Андрей ПЕТРОВ. У КАЖДОГО СВОЙ «ОДСУН». О новом романе Алексея Варламова

 

Андрей ПЕТРОВ

У КАЖДОГО СВОЙ «ОДСУН»

О новом романе Алексея Варламова

 

В центре внимания в новом романе Алексея Варламова «Одсун» межнациональные конфликты, насильственное выселение-вытеснение целых народов, геополитика, перекраивающая судьбы людей. Чешское слово odsun, давшее название роману, можно перевести как выселение, изгнание, но оно закрепилось в языке как обозначение депортации судетских немцев в сороковые годы ХХ века.

Жанр произведения определен как «роман без границ», автора волнует, что происходит в душах людей, оказавшихся по разные стороны границы, ведь все границы для него условны, но они способны сломать человеческие судьбы: «Границы между государствами должны исчезнуть вместе с самими этими государствами, и люди без какого бы то ни было принуждения пусть определят, какой язык и чья культура им ближе». Всё перекликается-перекрещивается, у каждого свой «одсун».

Роман представляет собой исповедь главного героя, его рефлексию над тем, что произошло с ним, в чем он пытается разобраться. Герой, которого зовут Слава или Вячек, во всяком случае, так его называют окружающие, скорей всего, его полное имя Вячеслав, но нигде в романе оно не упоминается, так вот этот самый герой волей судьбы оказался в Чехии, в Судетах, в старом доме, где когда-то жила семья судетских немцев, а именно семья судьи Фолькера. Герой пытается разгадать тайну старого дома, постичь трагическую судьбу его обитателей и вольно или невольно проецирует все это на свою собственную судьбу, осмысливает свой жизненный путь, который озарила-осенила большая любовь всей его жизни. Неужели все беды, которые обрушились на главного героя, являются следствием того, что между влюбленными случился разрыв, что они оказались по разные стороны огромной геополитической пропасти? Неужели они вновь встретились только для того, чтобы расстаться навсегда?

Наш герой – человек слабый, безалаберный, никчемный, как он сам о себе говорит: «Лет накопил, а ума и денег нисколько». Еще из его самоаттестации: «И в сущности, именно легкомыслие и довело меня до состояния, в каком я теперь оказался. Плюс неумеренное любопытство. Два моих скользких конька». Однако именно ему дано отрефлексировать нашу непростую действительность, провести параллели между эпохами и историческими событиями, чтобы если не осмыслить, то хотя бы прочувствовать то, что с нами нынешними происходит и что нас ожидает в будущем.

Герой – филолог по образованию, редактор издательства по профессии, человек до мозга костей книжный, для которого чтение «занятие физиологическое», – тонко чувствует слово, хорошо разбирается в художественных образах, умеет распознавать малейшую фальшь. Может быть, он излишне эмоциональный, нелогичный, разбросанный, однако искренний, откровенный, сочувствующий и сопереживающий. Когда-то в молодости один близкий человек поставил ему диагноз, которому он спустя годы вполне соответствует: «У тебя болезнь века – недорослизм». Его сугубо субъективное мнение о том или ином явлении, его личный индивидуальный взгляд на что бы то ни было, его эмоциональные всплески и импульсивные поступки заслуживают нашего читательского внимания и интереса.

Вот его восприятие конца восьмидесятых: «Мне казалось тогда, что мы живем в такое время, когда стыдно думать про деньги, стыдно копить… Страну надо возрождать»; «Это было время невероятной жажды правды, под видом которой нас так опоили новой ложью, что до сих пор не можем прийти в себя»; «…это было нечто запредельное. Не просто повторение оттепели, а самая настоящая весна: с грохотом разбивающиеся сосульки, потоп, ледостав, грязь, наводнение, – и это уже было не остановить». А вот о времени нынешнем: «сейчас настало время, когда люди должны друг друга прощать и находить спасение в прошлом, бросать якорьки и попытаться остановить идущий вразнос корабль».

