Вячеслав КУЗЬМИН. ИДЯ ПО ЛЕЗВИЮ СТИХА… Поэзия

 

Вячеслав КУЗЬМИН

ИДЯ ПО ЛЕЗВИЮ СТИХА…

 

* * *

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
       Попробуйте, сразитесь с нами!
       Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
       С раскосыми и жадными очами!
                                                          Александр Блок

Пальцы струнами стекли по грифу,

Зазвенели ручейком аккорды.

Кто мы, арии, сарматы, скифы?

Полудикие степные орды?

 

Полуграмотные злые бесы,

С балалайкой на медведях диких?

Маслом жёлтым – на ущерб месяц,

Истончается вовнутрь выгиб.

 

Сабля, складень, да кривой посох

В сенцах тёмных до поры дремлют.

Мироточили зимы слёзы,

Да как не было – ушли в землю.

 

Пой гитара, береди душу,

Говори на языке песни.

Мы жизнь ладили, а враг рушил,

Пёр навалом, ну хоть ты тресни!

 

Били смертно, жали в срок нивы,

Возносили похвалу Богу.

Кто мы, арии, сарматы, скифы?

Нет – мы Русские.
                                     И нас много.

 

АПРЕЛЬ СБОИЛ

Мне было что сказать, но мир был глух.

Апрель сбоил, надрывно, как курильщик.

Весенний снег похож на мягкий пух,

Почти что зимний, разве малость чище…

Ранимей в обречённости своей,

Белее от ликующего света.

Ему не спрятать грязи и смертей,

И не отсрочить будущего лета.

Он просто случай.
                                     Редкий эпизод.

Каприз природы – своенравной дамы.

А птичья трель торит небесный свод,

Нет для неё в случайном снеге драмы.

Как нет ни в чём ином.
                                           Ведь это – жизнь.

Обычная до умопомраченья…

—

Зима – Весны суровая дуэнья

В последнем вальсе медленно кружит.

 

* * *

Канавы полные воды.

Остатки снега на газонах.

В давно оттаявших вазонах

Желтеют робкие цветы.

 

Вот только на дворе – февраль,

Прозаик вьюг, поэт метелей,

Витиеватых строк кудели,

Лиловых завитков спираль.

 

Творец оледенелых рифм,

Холодный рецензент метафор...

Достать чернил из чрева шкафа

И думать, что покамест жив…

 

И не тревожиться прослыть

Смешным мечтателем и плаксой.

В белёсой мгле округлой кляксой

Маячит силуэт ветлы.

 

Чернеют абрисы берёз.

Остатки снега на газонах.

Цветы в оттаявших вазонах –

Зимы негаданный курьёз.

 

* * *

Исчез привычный антураж зимы.

Растаял снег, оставив грязь и слякоть.

Поэты принялись о нём привычно плакать,

Как будто брали этот снег взаймы.

 

Так, словно он – бесценный атрибут

И без него зима, и жизнь – ущербны…

Немым свидетельством чернеют ветки вербы

И ветры по-весеннему поют.

 

И всякий олух обмануться рад,

Приняв антракт за окончанье действа.

Не сломлен дух сурового семейства

И далеко последний снегопад.

 

И впереди февраль – поскрёбыш зим,

А с ним – и новый снег, и плясы вьюги.

Антракт закончится, не плачьте горько, други,

И попытайтесь насладиться им.

 

* * *

Лишь три строчки из цифр до весны –

Обнадёжил с утра календарь.

Души робко приходят во сны,

Память хрипло поёт им тропарь.

 

Души силятся что-то сказать,

Докричаться с небес до меня.

Им прокрустово ложе – кровать,

Плащаница с Христом – простыня.

 

Здесь, в кромешной ночной темноте,

В невозможном для дня купаже

Души жаждут томления тел,

Что давно не имеют уже.

 

Души ищут немного тепла,

Холод вечности – тягостный груз

И виденья, что Дрёма сплела

Улетучатся ближе к утру.

 

Их безумный, но яркий сюжет,

Что как будто бы знал наизусть,

Оставляет лишь смазанный след,

Да щемящую лёгкую грусть.

