Анатолий ПОБАЧЕНКО. «НЕЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ» ГЕОРГИЯ ВЯТКИНА. К 140-летию со дня рождения поэта

 

Анатолий ПОБАЧЕНКО

«НЕЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ» ГЕОРГИЯ ВЯТКИНА

К 140-летию со дня рождения поэта

 

Кто дерзновенен был –
тот вспыхнул не напрасно.
Г.А. Вяткин

 

В поэтическом наследии Георгия Андреевича Вяткина (13.04.1885, Омск – 08.01.1938, Новосибирск), крупнейшего сибирского писателя первой половины ХХ века, есть два стихотворения с названием «Художнику». Первое – написано в 17 лет и посвящено художнику Валерию Павловичу Овсянникову (1862-1911), живописцу, графику. Он в 1882 году совершил путешествие в Персию, в 1885-м – в Европу (Франция, Бельгия, Италия). Овсянников – автор серии открыток (1890-е годы) «Сибирь». Открытки изображали виды природы и местной жизни, которые можно было лицезреть во время путешествия от города Кяхта, расположенного на китайской границе, что к востоку от озера Байкал, до Санкт-Петербурга.

В этом стихотворении есть прямая цитата из Библии «…жатва велика, а делателей мало» (Лк. 10:2), подключающая к контексту идею величия задачи художника и ответственности его дара:

…Иди туда, где мрак, где море суеты.

Там засвети огонь бессмертной красоты,

Туда неси свои божественные чувства!

Посвящение к стихотворению 1902 года свидетельствует о неподдельном интересе молодого писателя к живописи, к теме Сибири в искусстве.

Написанный уже в зрелом возрасте сонет «Художнику», заканчивающийся риторическим вопросом «Что мир без творчества, и что без мира ты?», несёт отголоски другой художественной эпохи. В этом произведении предназначение художника, творца чего-либо эстетического, декларируется как служение «красоте нетленной», а творчество сравнивается с солнцем над вселенной.

Своей стезёй светло и вдохновенно

Иди вперёд, сверши заветный круг,

Всему живому вечный брат и друг

И в радости, и в горе – неизменно.

 

Скорбит земля под ношей крестных мук,

Но Творчество – как солнце над вселенной.

Ты слышишь зов быть с красотой нетленной.

Ты видишь лес подъятых к солнцу рук.

В такой формулировке поэтического кредо прочитываются и отголоски литературных манифестов представителей серебряного века русской поэзии, и солярные лозунги поэтов революции, звучит классическая идея жертвенности творческого дара. В поэтическом мире Вяткина находятся разные пристрастия, увлечения, течения, образные и художественные системы символизма, романтизма, реализма, но провозглашается главное:

Не изменяй путям своей мечты

И всех и всё зови на поединок

Во славу жизни, воли, красоты!

Этому Вяткин оставался верен до конца своих дней, как и его друг, алтайский художник Григорий Иванович Гуркин, – оба они были репрессированы и расстреляны с интервалом около трех месяцев.

Первым тему дружеских взаимоотношений художника слова и живописца-алтайца начал детально изучать внук писателя Андрей Евгеньевич Зубарев, посвятивший не одно десятилетие собиранию творческого наследия своего деда, написанию его биографии и подготовке к изданию собрания сочинений Георгия Вяткина в пяти томах. «…Откликнуться на каждый призыв жизни и улыбнуться каждой звезде и каждому сердцу, ожидающему этой улыбки – должен суметь поэт, – если хочет он, чтобы его песня была живой и нужной, трепетной и волнующей». «Георгий Андреевич был именно таким. В этом я, его внук, убеждаюсь с каждым днём всё более и более, изучая материалы о нём, о его друзьях, путешествуя по следам его жизни…».

Основному мотиву творчества, описанию природы Сибири, посвящены многочисленные стихи поэта («Сибирь», «Сибирские мотивы», «Мне чужд, Сибирь, твой блеклый небосвод…») и отдельно сборник «Алтай» (1917 г.) – о красоте величественного уголка России. Критика того времени отмечала:

«…Любовная нежность к прекрасной Природе вся захватила поэта, и он хочет собрать всю прелесть ночей и дней, грусть вечеров, сумрачность туманов, чтобы перелить всё это в души людей и поднять их к вершинам и солнцу, сделать их проникновеннее и чище».

Литератор Ф.Ф. Филимонов (редактировал газету «Свободная Сибирь», издавал сатирический журнал «Фонарь», печатался под псевдонимами Бес, Гейне из Ирбита, Дедушка Фаддей и др.) написал маленькую рецензию на книгу Вяткина «Алтай»:

«… О Сибири давно уже можно говорить, не вспоминая о каторге.

Сибирь вовсе не специализировалась «на бурях, снегах и метелях». Она не вечно мрачна и нахмурена… Она умеет и ласково смотреть, и нежно улыбаться»…

И резюмирует: «Г.А. Вяткин – лучший из Сибирских поэтов».

