Екатерина ГРУШИХИНА. НО В КАЖДОЙ СТРОКЕ – ВОСКРЕС! Поэзия

 

Екатерина ГРУШИХИНА

НО В КАЖДОЙ СТРОКЕ – ВОСКРЕС!

 

МОЛИТВА

В полуночной тле,
На излёте дня,
Не вскорми земле,
Уврачуй меня.

Я лежу, багров,
Кровь – колодцами.
В небеси Покров
Богородицы.

Матерь Божия,
Протяни персты,
Не позволь среди
Ковыля остыть.

Я совсем пацан,
Мне ли мучиться?
Обними мой стан,
Троеручица!

Сохрани мое
Тело бренное,
В двадцать лет
                       ли быть
Убиенным мне?

У предсмертных врат
Распластался ниц.
Всецарица мать,
Лик не отверни!

Громогласен вопль
К Спасу на крови:
– Всепрости его.
Пощади его.
                       Оживи.

 

* * *

Волосы твои – лён,
По́д ноги смотри – рожь.
Рядом прошипел – дрон.
– Смертушка, куда прёшь?

Волосы твои – прах,
Копотью червлён стан.
Где-то в небеси взмах
Крыльев. Оживи, встань!

Платья обветшал шёлк,
– Старая, поди прочь!
Ветер-трубадур смолк,
Выпала росой ночь.

Мне ли горевать, а?
Пращуров своих чту.
Их рассвет всегда ал,
Явственен сердец стук.

Сыплется из их уст
Жемчугом молитв снег.
Мой стакан почти пуст,
А родник Земли – нет.

Клёнами шумит Русь,
Ландышами щедр май,
Пульс Земли – и мой пульс,
На, Господь, лови «смайл»!

 

АНГЕЛ РЯДОВОЙ

Ты – маленький,
                              с молочными зубами,
Пропахший материнским молоком,
Тебя уже крестили в местном храме,
Где с любопытством считывал орнамент,
Божественными фресками влеком.

Ты – маленький,
                                но всех мудрей и глубже,
Критично близок к истине большой,
Твой детский ум по взрослому натружен,
Хоть ты нелеп и вовсе безоружен,
Люби́м и по-младенчески смешон.

Ты – маленький,
                               ты слышишь очень четко,
Но только без понятия, о чем –
Рыдают мама, бабушка, и тетка,
И в унисон подхлипываешь кротко,
Уткнувшись в материнское плечо.

Ты – маленький,
                              с лазурными глазами,
Лопочешь на библейском языке,
А твой отец на полсекунды замер,
Он, воспарив, на полсекунды замер.
Чтоб сделать в вечность резкое пике.

Ты – маленький, 
                            тебе быть может годик,
Быть может два иль около того.
А за окном витает дух Господень,
И твой отец, как прежде, к службе годен –
Бессмертный ангел. Ангел рядовой.

 

ЖЕНЩИНА НА ВОЙНЕ

Приснилось ей, что потерялась сумка,
А вместе с ней военная поклажа.
Хотелось боль стоически захрумкать,
В кармане затерявшимся грильяжем,

Запить ситро́, а лучше виски с колой,
Заесть пирожным с яблоневой негой.
Но то не кладь потеряна – осколок,
Промчался между альфой и омегой.

Сколь у войны не женское начало,
Столь у неё не женское обличье,
Воюют петербурженки, дончанки –
И нет провинциалок и столичных.

Есть только Русь! И там, за горизонтом,
Где брызжет кровь божественным рассолом,
Где смерть скулит заутреннее соло, –
Они встают под триколора зо́нтом,

И каждая из них чуть-чуть Мадонна,
И в сердце каждой след от пули ввинчен –
Над «Градами» взмываются иконы,
Храня провинциалок и столичных.

Да будет Русь! И хлеб её, и солод,
Покровы многотравия и снега!
Ведь то не жизнь потеряна – осколок,
Промчался между альфой и омегой.

 

ПОЭТ

Всходило солнце: не то, не так, –

Лампадкою в страшном сне.

И враг злорадствовал: «О, ништяк, –

Русак убит на войне».

 

По аттестату – технарь, но вот,

По стрункам души – поэт.

Жена утверждала, что он – «того»,

Копейки в карманах нет.

 

Что, мол, не от мира сего чудак,

Но верный и добрый муж,

Прекрасный отец. Но его беда –

В житейских делах не дюж.