 

* * *

Мальчики ловят на удочку серп луны.

Летнее утро. На речке туман и тихо.

Рыбы задумчиво смотрят из глубины,

Может на небо, а может на тайный выход.

 

Не обращая внимания на червя

В тщетных потугах слезть со стального жала…

Ну, а луна, серебром на волнах горя,

В небе росла, в отражении – умирала.

 

В даль уходила ночь, сдав дежурство дню,

Мутный рассвет до мурашек похож на бархат.

Сны и дурные мысли предам огню,

Чтобы от них не осталось ни слёз, ни праха.

 

Светлое небо баюкает лунный чёлн,

С ветхих мостков вниз свисают босые ноги

И поплавками белеют средь ряби волн

С самого детства знакомой, родной протоки.

 

В ней утонул блесной тонкий серп луны.

Ночь растворилась в реке полным фунтом лиха.

Рыбы плюют пузырями из глубины,

В вечное небо – забытый желанный выход.

 

* * *

Тополиным пухом невесомым

Кружатся снежинки за окном.

Февраля полуденная дрёма,

Вечности беззвучный метроном.

 

Хрупкий стебель крепнущего света

В хаосе погодной кутерьмы

Тихо дремлет в ожидании лета

За стенами ледяной тюрьмы.

 

За забором серых зимних будней,

Словно в будке старый сонный пёс.

Дни зимы бессвязны и лоскутны:

Утром – слякоть, к вечеру – мороз.

 

С заходящим в тучах алым диском,

С чаемой иллюзией тепла.

Робкий март уже до боли близко,

Робкий снег целует хлад стекла…

 

И кружится пухом невесомым,

И до срока за моим окном –

Февраля полуденная дрёма,

Вечности беззвучный метроном.

 

* * *

Апрель. Отдёрни занавеску,

Впусти в квартиру солнца луч.

Он, словно золото, тягуч

Тяжёлым, благородным блеском.

Впусти бурливую весну,

Вступившую в свои владенья.

Заполнив радостным кипеньем

Зимы, ушедшей, тишину.

Наполни душу новизной,

Прости другим, смирись с потерей.

Своими чувствами не меряй

Бездонности души чужой.

Вдохни весенний фимиам,

В нём жизнь свой дух запечатлела

И в торжестве пути воспела

Печаль и радость пополам.

И на мгновение замри.

Почувствуй – всё вокруг недаром.

И вместе с солнечным пожаром,

Пока ты жив – сияй, гори!

 

* * *

Наследили опять на небе,

Труд уборщиц – оксюморон.

В колыбели чабрец и гребень,

В поле – мартовский слёт ворон.

 

Подсушило чуток дороги,

День давно перевесил ночь,

Часто к вечеру крутит ноги

И не так веселит вино.

 

И всё реже волнуют люди,

И больших городов огни,

Где пылают костры из судеб

Как когда-то – костры из книг.

 

Угли тлеют под слоем пепла,

Спит весна беспробудным сном.

Новолунием ночь ослепла,

День горит золотым руном.

 

Облака, как овец по небу,

Ветер гонит со всех сторон.

В колыбели чабрец и гребень,

В поле – мартовский слёт ворон.

 

* * *

Неловкий поцелуй в холодный лоб

Зимы, ещё не до конца покойной…

Седые небеса бесстрастны к войнам

И недругам, что вечно врут взахлёб.

К порочности и бесконечным «не»,

И тем, кто выбирает Богу имя…

Возможно, что мы живы лишь во сне,

Когда не сознаём себя живыми.

Наладив ту единственную связь,

Питая неосознанную Вечность,

Совсем не нужно ни ушей, ни глаз –

В полночный час молитв сверчка за печью.

И жизни ток бурлит в твоей крови

В спасительной тиши уютных спален,

Когда ты воплощён и уязвим,

И чист настолько, что парадоксален,

Как поцелуй в давно остывший лоб

Того, чей путь земной навеки пройден…

 

И небесам – не интересны войны.

И недруги – всё также врут взахлёб.

 

* * *

Рукой подать до Пасхи и до мая,

Цыганский календарь – бездумный век.