Бог окропил долину огоньками,

Посеял щедро лилии по ней.

Остановись! Тайга теперь за нами.

Ночуем здесь. Расседлывай коней.

Вечерний час задумчив и прохладен,

Серп месяца прозрачен и остёр.

А даль во мгле. Из синих горных впадин

Ползёт туман. Но мы зажжём костёр.

«Прекрасные стихи! Привет вам, прекрасный певец Сибири!». Так писал известный сибирский критик, когда его попросили дать отзыв на книгу стихов Георгия Андреевича Вяткина «Алтай».

Текут века, покорны и безгневны.

Течёт вся жизнь – к печальной вечной мгле…

Но эта ночь, но этот голос древний…

Минувшее бессмертно на земле.

Какой просветлённой должна быть душа молодого человека, чтобы с таким искренним благоговением принять в себя и понять неисчерпаемость и беспредельность природы. Всегда смотреть на мир тревог и сомнений жадными, всё вбирающими глазами, видеть его солнечным, весенним – вот что всегда представляется главным в стихах поэта. Его герой способен мечтать, видеть красоту этого мира, сопереживать, хотя болезненно воспринимает многие тёмные стороны жизни, её жестокость. Романтические образы, как «мятежное море», «немые утесы», «беззаботные русалки», «как ветер, умчаться в безбрежную даль», идут в творчество начинающего автора от поэтической традиции русской словесности. Но как естественно звучит его «Сонет» своей искренностью и открытостью:

Там, на моей суровой стороне

Леса шумят певучим нежным шумом,

И в полусне, печальном и угрюмом,

Поют, поют о солнце, о весне…

…О, Север мой, люблю тебя – до боли,

Но даль зовет, но сердце жаждет воли

И новых стран, где ярче жизнь и свет.

Немало мук, немало испытаний.

Но счастлив я, – я знаю боль скитаний.

И радость встреч, которой слаще нет.

Свой сонет Вяткин посвящает Ивану Бунину, которого знал лично и поддерживал переписку долгие годы.

Молодой сотрудник газеты «Сибирская Жизнь» часто ездил в командировки. В 1907-1914 годах Георгий Вяткин много путешествует: Москва, Санкт-Петербург, Крым, Финляндия, Польша. В селе Анос, под Чемалом на Алтае, его принимает известный алтайский художник Г.И. Чорос-Гуркин, в доме которого собираются выдающиеся люди Сибири того времени – Г.Н. Потанин, В.Я. Шишков, Г.Д. Гребенщиков, В.И. Анучин... Вяткин дружил, переписывался с такими крупными писателями, как И.Бунин, А.Блок, В.Короленко, В.Брюсов, М.Горький, А.Толстой, Р.Роллан.

Глубоко эрудированный человек, он занимался переводами из Гюи-де-Ровелена, Ады Негри, М.Конопницкой, Гейне, Петрарки. Р.Тагора, Г.Лонгфелло, Г.Ибсена… Переводы были большей частью с немецкого языка, но поэт по возможности старался познакомить читателей Сибири с мировой литературой и в целом с культурой других народов. Это было знаменательно до революции 1917 года, но позже становилось опаснее.

С июня 1918 года Г.А. Вяткин – сотрудник Информационного бюро Временного Сибирского правительства, с ноября 1918 – заведующий бюро обзоров печати в отделе печати Российского правительства А.В. Колчака. Непредвзятая работа Вяткина, его богатый журналистский опыт, разумеется, не могли остаться незамеченными адмиралом Колчаком и его окружением. Потому Георгий Андреевич оказался в составе сопровождающих Верховного Правителя в его поездке на Тобольский фронт. Его задачей было описание этой поездки, встреч адмирала с солдатами и населением. И Вяткин справился с ней, стараясь осветить события многосторонне.

В Ялте он впервые увидел море: «…Ночь, море и я. Раскрывается душа, окрыляется сердце. Великое таинство готово совершиться: слияние ночи, моря и мятежной души моей – в одно целое…

Слезы брызнули у меня из глаз. Я опустился на колени, на влажный песок, прижался обнажённой головой к земле и благоговейно поцеловал холодный мёртвый камень…

 И тогда три песни слились в одну: песнь волн, песнь зари и песнь моей души, обретшей Бога».

Подобные стихотворения в прозе не раз появятся в его творчестве. Семь прижизненных сборников стихов Георгия Вяткина – «Стихотворения» (Томск, 1907), «Грёзы Севера» (Томск, 1909), «Под северным солнцем» (Томск, 1912), «Опечаленная радость» (Петербург, 1917), «Алтай» (Омск, 1917), «Раненая Россия» (Екатеринбург, 1919) и «Чаша любви» (Новониколаевск, 1922) – уже своими названиями говорят о развитии таланта автора и о том, куда клонилась муза поэта. В 1917 году он выпустил сразу три книги – сборники стихов «Опечаленная радость», «Алтай» и прозаическую «Золотые листья».

