у нас будут дети? – вкрадчиво, как бы шутя, всё также в полголоса.

– Я давно хотел сына! Так хотелось услышать: «Папа!». Он мне даже снился. Даже имя придумал – Ярослав… Она стопудово не хотела детей, вставила себе что-то.

– Она красивая?

– Красивая, – произнёс он так, как будто говорил о пороке. – Дрался за неё!

– После войны ты вернёшься к ней… Но почему бы не помечтать… – она теснее прижалась к нему.

– Я вернусь к тебе! – он накрыл её свободной правой рукой.

Закралась и стала крепнуть предательская мысль – остаться бы в этой уютной комнатке, жениться на этой ласковой женщине, растить детей, по-прежнему гонять в разные города, не опасаюсь сбросов и обстрелов…

Требовательно зазвонил телефон.

– Живой? Зайдёшь? А я, думал, уехал по-английски, – в голосе Зверобоя колкая ирония. – Сходил, значит, за сигаретами! – уже добродушнее.

Часы показывали – пора собираться на войну.

 

Зверобой был в подаренной форме. Единственная нога в зашнурованном берце. На груди – «Мужик» и «Заслуги».

– Хорошо гульнул? – на губах одобрительная улыбка.

– Показывай, куда вешать? – пропустил он вопрос мимо ушей, явно торопясь. – Давай молоток, гвозди!

С сосны с тихим шорохом падали коричневые чешуйки. Белка быстро и деловито двигала челюстями, смешно помогая себе передними лапками.

– Смотри, смотри, пришла! – по-детски обрадовался Зверобой.

Зверёк повернул мордочку, замер и через миг грациозными прыжками-полукружьями, невесомым привидением перескочил по забору на соседний участок.

Драйвер подпрыгнул, ухватился за сук и одним махом оказался на сосне. Взяв из рук Зверобоя домик, поднялся к намеченному месту. Гвозди легко вошли в сырое дерево. Попробовав прибитый домик на прочность, бросил молоток вниз и незамедлительно оказался на земле сам. Зверобой посмотрел вверх, потом на землю и взгляд его подёрнулся грустью. Драйвер протянул было руку, но остановил на полпути – рука была в липкой смоле. Зверобой схватил её своей, привлёк его к себе:

– Спасибо, брат!

– Мне пора, такси ждёт… Времени впритирку!

Зверобой вышел проводить до машины. Его мать несла сумку яблок. Таня стояла у машины, выжидательною вглядываясь в раскрытую калитку. Узнав учительницу, Зверобой словно споткнулся. Взгляд мгновенно стал колючим, кожа на лице обтянулась, по скулам пошли желваки. Не отвечая на её приветствие, произнёс хрипло:

– Обскакал одноногого! Приехал и обскакал! На двух-то ногах!

Драйвер понял, что тот совсем не шутит и притушил улыбку.

– Давай, трогай! – Зверобой зло ткнул костылём в направлении такси, словно прогоняя и гостя, и женщину.

Озадаченный переменой в Зверобое, он смотрел, как машина проезжает последние дома посёлка. Вдруг крикнул:

– Стой! Остановись!

И к женщине:

– Давай домой!

Её взгляд показался долгим, он прочитал в нём и упрёк, и горечь, и вызов.

– Передумал? – она потянулась к ручке двери. Водитель в зеркало украдкой посматривал то на одного, то на другого.

Драйвер ощутил мгновенный прилив бешенства, которые у него случались, когда чувствовал, но не мог доказать свою правоту. Притянул женщину к себе, обнял. И вновь водителю:

– Гони, браток! Плачу туда и обратно плюс бензин! Доставишь её назад. Гони!

Воскресная дорога была пустынна. На обочинах стояли легковые машины, из леса выходили грибники. Несколько раз звонила мать, всё переспрашивала, что ему нужно взять, куда привезти и во сколько. Звонил отец: «Так ты, Димка, и не заехал ко мне!» и тоже спрашивал, что, куда и во сколько.

 

Мотор «Газели» уже работал. Едва втиснулся в оставленное для него место, как водитель врубил скорость. Переведя дыхание, осмотрелся, торопливо кивнул своим: «Яблоки, братва!». Все были в чистеньком камуфляже, и только он в пропотевшей легкомысленной футболке. Проход завален вещами, сумки и на коленях. Слева на коленях две переноски с кошками. Ближняя к нему, серая в подпалинах, тревожно обнюхивала пластиковую решётку чутким носом. Протянул руку, попытался погладить её одним пальцем. Вспоминая, как рыжий котик отряхивал лапки, ощутил прилив нежности. И, не обращаясь ни к кому конкретно, с улыбкой, которую называют глупой: «Вот дурак, был в отпуске и не выспался!».

Достал из сумки бутылку воды, жадно отхлебнул. Плеснул в горсть, умыл лицо. Порывшись в «визитке», протянул водиле положенное, тот уже посматривал в его сторону. Ехали молча. Кто-то клацал смартфоном, кто-то сосредоточенно смотрел перед собой, кто-то, зажатый вещами, спал, или просто держал глаза закрытыми. Поёрзав на узком сидении, привалился к стеклу, закрыл глаза…

Дорога состояла из обрывков снов и вынужденных пробуждений, когда едва не сваливался с сиденья. В глазах калейдоскоп последних дней – Зверобой, торопливое, неловкое расставание на автостанции – слёзы матери, натужные шутки отчима, переминался с ноги на ногу отец, ожидая своей очереди, и в сторонке, влажные глаза Тани. Она не решалась отнимать последние минуты у родственников.

Когда забрезжил новый день, всё чаще стали встречаться военные машины. И разговоры пошли негражданские – дислокация, ротация, «ленточка», «передок». И недавний отпуск показался далёким-далёким. На пограничном пункте, где мир окончательно делится надвое – на то, что было и на то, что будет, – динькнул телефон. Уже на той стороне прочитал: «Позови на свадьбу!».