Павел РЫКОВ. ЛЮБОВЬ И БОЛЬ. Поэзия

 

Павел РЫКОВ

ЛЮБОВЬ И БОЛЬ

 

* * *

Любовь и Боль!

Почти что, в рифму.

Мне Муза говорит: – Изволь!

Измучай сам себя, хоть приневоль.

Гекзаметром – подобно мифу,

Александрийским ли стихом,

Как бы из бронзы, строки лить

Верлибром, ямбом… Амфибрахий

Подходит тоже, хоть о жизни, хоть о прахе,

К сердцам людским взывая, говорить.

 

Но там, где жизнь, нет Праха, а Любовь

Присутствует всегда, хотя, порой, незрима.

Упрямец! Ты этой истине не тщись – не прекословь!

Но мы упорствуем и повторяем за глупцами вновь:

– Не верим! Только ненависть одна,

Как посох каликам, опорой нам дана.

А что касается любви… Зачем, зачем она?

Она приносит боль, когда проходит мимо!

 

А если не пройдёт,

Мы мигом повернём в обход.

Куда угодно; в буерак, в объятия болот.

В трясину блуда. Там пузырь зловонных газов,

Они охватывают и дурманят разом.

Там тина, прерывая речь, тебе немедля заполняет рот.

 

А что же боль?

А без неё никак!

Она тебя в Любви всегда подстерегает;

Теряешь ты её. Она тебя теряет…

Вы встретились, но, мимо поспешив,

Прошли, высвистывая пошленький мотив,

Бульварным ли кольцом иль деловым проспектом.

– Остановись! Хоть оглянись, чудак!

– Нам некогда! Ещё успеем… И поимеем вволю это!

А жизнь, сменяя день и ночь, идёт. Теряет силу соль…

Вот так! Любовь ушла, лишь по себе оставив боль.

 

Я У БОГА ПРОСИЛ

Я у бога просил: так, всего ничего.

Чтоб обувка не тёрла мне ноги,

На пути – родники, и, помимо всего,

Без ухабов на пыльной дороге.

 

– Вот вода, – отвечает Господь. – Зачерпни.

Вот обувка – мягчайшая кожа.

А погода в пути – только ясные дни,

На улыбку ребёнка похожи.

 

Но дорогу, мой милый, ты сам выбирай,

И на то твоя вольная воля.

Выбрал? Сам? Вот, по ней и шагай.

И не сетуй на тяжкую долю.

 

Лёгок путь под уклон. В гору он тяжелей.

Ну, ступай, милый мой, по дороге своей.

 

ДИАЛОГ О ПОЭЗИИ

– Мы победим?

– А как ты полагаешь?

– Я про войну четвёртый год пишу

Стихи. И в тех стихах не мельтешу,

И пафосу натужному в стихах моих не разгуляться.

– Ты что: за деньги их слагаешь?

Велик ли кошелёк, что носишь ты с собой?

– Ты спрашиваешь, критик мой, чтобы посмеяться?

Пишу их за печаль свою и за сердечный сбой,

За раненых, что в гарнизонном госпитале встретил,

Которым я стихи свои читал.

Они смотрели мудро на меня. Так смотрят только дети,

Которым при рожденье Бог вручает знание о Свете,

Который он от Тьмы когда-то отделял.

О, этот взгляд бойца!

Он знает наперёд, что жизни срок его, конечно же, не вечен.

Но всё же жив пока. Хотя он сбросом с дрона изувечен,

Но, слава богу, в госпиталь попал. Уход за ним сердечен…

Здесь вылечат. И в строй вернут к друзьям. Хотя и скоротечен

Бывает бой. Бандеровца, бандита, подлеца

Бить надо долго, до закрышки, без пощады…

А что касаемо стихов, то это тоже надо.

Мы понимаем: вирши – труд.

Хотя, понятно: не под дроном, по полю мокрому в броне…

 

Тот взгляд бойца, то, им не сроненное, слово

Без слов понятны мне.