Эпиграфом к своей книге «Опечаленная радость» Вяткин взял слова Ромена Роллана: «Да будут благословенны и Радость и Печаль: они – родные сёстры и обе святы. Они выковывают мир и создают души. Они – сила, они – жизнь, они – Бог. Кто не любит их обеих, тот не любит ни одной. И кто познал их, тот знает и цену жизни, и сладость расставания с ней».

Радость и печаль в творчестве Георгия Андреевича всегда были связаны неразрывно, и в этом убеждаешься, когда внимаешь остроте переживания.

Верую в ясный младенческий смех,

В нежные детские взоры…

Верую в радость и счастье для всех,

Верую в эти земные просторы.

Верую: силой твоей, Человек,

Жизнь безотрадную, пошлую, серую

Преобразишь ты навек…

Критики отмечали: «Вяткин – тонкий и изящный лирик. …у него выработанный звучный стих, которым он хорошо владеет, широкая художественная «образность» и всегда – настроение и искренность. Это его стиль, который даёт ему право на своё место и делает его заметным среди художников слова». Были и иные мнения. Но простым и понятным языком говорит он читателям в своих произведениях о жизни, и сердце благодарно тянется навстречу этим тихим и нежным строчкам. Искренность, интимность, благословляющая улыбка и светлая, осиянная внутренним светом, грусть – вот чем трогает сердце творчество Г.А. Вяткина.

И есть ли в нашей бедной речи

Слова, что были бы нежней,

Чем это ласковое небо

Над первой зеленью полей.

Он всегда считал, что вся русская литература – «это, прежде всего, отклик на человеческое страдание, крик уязвлённой совести, исповедь горячего славянского сердца». Он беспредельно любил свою Родину, Сибирь, восхищался красотами каждого её уголка, с нетерпением ожидал прихода весны как предвестника улучшения погоды, а может быть, и жизни… Он отчаянно верил в это далёкое улучшение жизни…

И счастлив тот, кто не потупит

Весенне-светлого лица

И, опьянён небесным хмелем,

Не отрезвеет до конца.

 

Вяткин много страдал, в юности жил бедно, даже очень бедно:

Помню вечный мрак подвала,

Вечный холод чердака,

Брань и драки из-за хлеба,

Из-за чёрствого куска.

И поэтому человеческое страдание для него – не отвлечённое понятие. «Опечаленная радость» – так назвал он одну из своих книг. Наверно, эти два слова – и есть его жизнь. Это было томительное расставание с Надсоном, мощная тяга к новым вершинам.

Эта светлая грусть, эта тихая радость близка мне:

Будет горек твой путь, словно в чуждом и страшном краю,

И падёшь ты в слезах и обнимешь холодные камни

И поведаешь им всю безмерную муку свою.

 

Но в тяжёлом пути, чрез борьбу и тоску, и мятежность, –

Как нездешний цветок на высоком и хрупком стебле, –

До конца, до конца пронеси эту светлую нежность

Ко всему, что живёт, ко всему, что цветёт на земле!

Георгий Андреевич не терпел пошлости, трусости, лжи, лени, насилия, не терпел издевательств над чужими душами и сердцами, говорил за всех, неистово веря в справедливое светлое:

В море унынья и пошлости,

В безднах страданья безбрежного

Все мы – искатели жемчуга,

Чистого, светлого, нежного.

«Человек должен, прежде всего, быть чутким к красоте… Красоту же я понимаю в самом широком значении этого слова, включая сюда и здоровье, и силу, и великодушие, и мягкость, и способность на самопожертвование».

И если в скорбной, жизненной пустыне

Из тьмы веков нам светит и доныне

Их вечная и страстная Мечта,

Люби их путь, их музыку, их строки…

Дитя моё, мы в мире одиноки,

Но с нами Мысль. Но с нами Красота.

«Много тайн и загадок в мире, и в сущности никто не знает ничего. Но наше сердце знает много, гораздо больше, чем разум. И, если он внемлет голосу сердца, – найдёт радость даже в страдании и благословит горе».

Всё же сердце рвётся к истине,

Сердце ищет Божества,

И звучат в нём веры искренней

Незабытые слова…

«Любя человека и жизнь, я беру за отправную точку моих размышлений то кажущееся мне бесспорным положение, что каждый человек есть носитель своего собственного, сложного, богатого и разумного мира, есть сосуд Вечного Духа, пришедший на землю только раз; никогда не повторяющийся и, значит, стоящий выше всяческой цены…».

Снова чёрные мысли, что были вчера…

Но не дай нам отчаянья, Боже,

Ибо вера в могучую силу добра

Больше жизни порою дороже.

«Может быть, красота горя выше красоты радости, и может быть, богаче всех тот, кто больше всех страдал? Разве не из страданий вырастает душа?» – размышлял поэт в своем дневнике.

