Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов). МОЗАИКА ПРОЗАИКА. Судьба и почва прозы

 

Александр ЛЕОНИДОВ

МОЗАИКА ПРОЗАИКА

Судьба и почва прозы

 

«Союзология» – слово новое, кому-то, может быть, даже покажется и безобразным, и всё же оно нужно для начала разговора. Невозможно говорить о Прозе с большой буквы, не сказав вначале несколько слов о роли и месте Союза писателей в сбережении и развитии того, что Владимир Иванович Даль назвал «живым великорусским языком». «Живой язык» – определение блистательное, гениальное, и в то же время, благодаря Далю, вполне у нас устоявшееся, традиционное.

Между тем, все ли мы и всегда ли осознаём, что это за сущность такая – «живой национальный язык», и в чём его отличие от мёртвых (их иногда называют «классическими») языков, вроде латыни, с одной стороны, и от калечащих языковую стихию жаргонов, косноязычия, сквернословия – с другой?

Осмысляя теорию «живого великорусского» – мы и приходим к этому странному словцу «союзология», означающее исследование важности и необходимости, незаменимости общенационального, общепризнанного творческого союза в деле сохранения языкового РАЗВИТИЯ.

Языкознание, лингвистика, филология – почтенные академические науки, но к чему скрывать: они изучают уже состоявшиеся, уже сложившиеся формы речи, они по самой природе своей обращены к прошлому языка, охраняют его корни – но не побеги и не крону.

Формальные языковые нормы, построенные на шаблонах, клише, штампах, – в наши дни может освоить даже машина.

Здесь отметим очень важное: ещё в 1896 году Антон Павлович Чехов описал жизнь подавляющего большинства интеллигенции своего времени, её «умственный труд» – как удручающую участь «сидеть в душной комнате, переписывать, соперничать с пишущею машиной». Самого понятия «искусственный интеллект» ещё и в помине не было, а Чехов уже предвидит: «для человека моих лет это стыдно и оскорбительно. Может ли тут быть речь о святом огне!».

Писатели – архитекторы языка. Не того, казённого, уставного, школярского, которому нынче обучают и машины и в котором однозначность ряда затёртых фраз названа златоустом Николаем Гумилёвым «мёртвыми словами»:

Мы ему постили пределом
       Скудные пределы естества.

Но писатели – архитекторы иного слова, живого великорусского языка, как назвал речь нашу великий Даль! Настоящие писатели не просто используют речь, не просто пользуются ею, но и расширяют её горизонты, её выразительность и точность, создают её, пополняя устоявшиеся формы новыми удивительными деталями.

Такова теория великого русского лингвиста А.А. Потебни, который полагал, что диалекты разных краёв («украин») России должны обогащать единый русский литературный язык, соединяясь в нём, в бескрайности его блистательных синонимов, изобразительных форм, как ручейки в великом море.

Обращаясь к латыни, мы понимаем, что «мёртвый язык» – не обязательно тот, на котором перестали говорить и писать. На латыни говорят и пишут, её используют в разных науках, особенно в медицине. Почему же она «мёртвый язык»? Потому что на ней не пишут художественных произведений! То есть рецепты и этикетки пишут на латыни во всём мире, и в этом смысле она вполне функциональна. Она – действующий язык. Но не живой.

Знатоков латыни, кафедр по её изучению много, а вот союза писателей, пишущих на этом языке, нет и быть не может. «Латынь из моды вышла ныне», – сказал великий Пушкин ещё в начале XIX века. Имеется в виду – для художественного творчества и духовного самовыражения. Как собрание поговорок она модна у интеллектуалов и сегодня!

Но вот я употребил коварное слово «самовыражение» – и тут же слышу голос критиков: ведь любой сквернослов, пеняют мне, любой хулиган, склонный к эпатажу, любой, кто «по фене ботает», всякая жертва жаргона – считает свою манеру говорить и писать «самовыражением» и «индивидуальной особенностью», «оригинальностью» (под которую очень часто маскируется оригинальничание).

Вы, автор, говорят мне – боитесь омертвления языка в хитине клишированных форм. Но если всякий будет ломать под себя, как попало лексику, фонетику, грамматику, морфологию слова – разве это не погубит «великий и могучий» литературный язык?!

И если филологи, лингвисты есть «археологи словесности», они – говоря словами Бунина, хранят «гробницы, мумии и кости», то бросающее им вызов словесное хулиганство, уродливые проявления «новоязов», «речекряков» – разве не несут в себе смертельной угрозы для национального литературного языка?!

Вот поэтому – отвечаю я – и необходима «союзология», как теоретическое фундаментальное осмысление хранителей живого, развивающегося, переливисто-переменчивого, но в то же время хранящего, блюдущего себя во всём лучшем своём языка!