Как может, беспрестанно умирая,

Нести частицу Искры человек?

Незримый кварк божественного смысла,

Идею и доктрину бытия…

Мелькают чёрно-красной лентой числа,

Мелькаю где-то в этой ленте я.

Или живу.
                       В коротких передышках,

Меж вечным «надо», «сделать» и «вчера».

Пока гвоздями не прибита крышка

Играю в жизнь.
                                 Она же ведь – игра.

Со смертью? С Богом?
                         С собственным безумьем?

Так было б проще, кто бы возражал.

Играй, играй, ведь ты еще не умер,

Хватает наглости, хватает куража.

Хватает времени.
                           И пусть мелькают даты,

Растает будто призрак зимний сплин.

Судьба сдаёт случайные расклады,

Но брать ли прикуп – знаю я один.

 

* * *

За палисадом – дом старинный,

На окнах простенький узор.

Пожаром бархатцев и циний,

Когда-то озарялся двор.

Сейчас же: шелушится краска

И плохо держит шпингалет,

Торчит оконная замазка –

Следы давно минувших лет.

Предметы в комнатах не броски,

Не явственны сквозь стекол муть,

Как будто бы в оплывшем воске

Свечи, что так легко задуть…

Неощутимого довеска,

Неуловимой пустоты.

Не шелохнется занавеска,

Не станут прежними цветы.

Подворье заросло бурьяном,

Ослепли окна чернотой,

Конёк трухою деревянной

Осыпал шифер вековой.

Заросший мхом. Позеленевший.

Хранивший дом от непогод,

Бригадой плотников приезжих

Настеленный в победный год.

И помнящий смолистый запах

Янтарных тёсанных венцов.

Маляр, дурашливый растяпа,

Замалевал дверной засов,

И тот засох, заклинив крепко

Входную дверь, что нет давно,

Её расколотые щепки

Сожгли под горькое вино.

И копоть покрывает стены,

И более не свят порог…

Путь от рождения до тлена

Короче всех земных дорог.

Быстрее бурного потока,

Молниеноснее змеи.

Жизнь – восхитительно жестока

В своём извечном житии...

В своих несложных постулатах

О бренной сущности всего…

—

Спит старый дом, живой когда-то

И видит сны, как был живой.

 

* * *

Пройтись по лезвию стиха

И, очутившись в зазеркалье,

Постичь всю образность греха

И всю экспрессию печали.

И страсть, что движет гордецом,

И как великих губит чарка...

Как свет небесного огарка,

Для нас зажжённого Творцом,

Святит поэта изнутри

Благословенным вдохновеньем…

Как пляшут призрачные тени,

Порой до утренней зари.

И на Калиновом мосту

Стоят, обнявшись, неподвижно…

Как душу радуют афиши,

А тело волокут к кресту.

И Слово, будто эликсир,

Врачует и несёт прозренье…

Какие муки терпит гений

Когда рождает новый мир,

Идя по лезвию стиха

Как по дороге в зазеркалье,

Где ждёт вся образность греха

И вся экспрессия печали.

 

* * *

Что-то из образов станет стихами,

Что-то развеется в мареве снов:

Хитро петляет тропа под ногами,

Переплетая низины с холмами, –

Быстро её не распутать узлов.

 

С первой попытки не выправить долю,

Счастья не выковать в кузне пустой.

Снежной позёмкой по белому полю,

Может, – к свободе, а может, – в неволю

Гонится ветер за глупой мечтой.

 

Мчится на крыльях легко, без оглядки,

Неисправимый, чудной ловелас,

И замирает в глубоком распадке,

Прячась в торчащие жидкие прядки,

То ли ликуя, а то ли молясь.

 

* * *

Мне никогда не стать своим

Для жизни монотонно-жуткой,

Не растопить удачной шуткой

Озноба бесконечных зим.

Не заглушить тупую боль

От нескончаемых порезов

Души, что не бывает трезвой,

И в ней совсем не алкоголь.

В ней недостаток тишины,

Звучащей нудным белым шумом,

И сонм желаний неразумных,

И чувство вечное вины...