О его политических симпатиях-антипатиях: «А коммунистов за то, что они дважды погубили мою страну – и когда пришли и когда уходили, – не люблю еще больше»; «…но больше всего меня поражало, как в огромной толпе внимание к себе привлекали не самые умные и талантливые, но самые наглые, самоуверенные, грубые, и ведь именно такие придут потом к власти. И у нас, и на Украине»; «И кто, скажите мне, сильнее пострадал от большевистского мора? Где больше осталось незаживающих ран? Что можете предъявить нам после этого вы, словаки, венгры, поляки, восточные немцы, да те же западные украинцы, грузины, армяне, литовцы, латыши или эстонцы? Всё, испытанное вами, мелко по сравнению с тем, что сотворили с моим народом и с моей землей».

У него есть ответы на самые разные острые вопросы. Например, почему распался СССР? «Неимущие вновь стали мелкими собственниками, утратив революционную наготу, и грандиозный советский проект погас, потух, растаял, растекся, рассыпался по дачным товариществам от Калининграда до Владивостока. Да, те самые дачки, что некогда убили чеховский вишневый сад, меньше чем сто лет спустя обрушили громадную державу эсэсэсэра». «Но теперь, много лет спустя, задумываясь о причинах исчезновения Советской страны, я прихожу к выводу, все дело было опять-таки в Чернобыле. <…> …если чернобыльская катастрофа по каким-то причинам была неизбежна и ниспослана нам как кара за советские грехи или чрезмерное давление на природу, то лишь Советский Союз мог её одолеть. <…> А в ту пору власть еще держалась, и по сути то, что потом назвали ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС, стало последним героическим деянием красной державы. После этого она надорвалась, начала пропускать удары и еще несколько лет катилась по инерции, а потом окончательно выдохлась».

Почему случился раздор между Россией и Украиной? «Есть другая, более глубокая и, к несчастью, практически неустранимая причина всех недоразумений, и связана она с тем, что украинский язык звучит ужасно потешно для русского уха, причем именно в тех ситуациях, когда сам этот язык становится страшно серьезен. <…> Их язык хорош, когда они поют, рассказывают сказки, когда говорят о простых вещах; он непревзойден в застолье, в любви, нежности, в разговоре с детьми, с родителями, с соседями; но стоит им перейти на речи государственные, как вся их неприспособленность к самоорганизации обнажает себя. <…> …и именно боязнь показаться смешными заставляет их совершать безумные поступки и желание уйти от нас как можно дальше».

Или вот еще чисто эмоциональное замечание по поводу нынешней межнациональной трагедии: «Со смеху катались, ухохатывались, и никто думать не мог, во что это выльется. Мы просто шалили… И слово «хохол» никогда не казалось мне оскорбительным, как, впрочем, ни «москаль», ни «кацап». Это же просто игра, забава, шалость, взаимные подколы, у которых есть свои границы, но родовой инстинкт, общая кровь, общая история всегда подстрахуют, уберегут и не допустят, чтобы мы подняли друг на друга руку. Вон французы и бельгийцы всю жизнь друг друга подкалывают – и что?».

Есть в книге и собственно филологические откровения-озарения, основанные на книжном восприятии действительности, – как при таком герое без этого обойтись: «И понимаю вдруг, что не люблю я Гоголя. Никогда не любил. <…> Ты победил, ужасный хохол! Победил в семнадцатом и победил сейчас»; «Может быть, если бы именно переводчики художественной литературы занимались отношениями между народами, не было бы стольких недоразумений и надо представителей именно этого ремесла назначать послами и министрами иностранных дел?».

Есть в герое романа то (и в этом великая сила обобщения хорошей литературы), в чем угадываешь самого себя, свои мысли, сомнения, переживания. Помню, как я в детстве, подобно герою этого романа, недоумевал, почему известия по радио называют последними, если за ними опять будут известия, и опять последние: «все известия были последними, и я никак не мог понять, а когда же были первые, вторые, третьи известия и почему мы их всегда пропускаем».