У предков и покойников нет монополии на язык, они завещали нам живое слово как общее с ними достояние. И мы не вправе умертвить его машинной штампованной однозначностью выражений. Не вправе идти на инфляцию в пошлости и банальности взаимных повторов.

Но в то же время, не давая ему превращаться в мумию, в мраморную статую, пусть и прекрасную – но уже неживую, мы тем более не вправе дать волю всем словесным дикоросам, всем сорнякам, тучно и обильно заполняющим русскую речь! Сейчас модно говорить о «саморегулирующихся организациях» – у строителей, у транспортников и т.п. Тем более должна быть «саморегулирующаяся организация» у практиков языка, у действующих писателей. Только она и может обеспечить сложнейший диалектический процесс: дать языку развиваться, сохраняясь, и сохраняться, развиваясь. А противоречие между сохранением и развитием – видно невооружённым взглядом! Попробуйте что-то передвинуть, но так, чтобы оно осталось незыблемым…

Работу с живым великорусским языком не могут осуществлять ни теоретики языкознания, сухие кафедральные профессора, ни либеральные пачкуны, у которых всё хорошо, что хорошо разрекламировано.

Приведу аналогию: ни патологоанатомам, ни полуграмотным знахарям лечить живых пациентов в приличном обществе не дозволяют. Потому в моих устах «союзология», как бы наука о познавательной нише общенационального Союза писателей – не просто корявое новое словцо, а важный элемент осмысления языковой жизни и живости.

Для чего мы? Только чтобы друг другом любоваться? Или же на нас возложена важнейшая культурная функция, доверившая в руке саморегулирующегося профессионального писательского сообщества живость «живого великорусского»?!

Чтобы, с одной стороны, выводить из национальной литературы токсины сквернословия, косноязычия, примитивности и неграмотных оборотов, но с другой – не дать национальной литературе заглохнуть в гробнице, где пребывает латынь. Напомню – со времён Цицерона, принятого эталоном, – неизменная!

 

Язык и Разум неразделимы, чтение и интеллект – «близнецы-братья» (даже если считать, что один брат родился чуть позже другого, у близнецов так бывает). Кризис в национальных литературах, и очевидные процессы интеллектуальной деградации народов мира – неразрывно взаимосвязаны.

По информации на март 2025 года учёные считают, что с 2010 года наблюдается стремительное снижение уровня интеллектуального развития людей. Проблемы с вниманием и аналитическим мышлением проявляются не только у подростков, но и у взрослых.

По данным международных исследований PISA и ОЭСР около 25% взрослых в развитых странах не могут решить даже простые математические задачи, а в США этот показатель достигает 35%. Причиной учёные называют растущую зависимость общества от информации нетекстового характера, не связанной с чтением^[1].

Также специалисты связывают ухудшение когнитивных способностей с влиянием смартфонов, быстрого интернета и социальных сетей, которые стимулируют выброс дофамина без значительных усилий. Кроме того, перегрузка зрелищами в ущерб связным текстам из социальных медиа и других источников ведёт к систематической усталости мозга, что также ухудшает способности к мышлению и познанию.

Мы можем уверенно утверждать: чтение выступает как источником, так и тренажёром связного мышления человека! Слово писателя – это:

– и колыбель человеческой мысли,

– и транспортное средство её перемещения (коммуникации),

– и главная мера оценки её (мысли) качества.

Живой великорусский язык (если пользоваться определением великого Даля) – лучший стимулятор нейронов головного мозга. Он содержит в себе языковую философию, которая отсутствует в дочерних языках, подвергшихся, в силу многих исторических причин, порче, искажению. Приведу лишь один пример (хотя таких примеров множество): русское слово «стекло» отражает философию генезиса – стекало, стекало, стекло, затвердело и стало стеклом. В польском и чешском языках слово подверглось искажению, обрело форму «скло» (sklo, szkło) – которая ничего не выражает, кроме утраты изначальной образности.

Чтение – незаменимый инструмент не только развития, но даже и изначального создания, сотворения таких явлений, как фантазия, воображение, обобщение идей. Это связано с тем, что писатель осуществляет «архивирование» образа, как бы запаковывает его в слово, а читателю нужно «распаковать» посылку, иногда представляющую из себя развивающий мышление ребус. Ничего подобного нет в других средствах передачи информации (при всём к ним уважении): они дают образ сразу, в готовом виде, картинкой, получателю не приходится напрягать мозг, чтобы его вообразить, представить, сконструировать в голове. Итог соответствующий: мозг, мышление деградируют при прямой передаче образов.

 

«Технический язык» под «национальной литературой» понимает всё, что написано на том или ином языке. То есть берёт чисто формальное, номинальное соответствие: «жанр + язык», вот и получилось: если роман, рассказ на монгольском – то вот вам «монгольская национальная литература».