Вот почему стихи ко мне приходят снова

А коль пришли, размер и рифму обретут.

И потому иду читать стихи ребятам

В надежде, что до душ бойцов они дойдут

И пригодятся. Подобно, как приклад у автомата…

 

ЧЕТВЁРТЫЙ РИМ

Античный Рим, кичась, именовал себя Великим Римом,

Всё ухватил, что гладиусом* имперским смог достать.

Считал себя прекрасным, мудрым и навек непобедимым.

Провозглашая: – Второму Риму на земле вовеки не бывать!

 

А Рим Второй дружины русичей прозвали Цареградом.

И, победивши, щит смогли прибить к вратам, чтобы показать

Что и они не лыком шиты. Если очень надо

И мёда если выпьют, хоть три рима смогут основать.

 

Всё нам по силам; хоть башни да небес, хоть малость:

Осталось захотеть! О том монаху Филофею довелось сказать.

Он и сказал. И понеслось строительство, помчалось.

Всё строим Третий Рим – жаль, долгострою завершенья не видать.

 

Теперь уже и небоскрёбы кремлёвским башням солнце застят.

И сам Навуходоносор с вавилонской башней поумерил пыл,

Да всё никак свой Рим мы не достроим. Осталась, вроде, малость…

Не дай Бог, скажут: Где Третий Рим? Разворовали? Был да сплыл?

 

Мол, жило на земле до жизни жадное, всепобеждающее племя.

Равнялось – зря – на Запад, и Восток. Мир тщилось удивить.

А надо быть всегда самим собой, не жалуясь на Время.

И сбудется: «Есть Третий Рим! Четвёртому – вовек не быть!».

--------------------
       *Римский меч.

 

ГОЛОС СВЫШЕ

Нужна ли на войне молитва,

Когда в полку есть замполит?

Вот выстрел грянул, кровь пролита,

И друг упал. И он убит.

 

По-русски или по-татарски

Ты просишь Господа: – Прими

Товарища в селеньях райских.

Его блуждания пойми.

 

Он в атеисты был повёрстан,

Когда науки постигал,

Насмешками друзей нахлёстан.

И грешным он, порой, бывал.

 

Но выпала такая доля –

Как прадеду, идти на рать.

И он пошел по доброй воле

С родной земли нацистов гнать.

 

И как-то, под Саур-Могилой,

Он прикорнул накоротке

И снится Голос: – Здравствуй, милый

Внук, я здесь погиб на передке.

 

Тут сила вражья нас давила,

И «Юнкерс» бесперечь бомбил.

Упала бомба и убила.

Я на куски разорван был.

 

И даже не был похоронен,

Поскольку тела не сыскать…

Ты довоюй с фашистом, воин,

Что я не смог довоевать.

 

Друг голос прадеда не слышал,

Ведь прадед без вести пропал.

Но он узнал его. Коль, свыше

Во сне тот Голос прозвучал.

 

Одолевая в нас сомненья

И полузнанья злую тьму,

Дарует Некто откровенья

Сверхчувственные. Почему

 

Мы часто им не доверяем.

Душа, как палец, не болит…

Зато, всё-всё разобъясняет,

Не сомневаясь, замполит.

 

Но он и сам, когда приходит

Тот Час и смерть не отвели,

Он просит: в райские угодья.

Чтобы быстрей его несли.

 

Мой друг убит… Жена и дети,

На ждите от него вестей.

Уж нет его на этом свете.

Он умер на своём Кресте.

 

За Родину он принял муку,

Идя в атаку, смерть познал.

И сам Христос герою руку

При входе в Рай свою подал.

 

СТРАСТНАЯ

Сейчас.

Прямо сейчас, сейчас, сейчас,

пока мы едем в авто, сидим в офисе, курим табак, едим,

легионеры, хлеща бичом, погоняют нас

с крестом на плечах на казнь чрез Ершалаим.

 

Сейчас.

Прямо сейчас, сейчас, сейчас

Мы, размахивая бичами, объятые нечеловеческой духотой,

гоним Его на Голгофу. Ибо таков приказ.

