Иван ЕРПЫЛЁВ. МОРОК РАЗВЕЕТСЯ, БАШНЯ ПАДЁТ. Поэзия

 

Иван ЕРПЫЛЁВ

МОРОК РАЗВЕЕТСЯ, БАШНЯ ПАДЁТ

 

* * *

Небывалая прежде большая волна

Захлестнула долину с востока,

А вода прибывала, настигла она

Небольшую семью диплодоков.

 

Так тревожно кричали они о беде,

К небесам о спасенье взывали,

А вода прибывала повсюду, везде,

Днём и ночью вода прибывала.

 

Умирали они от тяжёлой воды,

От колючего, липкого снега,

И последнее видели – в свете звезды

Золотую громаду ковчега.

 

КОМЕДИЯ ДЕЛЬ АРТЕ

Как не хватает нам железного стандарта,

Чтоб ясно понимать, как править этот бал.

Да здравствуют шуты комедии дель арте,

Наряды, амплуа и вечный карнавал.

 

Ромео обречён, не человек, а маска.

Ей реплики даны, ей рукоплещет свет.

Кто с молоком впитал кормилицыны сказки,

Тот с молоком впитал придворный этикет.

 

О правила любви, улыбки и поклоны,

Святая простота, цветов немой язык.

Молилась ли она, ответит Дездемона,

Пред тем, как сдавит грудь испанский воротник.

 

ФОРМАЛИН

Эти замки и ратуши – словно чарующий сон.

Этот дивный музей – кабошон двадцать первого века.

Здесь, как прежде, к морбье подают Коломбар-Совиньон,

Подают на десерт Декларацию прав человека.

 

Здесь беснуются Польша, Эстония, Рига, Литва,

Но остывшая кровь убивает шекспировы драмы.

Всё спокойно в Мадриде и Риме. Европа мертва.

Прихожане уже не спешат в одинокие храмы.

 

Да, она умерла. Поцелуй её мертвенный лоб.

Не погибнет дракон, не воскреснет нагая принцесса.

Эти чудные улицы – просто повапленный гроб.

Монсеньор коадъютор, служите прощальную мессу.

 

Каолин – тоже глина, изысканнейшая из глин.

Вот и наши небратья в дыму европейского пьянства

Из музейных реторт допивают хмельной формалин,

И его предпочли молодому вину панславянства.

 

ЗА ХОЛМОМ

Высится сумрачный град на холме.

Призрачным золотом светится он.

Он растворил все народы во тьме.

Имя ему – Вавилон.

 

Чтобы для вечного царства сберечь

Душу живую, не бренную плоть,

Не мир пришёл Я принести, но меч.

Так говорит Господь.

 

Там, где младенцев руками отцов

Приносят в жертву у алтаря,

Да остановит безумных жрецов

Праща Давида царя.

 

Что бы койоты в страхе не лаяли,

Перед кормящей рукой дрожа,

Страна моя, не подражай Авелю,

Давиду царю подражай.

 

Морок развеется, башня падёт.

С её паденьем умолкнет гром.

Умолкнет последний койот.

И будет виден родной чернозём –

Там, за холмом.

 

ПРОРОЧЕСТВО ИСАИИ

Этот город пыльный и лукавый

Разорён варягами дотла.

Тщетно грезить о минувшей славе,

Протирать тряпицей купола.

 

Золото давно уже в карманах.

Липовые липы не цветут.

Город, полный злобы и обмана,

Ты оставил прежнюю мечту!

 

Раздаются льстиво обещанья,

Источают манну небеса.

Коли здесь живут одни мещане,

Им сойдёт пивас и колбаса.

 

Неотлучно был Спаситель с нами,

Ныне от Него мы далеки.

Вместо всесожжений горожане

На мангалах жарят шашлыки.

 

Душно в этом городе проклятом,

Ни души не сыщешь – днём с огнём.

Мой Господь, мы оба виноваты

В этом развращении племён.

 

Что должно случиться, чтобы садом

Обернулся этот пыльный тлен?

Голод, эпидемия, блокада,

Смерть пророков или новый плен?

 

* * *

Пир во время чумы.

Мир вечен, не вечны мы,

Надо мечтать о любви,

Это тот же коронови-

рус, поэтому всё всерьёз.

Надень корону из роз,

Надень маску en face,

Танцуешь последний раз-

венчанный идеал,

Горит зелёным бокал с

Абсентом, играет вальс.

Танцуешь последний раз.

 

О ГЕЛИОЦЕНТРИЗМЕ

Под фреской Микеланджело, в подвале

Весь вечер заседают кардиналы,

В тени стоит подобье верстака.

Палач берёт средневековый гаджет,

И шестерёнки постным маслом мажет,

И начинает речь издалека.

 

– К чему твои бессмысленные книги,

Нарушить ход божественной квадриги,

Что тянет солнце по созвучью сфер,

Задумал ты, какой дурной пример

Подал ты, не подумав о догматах.

Сгниешь теперь в подземных казематах.

Подумай о себе. Хотя б для вида

Ты отрекись, механику Евклида

Признай, свои седины пожалей.

 

– Я отрекусь, – ответил Галилей.

 

ТАВРОМАХИЯ

В тот летний вечер облака

Горели пурпурным румянцем.

Ты снова на спине быка

Увлечена зловещим танцем.

 

Напряжена как Дискобол,

Нагая, ты блестишь от пота,

Во рту уже зажат обол –

Скупая плата за работу.

 

И вновь прыжок! Не дрогнет бровь!

Бык заметался, ощетинясь,

И в окружении рабов

Захохотал могучий Минос.

 

А ты, невинна и тонка,

В наивном первозданном блеске

Сошла не со спины быка,

А с полотна минойской фрески,

 

Надела юбку-карандаш,

В кафе заказываешь латте.

Без сожаления продашь

Обол слепому нумизмату.

 

Тревожат в непонятных снах

Тебя хтонические боги,

Напоминает лишь весна

О безрассудстве критских оргий.

 

НЕБЕСНЫЙ ТРАМВАЙ

Вдоль обнажённого леса

Присыпана снегом трава.

Поскрипывает на рельсах

Мой небесный трамвай.

 

Поскрипывает, но всё же

Везёт к единственной той,

Которая всех дороже

Своей улыбкой простой,

 

Которая так красива,

Которая так далека.

Вагоновожатый, пива!

Вперёд сквозь облака!

 

МОИ СТИХИ

Я в середине ноября

Ловил в силки живое слово,

И стала вечная заря

Строкой Ивана Ерпылёва.

 

Порядок слов я не искал,

Они на место сами встали,

И зазвенел в строке металл,

Он твёрже закалённой стали.

 

Пятьсот рублей за килограмм

Дают в приёмке у заправки.

Свои стихи я им продам

По этой наивысшей ставке,

 

Всю книгу на металлолом.

Разбит набор, весы дрожали.

Я знал, что сделаю потом

Из камня новые скрижали,

 

И начертаю на плите

Я строки новые – смотрите,

Как в изумлённой темноте

Они сияют на граните.