Валерий МУХИН
Я ВЕРЮ В ЧИСТЫЙ ЗВУК
* * *
Душе не привыкать к обыденным трудам
И каждый чёрный день, как подвиг рукопашный.
И всё ж за день сегодняшний я не отдам
Ни завтрашний триумф, и ни успех вчерашний.
Заготовлял дрова, рубил, копал, косил,
Испытывал на зуб дела, слова и ноты…
Опустошив себя и выбившись из сил
Я счастья не искал – но счастлив от работы.
Ещё торопит кровь на память узнавать
Лесную глухомань и на болоте кочки.
И знает лишь душа, куда меня девать,
Когда и где родить проснувшиеся строчки.
И помнит лишь душа: вдали от городов,
Где царствуют в полях пространство и свобода,
Ей каждый чёрный день обыденных трудов –
Подарок дорогой, что подаёт природа.
ЛЮБОВЬ, ИСПОЛНЕННАЯ ЗЛА
(О книге Станислава Куняева)
Давно так залпом не читал,
А тут, как будто бы споткнулся –
Как стопку водки опростал
И ни чуть-чуть не поперхнулся.
Наш мир, литературный мир,
Давно как будто обезлюдел,
Не любит нас и не любил,
Стал изворотлив и паскуден.
И вдруг, как толику тепла,
Господь послал мне книгу эту:
«Любовь, исполненная зла» –
Меня подняла ближе к свету.
И с ней светлее стал мой дом
И автор стал мне другом в этот полдень.
Своим отчаянным трудом
Он совершил, конечно, подвиг.
Гражданский подвиг! Человек
Всю правду вскрыл – не побоялся –
Изобличил «порочный век»,
Серебряным который звался.
Ну, что ж – разрушены мосты
И сказано об этом честно…
И – ощущенье красоты,
Что всё поставлено на место.
* * *
Наверно, болен я болезнью неизвестной,
Когда смотрю в дожди на плачущую даль,
И мучаю себя вопросом неуместным:
Зачем ты мне дана, о русская печаль.
Я сам перебирал все древние стихии,
И выбрал для себя и землю, и народ.
Из самой глубины поруганной России
Я верю в чистый звук и в солнечный восход.
У неба не просил иной судьбы и боли,
А с песнею теплей отрада и мечта.
Дурманным мёдом трав, горчащим хлебом-солью,
Душа моя теперь довольна и сыта.
Жить на своей земле, надеясь на удачу,
А благородный труд – всегда мне по плечу…
Я думать не хочу, что можно жить иначе,
Хотя иначе жить я просто не хочу.
ПОКОЙ
Как вольная свобода от тюрьмы.
Как чистое дыханье от удушья,
Как солнце отличается от тьмы,
Так творческий Покой – от равнодушья.
Покой, всепобеждающий Покой.
Спаситель мой, мой друг и обновитель,
Своею созидающей рукой,
Крести мою священную обитель.
Господствуя в берёзовой Руси,
За все мытарства и долготерпенье,
В душе моей просящей воскреси
Гармонию любви и возрожденья.
Дай силу созиданья – до конца –
Дай надышаться творческой тропою…
Нет на земле прекраснее творца
И творческой энергии Покоя.
БЕСЦЕННЫЕ СЛОВА
Нечаянно стихи из разума не льются.
И мысли ясные невежам не даются.
А.П. Сумароков
Сотворю молитву во спасенье
И отрину страхи и сомненья,
И пойду искать во мрак осенний
Новые свои стихотворенья.
Там слова сухой листвою кружат
Красотой последнего полёта.
Те слова, что с рифмою не дружат –
Не ложатся строчками блокнота.
Есть слова, которые не слышат;
Есть слова корявее коряги…
Те слова, что музыкой не дышат –
Тихо отлетают от бумаги.
Скромные, правдивые не просят
Уберечь от тленья и забвенья.
Те слова, что правды не доносят –
Умереть должны до воскрешенья.
Воскрешаю чистые, простые –
Те, что люди часто забывают.
Иногда бывают – золотые,
Иногда – бесценные бывают.