Северянам, думается, придется по душе и такое признание героя: «Север не был мне родиной, но когда впервые, еще на втором курсе, я оказался на Пинеге в диалектологической экспедиции со старушкой Гецовой, то ощутил такую острую связь с этой землей, как если бы кто-то из моих предков был оттуда родом». А потом будет очень интересно отправиться вместе с героем и его возлюбленной в путешествие по северным рекам и озерам.

Во второй части книги подробно рассказывается о депортации судетских немцев, о предыстории и последствиях этого трагического события, о взаимных обидах чехов и немцев – словом, о том, о чем мы очень мало знаем, и поэтому погружение вместе с героем в эту непростую, даже болезненную тему представляется и познавательным, и поучительным. «О, ты не знаешь, что такое ненависть, которая копится веками. Ты не знаешь, что такое огонь, который медленно тлеет и жжет человека изнутри. И не одного человека, а весь народ. И не короткое время, а всю жизнь. И не одну, а много жизней, десятилетий, веков, так что это жжение передается из поколения в поколение и заражает весь народ».

А какая замечательная метафора реализуется в финале романа, возвышая его до философской притчи! Она вырастает из детской шалости, злого розыгрыша: рассказали мальчишки своему доверчивому товарищу, что под землей на окраине их дачного поселка «горит черный огонь, вокруг которого сидят инопланетяне, и если адское пламя вырвется наружу и отбросит гигантскую тень, то все живое, в неё попавшее, вмиг погибнет». И весь день малыш таскал воду маленьким ведерком, «тушил подземный пожар и спасал землю от черного костра инопланетян». И вот уже наш герой, его возлюбленная и тот мальчишка с ведерком, ставший впоследствии крупным бизнесменом и меценатом, сыгравшим значительную роль в судьбе главного героя, носят полные ведра и льют воду «прямо в трещину, в глубине которой гудит черный огонь», спасают Землю: «Куда поступает эта вода? В госпиталь к морячкам? В Крым? В Сахару? На Донбасс? К изгнанным немцам, чехам, евреям, русским, украинцам, татарам, корейцам, арабам, к инопланетянам? Этого я не знаю. Но ночь наступит нескоро, и носить придется долго, до тех пор, пока с дач не позовут к обеду».

Общеизвестно, что любое произведение писатель пишет о самом себе, о своем времени, и неважно, похож он на своих героев или нет. Алексей Варламов – не исключение, и в этом его романе много от него самого, но что интересно, писатель в двух эпизодах книги выводит самого себя в качестве действующего лица. Сначала мы вместе с героем видим автора зимой 1993 года в образе парня лет двадцати пяти: «Он был очень смешной, без шапки, с густыми волосами и пышной волнистой русой бородкой, чуть ли не приклеенной к юному лицу». Он ехал с беременной женой в роддом на трамвае, и у них не оказалось денег, чтоб заплатить за проезд. Герой тогда подумал: «какое неудачное время они выбрали для того, чтобы рожать!» Как тут не вспомнить первый роман Алексея Варламова «Рождение».

А потом мы встретимся с автором в наши дни уже как с ректором Литературного института (главка так и называется «Ректор»), и герой его сразу же узнает, мало того, напомнит ему о той давней встрече: «Он был за рулем, и лицо его показалось мне знакомым. Даже не само лицо, оно-то как раз сильно изменилось, постарело, покрылось морщинами, и рано поседевшие волосы уже не были мягкими и густыми, но выражение растерянности, глубокой неуверенности в себе оставалось таким же, как много лет назад, когда я этого человека в первый и единственный раз в жизни повстречал».

При желании в новом романе можно найти немало перекличек с другими произведениями писателя: по мысли, по эмоции, по языку. Из этого, собственно, и складываются авторский стиль, авторская манера, авторская тема.