Мир богат и беспределен.
                       Мир – для нас, и жизнь – одна.

Грусть и радость, мысль и сердце –
                                       всё исчерпайте до дна,

Пусть огнём живых исканий
                                              будет даль озарена.

Всё-таки это дано далеко не каждому. Не каждая душа человеческая способна так откликнуться на величие и красоту природы… Может быть, именно в тот момент, когда он опустился на колени перед морской волной, зародилась в его сердце любовь к природе как к равному человеку живому и трепетному существу. Может быть, именно тогда окружающий мир стал для него таким же мыслящим, таким же одухотворённым, таким же глубоко понимающим человеческое сострадание и человеческую боль, как и он сам.

Только тем неземное снится

И горная радость близка,

Чьи задумчивы бледные лица,

Чьи глаза целовала Тоска.

 

Все мы странники в мире Божьем,

Но немногим дано взойти

Из тёмных низин бездорожья

К строгим высям иного пути.

Поиски лирического героя своего предназначения ведут его к мучительным внутренним переживаниям, возможности найти таких «печальных и строгих», которые смогли бы помочь определить свой тернистый путь. Христианские мотивы неоднократно возникают в творчестве поэта, но не могут его увести от реальности «знакомых мест».

На далёких, забытых дорогах,

В стороне от знакомых мест,

Я ищу их, печальных и строгих,

Несущих тяжёлый крест…

 

Одобряю ласковым взглядом

И не смею задать вопрос…

Быть может, со многими рядом

Незримо идёт Христос.

Вспоминается Александр Блок, его знаменитая поэма «Двенадцать»: «В белом венчике из роз – впереди – Исус Христос».

Оттого в их суровых лицах

И в печали заплаканных глаз

Непонятная радость таится,

Чтобы вспыхнуть в свой жертвенный час…

 

Все мы ранены жалом терний,

Но немногим, сквозь боль и позор,

Улыбается свет невечерний,

Незакатное солнце гор…

В своих произведениях Георгий Андреевич нежно описывал леса и степные просторы Сибири, горы и реки Алтая, берега Иртыша и его бурное течение, суровые финские пейзажи, улицы Риги и польские деревни, красоту Тобола и сибирскую зиму… Его интересовало, о чём думали алтайские вершины перед сном во время заката, о чём переговаривались ручейки и о чём говорила Катунь, разбрызгивая свои воды на порогах, что видит змея:

Над бездной, над кипящим водопадом,

Легла змея в расщелине скалы

И смотрит вниз – сквозь дымку сизой мглы –

Горячим, жадным, неподвижным взглядом.

Живая природа, её думы и грёзы невольно присутствовали в большинстве его стихотворений и в прозе.

Товарищи называли Вяткина «лириком чистейшей воды» (П.Драверт), но это была лирика, согретая теплом души и «огнём живых исканий». О музыкальности и живописности его поэзии можно судить по одному из «рядовых» его стихотворений («Пробуждение»), где дано развёрнутое сравнение, изумительный синтаксический параллелизм:

Ещё лишь март – и далеко до зноя,

Нескоро загремит гроза,

И почки их – закрытые глаза –

Целует мягко солнце золотое.

 

Так ранним утром, радостным и звонким,

Под неумолчный щебет птиц,

Мать будит спящего ребенка,

Целуя шёлк его ресниц.

 

А вот «Голубые знамёна», где

Вся изранена, полуживою

Побежала ночная тень…

И звенит золотой тетивою

Юный Всадник – Весенний День.

Обращаясь к новому времени, «Грядущему», поэт благодарит его:

Какие жгучие печали,

Какие боли язв и ран

Нас, исстрадавшихся, венчали,

С тобой, неведомой титан…

Таким титаном, не вполне признанным, для него был октябрь 1917 года.

И нам ли, нам ли не лелеять

Твой образ в предрассветной мгле…

Сонет «Мне кажется…» – действительно носит программный характер. В нём вся суть убеждений автора – неиссякаемое жизнелюбие, утверждение вечности человеческого существования, слияние человека и земли, влюблённость в жизнь…

Мне кажется, что я когда-то жил,

Что по земле брожу я не впервые:

Здесь каждый камень дорог мне и мил,

И все края давно-давно родные.

«Под звёздным небом, в августе» уже полнится тревогой будущего:

…Млечный путь – будто зов молчаливый,

Светлый след золотых кораблей.

А земля – как задумчивый лебедь –

В озарении звёздных огней

Уплывает всё дальше в небо,

К берегам, неведомым ей.

 

Немало стихотворений на вечную тему любви. В них Вяткин предельно откровенен, находит яркие образы-метафоры и сравнения.

В тебе живёт душа фиалки.

И не однажды в поздний час

Я погружал больное сердце

В зелёный сумрак милых глаз.

--------------------------

Твои шаги, как трепетание

Разбитых крыльев мотылька,

Как пены лёгкое дрожание

На бледном золоте песка.