 

Поэт творил и его перо

Приравнивалось к штыку,

Его слова, распоров нутро,

Выстраивались в строку.́

 

Стихами сползающая лоза,

Была тяжелей камней.

Накинул поэт на плечо рюкзак,

И о́тдал себя войне.

 

Он был особенным, нет, не так –

Был многих других смелей,

И чем подлей становился враг,

Тем русский сражался злей.

 

В одном бою, на правах отца,

Под речитатив ракет,

От пули шальной заслонил юнца,

Которому двадцать лет.

 

Всходило солнце: не то, не так –

Лампадкою в страшном сне.

И враг злорадствовал: «О, ништяк, –

Русак убит на войне».

 

Стекает поэзы его живой

В людские сердца еле́й,

Покоится гвардии рядовой

Поэт во сырой земле.

 

Неопалима стихов тетрадь –

Купи́на! И долг, и крест.

Он шёл за Родину умирать –

Но в каждой строке – воскрес!

 

ВЕТЕР

Воротился ветер с чужой земли –
Умудрён, просветлён, игрив.
Облаков раскачивая корабли,
Он увидел красотку, чей нежный лик
Был прекрасней заморских див.

Волосами её заигрался ветр,
Колыхнул сарафан из льна
– Как зовут, тебя, де́вица, маков цвет,
В васильковых глазах потонул рассвет…
Отвечала она: «Жена».

Поднимая в небо колосья ржи,
Вольный ветер горазд летать.
По морщинкам земли ручеек бежит,
– Как зовут, тебя, милая, расскажи?
И она отвечала: «Мать».

Все мертвее и выше степной ковыль.
В чистом поле стоит – черна,
Не поднимет звериной своей головы.
Вместо платья – саван, глазницы – рвы.
– Как зовут тебя, смертница, – ветер взвыл.
Отвечала она: «Война».

Обезумел ветер, сошел с ума,
Молодецкий задор иссяк.
Полыхают деревни, горят дома,
У церквушки безмолвны жена и мать.
–
А высо́ко в небе – Господня рать,
Журавлиный летит косяк.

 

ДЕТИ С «АЛЛЕИ АНГЕЛОВ»

Веришь? Это просто река Донец поменяла русло,

От её лучезарной улыбки повеяло Северским холодком,

Заиграли в небе донбасском жалейки, валторны, гусли –

От того, что на утренник дети с «Аллеи ангелов» выстроились рядком.

 

Добрый Боженька спросит: – Ну что, хорошо вам в моих пенатах?

Всем хватает игрушек забавных, раскрасок весёлых, карандашей?

– Нам хватает всего, – говорят.
                                                          И на ручки идут к солдатам,

Чтоб обнять их своими крылами, новопреставленных. Крепко, за шеи.

 

Мудрый Боженька вдруг головою седой и пресветлой своей покачает:

Мол, какая нелепица, нынче, какая чудовищность в мире творится.

И раскро́шит печенье из детства,
                                         с названьем таким одомашненным – «К чаю»,

Чтобы с каждым солдатиком, с каждым ребенком усопшим,
                                                                         крупинкой себя поделиться.

 

Все у Господа живы!
                          И те, кто лежал под завалами укронацистских прилётов.

Живы те, со младенцем во чреве,
                                               кто выбран мишенью для вражеской пули.

– Живы, живы и живы, – разносится эхо. – Уснули, уснули, уснули.

Обелиск увенчали детей имена. Злат венец.
                                                                            И у ангелов много работы.

 

ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ

И в тот миг, когда с дерев облетит листва,
Та, что жухлая, ибо новая зарождается, –
Ты поймёшь, что любовь – это высшая степень мужества,
Ведь любовь, как Господь, в награждении не нуждается.

И отныне раскрещены завистники да рвачи,
Да порхающие над планетой Земля стервятники –
У любви есть святые источники, бьют ключи,
Есть молельные кельи, да ангелы – Божьи соратники.

И, приняв монашеский постриг осколками вражьих мин,
Тот солдат молодой, что вчера еще слыл повесою,
Охмуряя сокурсниц, – сегодня восстал из руин,
По убийцам своим отслужить заздравную мессу.

И в тот миг, когда с дерев опадет листва,
Заструятся из ран людских призывы к отмщению,
Но узришь ли ты, что любовь – это высшая степень мужества,
И она же, любовь, это высшая форма прощения.