А мы законопослушны. Закон такой!

 

Сейчас.

Прямо сейчас, сейчас, сейчас

средь толпы, валящей валом, зреть смертельнейший матч,

который «on line» транслирует педераст –

блогер, вопящий, что голова Его похожа на мяч.

 

Сейчас.

Прямо сейчас, сейчас, сейчас,

это мы – предавшие сами себя, распятые на кресте

неверия своего, всё же сумеем расслышать Глас

Небесный, говорящий нам о Христе.

 

* * *

Уходят одни, а вернутся другие

Вернувшимся будет войны не хватать.

А те, что в тылу, пригреваясь, блудили,

Вернувшимся будут морали читать

 

О том, что прилично и что неприлично.

Что здесь не окоп, в три наката блиндаж.

И грудь не выпячивать в знаках отличья,

Пора поумерить армейский кураж.

 

Мы были в тылу, но о вас горевали.

Да так, что от горя не в силах вздохнуть.

И виски в бокалы со льдом наливали,

Чтоб тех, кто погиб, под икру помянуть.

 

Не знаю, что скажут на это солдаты,

Когда возвратятся с победой домой…

Лишь кто-то промолвит: – Простите, ребята,

Что я не убит и вернулся живой.

 

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Слова не значат ничего.

А значат только раны.

Додумаешься до всего

Ты поздно или рано.

 

За что ты пострадал в бою

С самим собой, по сути.

Зачем Россию – мать твою –

И кто довёл да жути.

 

Кто ямы волчие копал?

Зачем вражду раздули?

Кто целился и кто попал?

И чьи летели пули?

 

И чей корыстный интерес

С войны иметь доходы?

Кто рвёт на клочья свод небес,

Ножами режет воды?

 

Когда-нибудь ответ найдут

Те, кто до мира доживут.

 

ОВСЮГ

На поле, где золотом колос налился

Овсюг тут как тут – хлебам досадить.

– Ишь, сорнячище! Зачем появился?

Как с хлебного поля тебя избыть?

 

А он метёлки свои поразвесил:

– Попробуйте! Корни мои глубоко.

Мы здесь сорняки! Города ваши, веси –

Захватим – увидите. Это легко.

 

Талдычьте: – Прополка бесчеловечна.

Вот и благоденствуют амброзия да конопля.

Да и музыка сорная… русскую душу увечит!

Заполонило иноязычное тру-ля-ля.

 

А запоёшь про РУССКОЕ ПОЛЕ,

Зашикают: – Не толерантно и моветон.

Вдруг обидим кого – не выжить! Тем более,    

Если не унавозим поле завозным дерьмом.

 

Хлеб обмолотят. Зерно свезут на мехток.

И вычистят злыдня до единого семени.

Хотя, по парам надо чистить. Тогда будет толк.

Такая вот агрономия сорного времени.

 

* * *

Война нас ничему не учит,

Когда мы сами вкривь да вкось.

Опять надеемся на случай;

Сказать по-русски – на авось.

 

Мол, в пломбированном вагоне,

На облаке из-за морей

Приедет «бог» и сердце тронет,

Возлив на нас речей елей.

 

И следом, где-нибудь в Стамбуле,

А лучше – среди райских кущ,

Воссядет сам на мягком стуле,

Переговорчив, и могуч.

 

Мы – в позе рака на моленье,

А мы с размаха лбом об пол:

– О, «бог»! Пошли нам просветленье.

Как хорошо, что ты пришёл.

 

Мы речь свою забыть готовы,

Кресты Святые с храмов снять.

Чужих идей носить оковы

На имя «Русский» наплевать.

 

Нет! Только вместе, только сами

Мы выживем – пора понять.

А Русский БОГ – да будет с нами,

И поведёт нас побеждать.

 

ДЕНЕЖНЫЙ ЯЩИК

Ещё до Песаха жить да жить,

Ещё не исхожены все поприща.

А в кошель Первосвященник загодя повелел положить

Сребреники. Осталось дождаться Чудовища.