НА БЕЛОЙ БУМАГЕ
Честное слово – сошёл бы с ума,
Если б не эта крутая работа,
Неотвратимая эта забота –
Строить на белой бумаге дома.
Где-то, пропав в заповедной глуши,
И, помолясь, чтоб хватило терпенья,
Строю добротное стихотворенье –
Домик для чьей-нибудь доброй души;
Словно отдушину в горном пути,
Где камнепады грозят поминутно...
Я позабочусь, чтоб было уютно
Каждому, кто пожелает войти:
Чтобы стояла в кадушке вода
И на столе чтобы не было пусто –
Для возрождения доброго чувства
Хлеб да солонка – простая еда.
Мудрая жизнь научила сама:
Не из металла, стекла и бетона,
А извлекать из словесного лома –
Строить на белой бумаге дома.
Если б не эта крутая работа –
Честное слово – сошёл бы с ума.
* * *
Я не слышал земли под собой,
Даже ног под собою не чуя, –
С ликованьем бежал за судьбой,
По родимым ухабам кочуя.
– Да за что ж я всё это люблю,
Упиваюсь бедою своею:
Даже, если себя и сгублю –
Не раскаюсь, и не пожалею!
Не вернуть сумасшедшие дни;
Мир не станет так больше – чудесен.
Колдовские померкли огни,
Колдовских я наслушался песен.
А теперь я за это плачу
И, ругая кривые дороги,
Оглушённое сердце лечу
И разбитые радостью ноги...
КОСОВОРОТКА
Всё говорят: кругами ходит мода.
Мне ж думается: чешет прямиком!
Не оттого ль милее год от года
Душе косоворотка с пояском?
Да что душа! Пред зеркалом кружимся
Мы нынче, надевая напоказ
Всё импортное: тенниски и джинсы,
И шапочки, и куртки «Адидас»…
Вчера я – чтобы петь в народном хоре –
Рубаху нашу русскую надел,
Испытанную в радости и в горе,
И лет на десять враз помолодел!
Её любили город и селенье
И согревали теплотой сердец;
Носили Пушкин, Лев Толстой, Есенин
И – так недавно – мой родной отец…
Мы многое забыли очень рано:
И где душа народная и стать.
Неужто умалило бы Ивана,
Придись в одёжке той прокосы гнать?
Аль на вечёрке охмурять молодку?
А вы видали, хоть одним глазком,
Просторную, как Русь, косоворотку,
Расшитую, с шелковым пояском?
ДИКИЙ МЁД
Я жизнь, как понурую клячу,
Веду не спеша под уздцы;
О матери-Родине плачу,
В медовые тычась сосцы.
Вкушаю целебный лабазник
И крепкий хмельной иван-чай,
И день, как нечаянный праздник,
Боюсь омрачить невзначай.
Не помню ни места, ни даты,
Ни этой глухой колеи.
И запахом пижмы и мяты
Пропахли одежды мои.
И кожа моя огрубела,
И небом наполнился взор,
И мускулы стройного тела
Крепки, словно мускулы гор.
И пламень дикарской породы
По жилам течёт, как вино.
И горечью дикого мёда
Разбужено сердце давно.
О матери-Родине плачу,
В медовые тычась сосцы...
И жизнь, как понурую клячу,
Веду не спеша под уздцы.
-----------------------------------------
* Диким мёдом в старину называли
целебные травы.
ПЛАЧЕТ ИВОЛГА
У прибрежной старой ивы,
Там, где иволга живёт:
«Фиу-лиу, фиу-лиу…» –
То ли плачет, то ль поёт.
Я веду беседу с Богом
Угасающего дня…
А с обветренного стога
Смотрит месяц на меня.
Месяц жёлтый, месяц тонкий,
Не смотри, не прекословь:
Через синие потёмки
Я несу свою любовь.
И нежна, и сиротлива
Вся любовь, что я несу.
«Фиу-лиу, фиу-лиу…» –
Плачет иволга в лесу.
Ну, за что мне это, Боже,
Наваждение – скажи?
Эта песня так похожа
На печаль моей души;
На мою земную долю;
На озябшие цветы;
И на скошенное поле
Предосенней красоты;
На моё лесное диво,
На любовь, что я несу…
«Фиу-лиу, фиу-лиу…» –
Плачет иволга в лесу.