 

Твой стан, как стебель юной лилии,

Грозой придавленный к Земле,

Но милый – в робости бессилия,

Но светлый – в сумраке и мгле.

 

Твои глаза – как звёзды ириса,

В которых нежится роса…

И в то же время его любовь к России, к Сибири проступает в стихах явственно – «Тебе – мои цветы, а ей… ей жизнь моя». Стихотворение Вяткина «Отечество» положено на музыку и стало песней о Родине, о Руси.

И в ночь глухую, непогодную

Уводит в прошлое тоска –

И снится вече мне народное,

Я слышу посвист Ермака...

 

И лаской нежною, безбольною

Родные веют небеса,

И Волга-матушка раздольная,

И Камы синие леса –

 

Чужим богам душа не молится…

В сборнике стихов «Чаша любви» помещён великолепный венок сонетов «Земле – земное», в котором встретим и «солнце дивное», и дитя – «цветок весенний»:

Среди борьбы и тяжких поражений

Ты, Мысль, была сестрой и другом мне.

Вяткин мастерски строит венок, в нём классически выверены опоясанные и смежные рифмы, катрены и терцеты, он использует пятистопный ямб, итальянскую, английскую форму сонета. Магистральный сонет, 15-й, утверждая заключительно идейный смысл венка, даёт концентрацию высоких чувств, душевных смятений и благодарений судьбе героя:

И – скромный дар, сыновний дар отчизне,

К ногам земной, печально-светлой жизни

Венок сонетов радостно кладу.

Гражданская позиция Георгия Андреевича, желание и вера в спасение видится в его произведениях, написанных в годы правления адмирала Колчака. Поэт писал: «Крещённая в крови декабристов, не однажды томившаяся в казематах и замерзавшая в сибирских снегах, и все-таки не утратившая своей благородной силы, эта литература дорога нам, как утешение, как святая святых…».

Жизнь проходит, – но сердце больное

Всё чего-то мучительно ждёт,

И далёкой туманной звездою

В нём надежда на счастье живёт.

Лирика Вяткина вместе со временем внутренним своим содержанием становится всё более проникновенной и выразительной, по форме – сдержанной и трагичной. После прежних грёз и устремлений в нечто далёкое, маняще-прекрасное, его поэзия наполняется суровой действительностью, конкретностью содержания, усиливается глубоким личным переживанием. Но такого содержания, как стройки социализма, индустриализация, коллективизация, не находилось в творчестве поэта, это было нехарактерно для него. Горький дал высокую оценку первым стихам Вяткина, но осудил некоторые: «Вы ещё не самостоятельный… чувствуется влияние Бальмонта…». «Воздушная романтика, беспочвенная мечтательность, словесная инструментовка стиха явственно ощущались на многих страницах» сборника стихов «Под северным солнцем». А резкая и беспощадная фраза певца буревестника – «Достоевский – национальный враг» – привела молодого человека к пересмотру своих взглядов. «Проанализировав эти слова в своём сознании, трезво перечитав поучения старца Зосимы из «Карамазовых», чьими устами говорил автор, я с отрадной горечью понял, что Горький прав: мистическую философию Достоевского необходимо преодолевать» («Встречи и беседы» Вяткина). Это было время мистики, пессимизма, провозглашался культ страдания и всепрощения, и у пролетарского писателя была надежда, что молодой поэт осознает не только связь с природой, но и «с великим человеческим коллективом, и тогда мы станем бодрыми, сильными и будем хозяевами жизни, а не рабами её». Но поэта в его творчестве всё-таки не оставляла мысль, что «Страдания и грусть всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца». Из бесед с Горьким поэт, вместе с тем, вынес для себя много поучительного: «Литературу, работу со словом надо любить и в мелочах. Надо учиться строить фразы безукоризненно во всех отношениях: и по содержанию, и в части грамматики, и с чисто звуковой стороны. Обдумывайте каждую мелочь, каждое слово». «А многие ли знают лицо своей родины? Я встречал таких русских интеллигентов, которые, право, больше знают Китай, чем Россию. А уж в отношении окраин и малых народностей мы совсем невежественны». Слова наставника по искусству современны и сегодня!

Ромен Роллан советовал молодым литераторам под руководством Георгия Вяткина (кружок в клубе им. И.Сталина в Новосибирске, сегодня ДК им. Октябрьской революции) писать только для того, чтобы говорить правду о том, что думаешь, говорить точнее и в ясной, чёткой и краткой форме.

В 1959 году (12 июня 1956 года – полная реабилитация Г.А. Вяткина) в Новосибирске вышел сборник стихов поэта «Стихи» (составитель Е.К. Стюарт). Предисловие написал А.Высоцкий, он отметил лирическое начало в творчестве Вяткина, подчеркнул, что в стихах преобладают его размышления о природе, красоте Алтая. «Явления новой жизни в Сибири ещё не находили широкого и полнокровного отражения в творчестве поэта», – говорится в предисловии. Намерения написать о Кузбассе, труде шахтёров и металлургов были прерваны трагически. Но мне кажется, что поэт всё же выполнил до конца свой долг перед Родиной и судьбой, всеобщее заказное ему было не свойственно.