«Союзология» же говорит, что на самом деле всё сложнее, что «НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА» – это марка, знак качества, который присваивают знатоки, коллеги по цеху, профессиональное литературное сообщество той или иной книге. Нужно понимать, что подобие национального языка могут симулировать и разного рода мусорные формы самовыражения, косноязычия и сквернословия. И не нужно по формальном признаку включать их с ходу в корпус «НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ», то есть в собрание особых сочинений. Тех, что прошли проверку и у собратьев по перу, и у времени.

Национальная литература – это культурное достояние нации, а не просто любое самовыражение на том или ином, в меру или не в меру испорченном национальном языке.

И вот эту марку, этот, говоря современным (замусоренным англицизмами) разговорном языке, «бренд» – «Национальная Литература» – определять и хранить судьба доверила Союзу писателей. Почему я много лет и настаиваю, что он должен быть единым, неделимым, одним, а не множеством «клубов по интересам». Если «знак качества» присваивает множество самозваных группировок – это значит, что он лишён какого-либо смысла и веса!

«Вначале было Слово» – настаивает Евангелие. Давайте иметь твёрдость, чтобы озвучить очевидное:

– слово – это и рождение мысли, как таковой;

– и средство её выражения, передачи другим людям (иначе как им догадаться, что пришло к тебе в голову?!);

– и красота (или безобразие) мысли – что тоже определяется словом.

Когда мы говорим о художественной литературе, выделяя её из сухой академической философии и столь же сухого кафедрального языкознания, то мы говорим о:

– жизнезнании,

– живословии,

– мыслеобразности.

При этом мы должны понимать, что жизнезнание художественного текста шире, важнее и объёмнее так называемого «любомудрия» (на иностранных языках – «философии»), а живословие – шире и важнее языкознания (можно в совершенстве изучить язык древних майя и даже писать на нём – но их слова от этого не оживут).

Если же мы говорим о таком явлении, как косноязычие, бедность образных форм языка, искажённость речений, то мы должны осознавать, что это удар не только по культурному наследию. С точки зрения экономики косноязычие – это низкое качество жизни. И не только духовной, но и материальной её стороны. Человек, который не умеет выразить свою мысль, не умеет себя представить, красиво и ярко подать слушателям и читателям продукт своего труда – обладает чисто экономическим изъяном (кроме очевидной малокультурности).

Экономика, сколь бы материальной и даже «низменной» ни была, – неразрывно связана с коммуникацией, способностью к общению, разговору. Беден язык – беден и человек, это же неизбежно, если не сразу, то в долговременной перспективе бесспорно!

Оскудение языка не только ведёт к угасанию экономической жизни народа, но и столь же очевидным образом – к деградации его политической культуры, сферы управления и администрирования. Ну, в самом деле, задумайтесь, друзья мои, – если люди бедны на слово, косноязычны, если у них лексикон как у людоедов – то ведь и общественная жизнь у них будет как у людоедов, не выше, не богаче формами!

Именно поэтому, кстати отметим, главный удар врагов любой страны в первую очередь наносится по национальной словесности: учёных можно потом использовать на оккупированных территориях, сантехники будут чинить трубы и в концлагере, а вот национальной литературе при иноземной оккупации делать нечего. Где главный нерв народного духа – туда наносится и главный удар, а «извозчики нужны при любой власти».

То, что начинается Словом – развивается потом в любой отрасли жизни, не только в духовной! Торговля, богатая словом и образом, – богатеет и на продажах. А производство? Если мастер хорошо владеет словом, то он хорошо передаст ученику навык, что и составляет основу «промышленного воспитания нации». А если плохо?! У мастера есть только один способ завещать свои «золотые руки» ученикам – обучить их всему, что сам знает, а для этого нужен богатый и образный язык.

 

Разумеется, всё вышесказанное относится к любому литературному направлению. Но очевидно, что ближе всего к реальности, менее всего в эмпиреях находится именно проза. Как проза опишет жизнь, как она сумеет преподать целостную картину жизни эпохи – такой жизнь и будет.

Философия – для интеллектуалов (очень узкий круг^[2]), история же – поневоле (сколько бы не пытались марксисты превратить её в сборник экономической статистики) – всегда адресована царям, правителям, верхушкам и чрезвычайным событиям. Что же касается основного слоя любой эпохи – то он отражается и в значительной степени создаётся художественной литературой. И в первую голову – прозой.

В прошлую историческую эпоху был распространён взгляд на мышление как на «отражение» материальных событий, что выражалось афоризмом «бытие определяет сознание». В силу этого считалось, что литература, проза, – лишь отражает события материального мира, более или менее искажённо (мол, чем правдивее – тем более велик писатель).