 

А Чудовище и не чудовище вовсе.

Один из Двенадцати. Носит денежный ящик.

И если нищий попросит.

Подаст копеечку. Просящий да обрящет.

 

Но Предсказанное неизбежно

И во тьме, разрываемой факелами в Гефсимании,

Он прошепчет: – Раввуни! – И поцелует нежно

Спасителя, чтобы предать на страдания.

 

А денежный ящик… Плевать! Теперь он богат.

Может позволить даже непозволительное:

Домик в предместье, тенистый сад,

Тело женское… сладостное и томительное.

 

Но это потом… А пока оттягивает плечо

Денежный ящик, в котором нищенские подаяния

Позвякивают. И надо вышагивать ещё и ещё.

До Бездны Адовой преодолевая сокращающееся расстояние.

 

ТЬМУ ОТРИНУВ…

Раскромсать, на крохи растерзать,

Расхватать нечистыми руками,

Срыгивая, без запивки жрать

И урчать от удовольствия. Что с вами:

 

Иль примстилось, что ослабли мы

И настало время для делёжки?

Поостерегитесь, Чада Тьмы,

И подальше спрячьте ваши ложки.

 

Русский вам пирог не по зубам.

Сколько вас, свои оскалив зубы,

По горам желавшим, по долам

Гулеванить, вострубивши в трубы.

 

Русью обладать-повелевать,

Унижать, сгибая нас в поклоне…

Долго собиралась наша рать,

Долго запрягались наши кони.

 

Под ногами путалось ворьё,

Пред глазами шутовьё крутилось…

Но острее острого копьё.

И броня надёжная… На милость

 

Вашу мы не станем уповать.

По рукам хватучим так ударим,

Чтоб забыли, как чужое брать,

Грязь, что натоптали вы, отпарим.

 

А другой судьбы у русских нет.

Бог велел: жить в Радости и Силе

Тьму отринув, воспевая Свет,

Здесь, в стране, что мы зовём РОССИЯ.

 

ТЫ САМ СЕБЕ ОТВЕТЬ…

Нужна ль тебе любовь?

Ты сам себе ответь, но без утайки.

И сам себе не прекословь…

По мостовой булыжной в старой таратайке

Куда ты всё спешишь, как будто за тобой

То пёсий брёх вдогон, то волчий вой,

То вопли дикой шайки.

А ты везёшь мешок. А в том мешке казна.

Уверен ты: и велика, и тяжела она.

Ты думаешь: там золото. А там, увы, копеечки-медяшки

Да ассигнаций старые пожухлые бумажки,

Да акции компаний, чей и след давно простыл,

Поскольку жулики их основали,

Собравши денежки – ты тоже их купил.

Всё чаешь их вернуть. Скажу тебе: – Едва ли.

Пропал твой капитал – нажива и расчёт.

Но наркоманья жажда наживать неутолима.

И таратайка тарахтит. Она тебя влечёт

Ты думаешь: вперёд. Не тут-то было – мимо

Всего и вся. За золотой мечтой.

На деле же – за призрачной казной.

 

А что любовь? Она неуловима.

И проку от неё, пожалуй, не сыскать

Она – взгляни – как ветер в перелеске:

То улетит, то устремится вспять.

Желтеющей листвой берёз прошелестит.

В сентябрьском голубом небесном блеске

Его не углядеть. Так и любовь; заворожит.

Закружит, золотой листвой завьюжит.

И этот вихрь попробуй удержи ты,

Хватай её! Скорее! Ну же…

 

И лишь поздней, у роковой межи

Ты, может быть, поймёшь, остатний раз вдыхая,

Что вся твоя казна, которой ты владел.

Твой шаткий трон, твой замок, твой удел,

Где ты хозяйствовал и над грошами неусыпно бдел, –

Ничто. А ключ от рая –

То чувство, что словами трудно передать,

К нам приходящее неведомо откуда:

Безумье, нежность, счастье, чудо –

То, что Любовью мы привыкли называть.