Вот одно из авторских вступлений Георгия Вяткина, характерное для его творчества: «Грёзы Севера – это нежные лучи сплошной печали, это затаённые порывания из вечных северных сумерек – в сияющую голубую вышину, к воле, к солнцу, к ласковой и радостной красоте; это тихий гимн человеческому страданию, которое по острым терниям непрестанно возводит нас на вершины жизни… В часы вечерних раздумий, в часы грусти и одиночества – грёзы севера да вливаются в ваше сердце». Нечто родное, тургеневское, звучит в откровениях сибирского поэта-мечтателя.

Мир безбрежно-велик, бесконечно-чудесен,

Бесконечно и вечно красив…

Как вы можете жить без цветов и без песен,

В городах, не у рек, не у нив?

Работавший в газете «Сибирская Жизнь» и поддерживаемый Г.Н. Потаниным Вяткин, безусловно, разделял мотивы своих великих современников, и не без влияния горячо любившего Алтай Потанина поэт сам оказался во власти этого горного пространства. По данным А.Зубарева, неустанного искателя фактов из жизни и творчества деда, Вяткин впервые приезжал на Алтай в 1904 году, а в Аносе у Гуркина он бывал в 1909, 1910, 1913 и 1915 годах.

О том, что писатель с нескрываемым восторгом относился к Гуркину, свидетельствует лирический диптих поэта «Алтайские пейзажи» с посвящением: «Алтайскому художнику Григ. Ив. Гуркину». Написанный в Чемале, он переводит на язык словесных образов излюбленные образы гор и Катуни на полотнах Гуркина. Вот Катунь:

Вся в торжествующем движеньи,

Вся в беспредельном напряженьи,

Вся в белой пене, как в снегу,

Как буйный зверь она несётся

И в тесных скалах гордо бьётся,

Свергая камни на бегу.

Вяткин испытывает волнение от созерцания картин Гуркина, изображающих Катунь в солнечной неге или в грозовых всполохах, в «гневе стихии беспощадной». Пребывание в Чемале наилучшим образом убедило поэта в реалистической точности пейзажей Григория Чорос-Гуркина, в его глубокой любви к родному краю. Художник писал: «Взгляните на девственную чистоту Алтая, на его красавицу волшебную Катунь, этот символ вечной жизни, неустанного стремления вперёд… В её волне вы ощутите биение жизни и почувствуете, что дух вселенной бодрствует в ней от создания мира»… «Её боготворит кочевник, слагает в честь её песни и вешает ей «яламу». На пути она шлёт своё «прости» прибрежным горам и всему Алтаю. Слышатся её томительные вздохи: уносясь в глубь синих дымчатых гор, замирают в сердце великана».

Прекрасны стихи Вяткина, посвящённые природе Алтая. Быть может, не каждый сможет оценить их по достоинству. Но тот, кто видел описанную в них красоту – поймёт автора и так же, как он, беспредельно полюбит наш край, нашу Сибирь, её жемчужину – Алтай.

Словно развивая литературный опыт Гуркина, он включил в сюжетное повествование лирический отрывок, по форме являющийся стихотворением в прозе, по сути – словесной вариацией на тему живописного образа Хан-Алтая. Вот его начало: «Прекрасны и загадочны ночи твои, царственный Алтай! Словно великий храм, тих и торжественен ты тогда, словно нерукотворный храм, увенчанный неугасимыми лампадами крупных и ярких звёзд, – огромный и чудесный храм, в котором молятся горы, молятся вековые сосны и лиственницы, молятся певучие реки и молчаливые озёра, – и клубящиеся туманы, смешиваясь с дыханием цветов, точно жертвенный дым, возносятся к престолу Бога и вечности».

Завершение цикла «Алтай» шло в Омске, где он и был опубликован полностью в виде одноимённого лирического сборника, которому суждено было стать первой в истории русской литературы художественной книгой, в названии которой был использован топоним Алтай. Следует уточнить, что и в научной литературе, и в публицистике ХIХ – начала ХХ веков топонимом Алтай, в отличие от современного нам словоупотребления, традиционно называли Русский Алтай, то есть принадлежащую России часть Алтайской горной страны к северу от реки Бухтармы. «Этот русский Алтай не есть собственно горная окраина, а могучая передовая горная группа, вдающаяся от Алтайской системы в Барабинскую и Киргизскую степи; кроме востока, он со всех сторон окружён равнинами».

Только увидев великую Катунь «живьём», можно понять, какой силой вдохновения она обладает, как она очаровывает душу и ласкает сердце волнами необъяснимой нездешней красоты, и как созвучны строки поэта прекрасной реке, природе Алтая…

Полно моё сердце лучистой мечты

И бьется, так страстно вскипая,

Как бурные волны Катуни родной

Меж скал и утёсов Алтая.