Рубцы трагических потерь

Себя в бесчисленных сраженьях,

Когда из мутных отражений

Рождается зеркальный Зверь.

В ней тлеет хрупкий огонёк

Наивной, призрачной надежды

На то, что я останусь прежним,

Пройдя маршрут своих дорог.

 

* * *

А небо будто силится сказать,

Из облаков овал лица ваяя…

Луна в три четверти – монета золотая,

И день прибавился ещё минут на пять.

Убавив жизни отведённый срок,

Обрезал ночь восходом солнца ярким.

Немного ценности в малюсеньком огарке:

Остатки воска, да витой шнурок.

Но стоит только поднести огня

И раздвигаются границы тьмы и мира…

Как много жизни прошуршало мимо

Того, прошедшего, прожившего меня…

Как много лиц, как много городов,

Асфальт, брусчатка, грязь уездных улиц.

Когда б из времени мы лить умели пули,

То не было б ценнее тех трудов

И страха старости.
                            Лишь вечное «сейчас»

В дороге от рожденья до погоста.

Коль просто жил, так и иное – просто,

Пока души огарок не погас.

И золото – лишь золото луны.

И новый день – немыслимая ценность.

И пульсы сердца гонят жизнь по венам

Не нарушая неба тишины.

 

* * *

Март уныло сыплет мокрым снегом,

Прибивая городскую пыль...

А ещё вчера – сорочий стрекот –

Лёгкой имитацией стрельбы.

Белизна замёрзшей водной глади,

Замершей под тяжестью брони.

Ели плотным строем берег градят,

Солнца яркий луч резцом гранит.

И опять скользя за облаками,

Создаёт уютный полусвет,

Рыбаки склонились над кивками –

Их игры сейчас важнее нет.

Не клюёт. Меняется погода.

Пошаманить, что ли, с цветом бус?

Тропы к лункам, тропы к небосводу –

Каждый к счастью торит нужный курс.

Спрятавшись от будничного стресса:

Старый ящик, бур-коловорот…

Для кого – трофей важней процесса.

Для меня – совсем наоборот.

Отпустить на день дела и мысли,

Призрачные, словно миражи,

Ощущая трепетанье жизни,

Выловленной на другую жизнь.

 

* * *

Не нужно манифестов.
                                       Лишь – стихи.

Такие, за которые не стыдно.

Ведь ненавидеть можно только слитно.

Любить – раздельно.
                                         Грешных и грехи.

Свои почти всегда со знаком «плюс».

Простая математика.
                                          Без трюков.

На голом короле увидеть брюки

Сумеет тот, кто близок к королю.

Да, что там брюки?!
                                    Полный гардероб.

Пускай смешно.
                            Ведь смех – гроша не стоит.

Бездушие и ложь – сродни запою,

Пустая вежливость и благосклонный трёп…

И выгода.
                      Куда же без неё?

Так человек бесхитростно устроен:

Загонят в угол – безрассудный воин;

Поставят в стойло – просьбы и нытьё.

И манифесты.
                               Иногда в стихах.

Но чаще – в прозе: проще и дешевле.

А хрупкий мир – цветок на тонком стебле,

Трепещет робко в алчущих руках.

 

* * *

Мы все уйдём. И гончий пёс, и псарь.

В бинарный код, в страну большой охоты.

Оставив явь, постылую до рвоты,

Чадящую как масляный фонарь.

Свою звезду до боли сжав в руке,

Нырнём с разбегу в омут мирозданья,

И превратится, вывертом сознанья,

В кольцо миров пятно на потолке.

И серый свет, струящийся в окно,

И яркий, что от века светит душам…

Уже не важен и совсем не нужен,

Как это застарелое пятно.

Обрывки жизни растрепал сквозняк,

Куски не склеить, нет такого клея,

Но я её ни капли не жалею –

Источник жалости давным-давно иссяк.

Заилился от каждодневной лжи,

От равнодушия, похожего на святость.

Душа небрежно, словно простынь, смята

И в уголке испуганно дрожит…

И ждёт как пёс, когда любимый псарь

Возьмёт её в Страну Большой Охоты.

Оставив явь, постылую до рвоты,

И погасив свой масляный фонарь.