Но нам такой взгляд чужд. Мы убеждены, что сознание определяет бытие, что вся наша реальность – создана нашими идеями, а не наоборот. А раз так, то реальность, сформированная на основании одних произведений литературы, будет существенно, иногда роковым образом, отличаться от реальности на основе других. По меньшей мере – в части восприятия. А по большом счёту – так и во всём…

В либеральное лихолетье куда только ни относили власть имущие литературу: и в сферу услуг, и в сферу досуга, и в сферу «узкого круга по интересам», не обязательного для широкой массы населения. Но всё это крайне деструктивный подход (впрочем, не вчера начавшийся), который путает базис и надстройку.

То есть: явление, с которого всё начинается – Слово, – отодвигают в самый конец, как третьестепенное следствие. А то, что выступает лишь последствиями духовной жизни общества, технической реализацией его смыслов и устоев, – выставляется как первейшее и первостепенное.

Все попытки отнести вопросы национальной литературы в резервацию, в гетто, в «отдельный чуланчик» – где она пребывала бы, «не мешая» жизни в «основных комнатах», – заканчиваются всегда плачевно (а для врагов нации – прекрасно). Прибегну к такому сравнению: если откачать из комнат воздух, то уже неважен их метраж, интерьеры и качество паркета на полах. Жизнь в безвоздушном пространстве невозможна, хоть ты золотом все стены в нём обклей!

Нельзя смириться с тем, что в дикорастущем режиме, подобно сорнякам (а не культивируемым растениям), будет формироваться то, о чём мы выше говорили: жизнезнание, живословие и мыслеобразность населения. Как презрительно говорят либералы – «пипла». Но если вместо органичной национальной литературы у нас будут мертворожденные либеральные конструкты, то и вместо народа у нас окажется «пипл»: я не пугаю, я констатирую горькую, увы, правду…

Почему необходимо работать, и весьма активно, чтобы прививать людям с детства хороший литературный вкус, поднимать их уровень восприятия текстов, их совместимость с подлинными шедеврами? Разве подлинный шедевр не пробьётся к людям сам, опираясь лишь на свои превосходные качества и содержательную глубину, «измерение красоты», в них заключённой?

 Есть печальная, но очевидная особенность: теплее всего любое (не только литературное) произведение человек встречает согласно собственному уровню. Наивно ждать от всякого человека объективной оценки! Низкоорганизованный человек не только будет рукоплескать низкопробным поделкам, но даже и обречён им рукоплескать.

В условиях культурной недоразвитости по-настоящему ценные памятники культуры он оценить не в состоянии, они ему попросту непонятны, пролетают «выше лба», и в его вселенной как бы отсутствуют. Он не то что отрицает, отвергает их – он их просто не замечает, не в состоянии воспринимать. При этом «артефакты» (скажем так), соответствующие его уровню, – он считывает в прямом и переносном смысле слова. Что ему понятно – то и кажется ему «прекрасным», «великим», «настоящим». Порой оценка обывателя не только далека от подлинной культуры, но даже и противоположна ей!

Развитие человека невозможно без развития, совершенствования, усложнения культуры – да. Но это только половина правды. Развитие, совершенствование, усложнение культуры тоже невозможно без развития «внутреннего человека». Русская литература всегда была сильна тем, что великим писателям в ней соответствовал великий читатель. Он не только развивался благодаря классикам, но и сам, своей позицией, выбором, начитанностью – развивал литературу до состояния классики.

Нам никуда не уйти от плачевной, но безусловно присутствующей способности пустоголового человека воспринимать мелкое как «великое», а великое как «ничто». Потому диалектика развития такова: человек развивает что-либо общественное, только если сам при этом развивается, но и наоборот: развиваясь сам, он развивает всё, что его окружает.

Таков один из основополагающих постулатов православной философии, выраженный святым Серафимом Саровским: «Стяжи Дух мирен, и тогда тысяча душ спасется около тебя».

Батюшка Серафим поставил задачу «стяжания Духа» и как личную, индивидуальную цель человека, но в то же время и как инструмент спасения «тысяч и тысяч» (а может, и миллионов) других разумных созданий. Ибо если хорошо проложить лыжню, то всем, кто идёт следом, будет легко и быстро по ней скользить.

Такова стратегическая задача Прозы с большой буквы, та смальта, из которой и слагается «мозаика прозаика», без преувеличений или метафоры, а прямо и буквально слагающая мышление народа, и через сознание – его бытие, его картину мира и его будущее. Остальное – уже детали, если помнить, держать в уме это главное…

Уфа, 10.04.2025

---------------------------------------------

^[1] Презентационные возможности цифровых технологий и клиповое мышление, при котором человек воспринимает информацию фрагментарно, короткими кусками и яркими образами.

^[2] Г. Гегель, умирая, сказал: «Умирает единственный человек, который меня понимал, да и то не всегда».