Вдали, на левом берегу Катуни, в ясную погоду видно, как величаво и одиноко возвышается огромный великан – Бобырган. Множество легенд сложили про него алтайцы, всех не пересказать. Но сходятся они в одном – Бобырган защищает их, стоит на пути любых врагов.

Как привратник, стоит с незапамятных пор

Бобырган у подножия гор.

Одинок и угрюм, величав и могуч,

Он вознёсся вершиной до туч.

Образ царственного Алтая в цикле Вяткина является ведущим. Алтай у него царственный, потому что, прежде всего, великий, высокий:

…И медлят в полёте своём облака

Над царственной ширью Алтая…

…И рек твоих струи расплещутся звонко,

И ветер хвалою тебе зазвучит…

О, царь величавый – с душою ребёнка!

В стихотворении «Белки», фиксирующем изменение вида снежных горных вершин в разное время суток, создаётся своеобразный венок славы незыблемости гор, вопрос – «Хан-Алтай, не белки ли твои?» – становится в нём рефреном. На взгляд учёного-филолога Т.П. Шастиной наиболее отчётливо перекличка между полотнами Гуркина и восприятием Алтая в лирике Вяткина улавливается в стихотворениях «В травах», «Горное озеро», «Катунь», «Тихим вечером», «В глуши», «Полнолуние», «В тумане».

Написанное терцетами стихотворение «В тумане» читается как переложение на поэтический язык описания красоты гор:

Ненастье и сумрак. И горы угрюмы.

Ты брови седые нахмурил, Алтай.

И тягостно думаешь горькие думы…

 

Одно лишь мгновенье – об острые кручи

Порвутся туманы, и даль заблестит,

И ты улыбнёшься, весёлый, могучий!

Фигура кайчи на рисунках Гуркина символически указывает на историческую глубину пространства, создает образ легендарных времён, героических сказаний:

Пусть песнь твоя в безмолвии ночном

Звучит тоской томительно бесстрастной.

Но эта ночь божественно прекрасна,

Ночь – сказка, ночь – легенда о былом.

В стихотворении «Долина» добавлена и активно пропагандируемая Г.Н. Потаниным информация о специфике исполнения алтайских кайчи – «рапсодах»:

Он будет петь, и плакать, и качаться,

Склоняясь ниц седою головой,

И станет нам ещё живым казаться,

Что умерло и поросло травой.

Судьба соединила Вяткина и Гуркина ещё один раз в советскую эпоху. Они встретились в 1926 году в Новосибирске, когда сибиряки устроили триумфальную встречу-выставку Гуркина по его возвращении из эмиграции. И буквально на одном дыхании Гуркин проиллюстрировал подготовленную Вяткиным детскую книжечку «Алтайских сказок». Лёгкость гуркинского рисунка, рука мастера сделали своё дело: сказки остались настоящими алтайскими, потому что художник Алтая и воспевший Алтай лирик в душе были верны своему Хан-Алтаю – образу, созданному в период их совпавшего по времени и месту творческого расцвета. Через 10 лет после этой встречи Гуркин, предчувствуя трагический финал своей жизни, создаст авторское повторение картины «Хан-Алтай». Это будет 1936 год... Но в картине Григория Ивановича уже не будет возвышенной лиричности, вдохновившей в своё время Вяткина на создание цикла «Алтай», останется суровость эпохи. «Дик и чуден Алтай!» – донесутся до нас сквозь время слова Георгия Андреевича Вяткина.

Не могу не поделиться здесь своими впечатлениями о Катуни, реке протяжённостью в 688 км; она берёт начало в южной части Катунского хребта у подножия горы Белухи. Название эта гора получила за великолепной белизны снежную «шапку», которая украшает вершину круглый год. Это самая высокая гора Сибири – 4509 метров! Интересно, что Белуха расположена на равном расстоянии от четырёх океанов и имеет две вершины. Именно с пологой южной части берёт начало река Катунь. Она как бы прячется от Алтая за Белухой и протекает вдоль казахской границы. Здесь она постепенно собирает воды из близлежащих ледниковых рек и, обогнув Катунских хребет, предстаёт в молочно-белом цвете в легендарной Уймонской долине. Той самой, где Великий Рерих мечтал построить Звенигород.

Катунь, в переводе с алтайского языка, именуется как Госпожа или Хозяйка. Пожалуй, это самая точная её характеристика. Действительно, Катунь, как госпожа, чинно и горделиво спускается с гор, плавно и грациозно ступая на алтайскую равнину. В легендах Катунь представлена как юная девушка, красавица, дочь хана Алтая. И поила она щедро своими водами и землю, и зверушек, и травушку с деревьями. Как точно древние алтайские племена дали название этой удивительной реке!