БЕРЁЗОВАЯ РУСЬ
Поля, кустарники и рощи...
Моя берёзовая Русь.
Я в ней живу намного проще:
Люблю, работаю, молюсь.
Бывает: радость – ниоткуда.
Кругом осенний серый цвет.
И всё же жизнь – такое чудо,
Особенно небесный свет.
Звон лебединых колоколен...
И крик гусей над головой...
Я этой жизнью так доволен,
Что мне не хочется другой.
Она мне выпала случайно
Из суеты житейских смут,
Мне приоткрылась эта тайна,
Не все которую поймут.
И снова – в церкви или в роще,
С молитвой «Господи спаси»
Я оброню: «Живите проще,
Как жили предки на Руси».
У той земли такая сила –
В траве нехоженых дорог...
Она сто лет бы вас носила,
Не уходила б из-под ног.
ЛЮБЯТОВСКИЙ ПЕЙЗАЖ
(С 11-го этажа здания ВНИИЭСО)
Утро в окне. На столе карандаш и бумага.
Трудно мирю со строкой непокорную мысль.
А на стекле высыхает оконная влага,
Будто природа и в этом увидела смысл.
И проступают знакомые крыши и торцы,
Речка Пскова и Любятова утренний вид.
Колокол церкви поёт про печаль Чудотворца –
С миром греховным о чистой любви говорит.
Утро в окне наслаждается звоном медовым,
Как ученик, повторяет любимый урок…
И обрастает строка моя медленным словом,
Будто природа и в этом увидела прок.
Что мне сказать подрастающим детям и внукам?
Не соблазнил меня яркий заморский мираж;
Честно трудился, дружил с очищающим звуком,
И подарю им Любятовский русский пейзаж.
Этот пейзаж, словно русскую песню, пою я,
И о родстве к ним взывают седые года.
Мы из пейзажа пришли – и грешим, и воюем –
И, надорвавшись, опять возвратимся туда.
Только в пейзаже всегда будут нерасторжимы
Речка Пскова и Любятова церковь, и Псков…
Будто природа незримо в сердца нам вложила
К русскому чуду – к пейзажу – печаль да любовь.
Я БЫЛ В СОЗНАНИИ
В кабак далеко, да ходить легко.
В церковь близко, да ходить склизко.
Пословица
Я был в сознании, и в силе, и в уме...
Всё, вроде, ехали, всё, вроде, веселились,
Всё пели песни снегопаду и зиме
И не заметили, как с песней заблудились.
Проснулся затемно, дорога – в никуда...
Возница пьян, и седоки мои уснули,
Устали лошади, ослабли повода,
А небо тучи снеговые затянули.
А может, небо отвернулось от людей
За наше долгое безверье и свободу,
За возношение кощунственных идей,
За то, что сунулись вперёд, не зная броду?
Повылезало разнуздавшееся зло.
Сердец коснулось наших, зрения и слуха,
И по земле родной заразою прошло,
Прошло растленьем человеческого духа.
СТАРЫЙ МЕРИН
Ивану Афанасьевичу Васильеву
Мы отработали своё – да всё не верим...
В конюшне век свой доживает старый мерин.
Зимою холодно ночами и тоскливо
И сено, стёртыми зубами, терпеливо
Перетирает вяло лошадь; в угол жмётся...
И только духу во плоти никак неймётся.
Подымет голову порой, когда услышит:
Дремучий лес впотьмах ветвями заколышет;
Или, ломая наста гладкую дорожку,
Идут в ивняк семьёю лоси на кормёжку.
На взгорке рядышком село в четыре дома –
Из окон лезет электричества солома.
И сердце лошади от радости забьётся,
Как на столбе зажгут фонарь перед колодцем.
Лишь солнца первые лучи коснутся кровли –
Он ждёт хозяина и просится в оглобли:
У коновязи, где родимый воздух сладок,
Увидит он коней знакомых и лошадок.
Он помнит мир живой... и плачет старый мерин.
Мы отработали своё – да всё не верим.
Валерий, поздравляю Вас с публикацией!
С уважением, людмила Банцерова. Рязань.