Ранней весной и с середины лета до снегов в солнечную погоду Катунь поражает красивым бирюзовым цветом. Поначалу горные потоки несут муть вместе с талой водой, а в разгар лета река просто восхитительна, так как насыщается чистейшими подземными водами. Поэтому хорошо проглядывается зеленокаменная структура песчаника, который придаёт реке бирюзово-зелёный цвет. Не уйти мне, наверно, от этой красы никогда:

В зелёной истоме Катунь неустанно бежит

в мою неизвестность, в мою светлоокую дальность.

Луна – на часах – неусыпно друзей сторожит,

разлив по округе какую-то божью тональность.

 

Не страшно стоять над могучим потоком реки,

светлеет под утро тайги неразбуженной морок.

Небесный художник набросит движеньем руки

на плечи твои осторожно сиреневый полог.

В общей сложности Катунь по своей длине падает на 2 км, поэтому она такая бурная и стремительная. Одно из самых живописных мест – место слияния Катуни и Бии. Зрелище впечатляющее – два потока, один с зеленоватым, другой с белым оттенком – сливаются в мощную, величественную стрелу и образуют Обь. Происходит это слияние около города Бийска, практически на окраине села Верх-Обского, и далеко ещё идёт этот двухцветный поток… Так и хочется сказать моему другу-алтайцу:

Подари мне камешек с Алтая,

в белопенной речке подбери,

чтоб была прожилка золотая,

как у первой алости зари…

Когда приближаешься к Горному Алтаю, видишь, что Катунь становится суровее, появляются пенистые пороги, россыпи камней-островов. Георгий Вяткин прибегает к гротеску, отмечая, что даже

Змею чарует мощный гул валов,

Сверканье их, падение и грохот,

И стон, и вой, и сатанинский хохот

И в пышной пене пляска жемчугов.

Алтайские предания оставили нам прекрасное прошлое навеки, и ныне летает в горах легендарная сорока – душа человека. Вяткину удалось сочетать пластичность словесной живописи с лиризмом влюблённого в край человека, топографическую точность со свободой нескованного чувства. Иногда он видит весь край как бы с вершин его самых высоких белков:

Что бессмертно и в лоне грядущих веков,

Как венок из венков?

Хан-Алтай, не белки ли твои?

А иногда поэт выбирает какую-нибудь особенно впечатляющую точку на карте и дает её крупным планом. Об этом сонет «Катунь».

Меж диких скал в несокрушимой броне,

Под шум лесов, немолкнущий года,

Летят её бесчисленные кони

И отдыха не знают никогда.

И в этом, казалось бы, до предела сжатом русле легко и привольно несёт свою «быструю воду» непокорная Катунь. Найдено удивительно точное и ёмкое сравнение, передающее динамику и ритм её движения. Летят бесчисленные бушующие на порогах волны-кони, сбегающие с горных вершин в степные долины, и вновь возникают на излучинах и крутых речных перепадах «вспененные, с мятущеюся гривой». Поэт полюбил не только алтайскую землю, но и её народ, выразил ему свою нежную симпатию. Неназойливо, мягко сказано об этом в стихотворении «В июле»:

Вхожу под своды юрты закопчённой,

Приветствую хозяина: – Езень!

И вместе со стариком-хозяином герой пьёт дружелюбно поданный «напиток дня: душистый и манящий, чуть опьяняющий кумыс». Его другом становится проводник – «певец былин – кайчи», поющий «про чудеса былые», оживляя минувшие времена. Быть может, встреча была и с шаманом (сонет «Шаман»):

Священный бубен поднят, вознесён.

Он пахнет дымом, потом, старой кожей,

Но он любим шаманами, он – Божий.

И вот – гудит певучий перезвон.

 

Поэт занимался не только поэтическим творчеством, но и активно участвовал в обсуждении и решении многих вопросов сибирской культуры, социальных и образовательных проблем. Особое внимание уделял Георгий Вяткин работе в журнале «Сибирские огни», а также созданию Сибирской советской энциклопедии, разгром которой в 1937 году поставил точку и в судьбе Георгия Андреевича Вяткина. Он был исключён из членов Западно-Сибирского краевого отделения Союза советских писателей, арестован по сфальсифицированному делу о «Трудовой крестьянской партии». Как и для многих писателей, для него стал «Мир страшен и суров». Памяти поэта посвящён мой сонет.

В горах червонного Алтая

песнь родилась хвалить творца.

Не изменился лишь с лица

Хан-Бобырган, в тумане тая.

Катунь, горячая, крутая

(найдёт ли кто реке ловца?),

рвалась из тайного ларца

в строку, легендой обрастая.

В гортанном клёкоте шамана

нашёл он посвист турухтана,

степной России голоса.

И ветвь раскидистого кедра,

песок золотоносный в недрах –

судьбы счастливой полоса.

Георгий Андреевич Вяткин – поэт противоречивый и сложный своей судьбой, но, бесспорно, он – один из крупнейших поэтов Сибири и России, один из основоположников современной сибирской литературы.