Анатолий ВЕРШИНСКИЙ 
Анатолий ВЕРШИНСКИЙ
ВРАЧЕВАТЕЛЬ
Поэма
1
Точен как часы московский скорый.
Утро. Феодосия. Вокзал.
Я в гостях у города, который
«Божьим даром» древний грек назвал[1].
Кто здесь только ни бывал! Руины
Кафы генуэзской до сих пор
помнят властный шаг Екатерины,
взявшей Крым под русский омофор.
Пушкин погостил тут пару суток.
Ночью, морем следуя в Гурзуф,
чудные стихи, к стихии чуток,
он слагал, до света не уснув.
Айвазовский – вовсе свой, из местных.
Грин – провёл тут пять счастливых лет...
Сколько их, известных и безвестных,
кто оставил здесь достойный след!
Близ Архиерейского подворья
установлен бюст на пьедестал.
Имя это знаю с давних пор я,
а впервой – в Сибири прочитал.
2
В Красноярске, в скверике у храма,
это имя вписано в гранит.
Вдалеке от гомона и гама
кто изваян? Чем он знаменит?
За его спиною виден ватник –
жаловали власти им не всех.
Старец в клобуке суров, как ратник,
рясой заменивший свой доспех.
Он и был, по сути, Пересветом,
выковавшим скальпель из меча:
отсекает вредное ланцетом
твёрдая, как сталь, рука врача.
Доктор со шляхетской родословной –
Войно-Ясенецкий. Так в мирской
жизни звался пастырь, а в духовной
стал архиепископом Лукой.
Церковью за тягостное бремя –
верное Спасителю житьё –
он прославлен в нынешнее время
в лике исповедников её.
3
Пращуры героя – белорусы,
шляхтичи из витебских бояр.
В прежние степняцкие улусы
ехали на юг и млад и стар.
Путь проложен был Екатериной.
В Керчи, близком русичам краю,
бедный сын фамилии старинной
начал дело и завёл семью...
Мальчика назвали Валентином.
В Киеве, где стал служить отец,
тягу к рисованию, к картинам
всё сильнее чувствовал юнец.
Но, стремясь полезным быть народу
в жизни, полной горестей и бед,
детскому пристрастью не дал ходу:
выбрал медицинский факультет.
В девятьсот четвёртом под Читою
раненых лечил во дни войны.
С тою, что звалась «сестрой святою»,
он потом объехал полстраны.
4
С Анною Васильевной Ланскою
доктора свела его мечта,
ставшая профессией мирскою,
в госпитале Красного Креста.
По веленью долга, не за славой
вместе с милосердною сестрой
на войну с японскою державой
за Байкал уехал наш герой.
Дав обет безбрачия, девица
прежде отказала двум врачам.
Третьего отказа не случится.
Боже, он же снится по ночам!
До чего хорош: высокий, статный...
В госпитале женский персонал
весь как есть, и штатный, и нештатный,
по хирургу новому вздыхал.
Ревновала... Право, без причины.
Что плели завистницы – враньё.
Потому что кроме медицины
не было соперниц у неё.
5
Вышла из военного горнила
крепко обожжённою страна...
Сколько городов и сёл сменила
вместе с мужем верная жена!
После госпитального отряда
ждал их захолустный неустрой:
часто вся лечебная бригада –
только врач на пару с медсестрой.
Скальпель – не художественный шпатель:
грубого разреза не затрёшь.
Твёрдо помнил земский врачеватель:
не чужой, а брат идёт под нож.
Опыт, обретённый в эти годы,
мягко выражаясь, был немал.
Всё он мог и смел! И даже роды
трижды сам у Анны принимал...
Дети – на жене, а муж – добытчик:
занят либо службой – во главе
земских полунищенских больничек,
либо – диссертацией в Москве.
6
В город, что прослыл в народе «хлебным»,
прибыл он в семнадцатом, весной.
Не один – со всей семьёй: целебным
будет южный климат для больной –
для жены, настигнутой чахоткой...
Анне полегчало, вот те крест!
Но болезнь безжалостною плёткой
резко подхлестнул его арест.
Поводом для этого ареста
стал навет: пьянчуга-санитар,
чтобы не лишиться в морге места,
первым главврачу нанёс удар.
Вор и алкоголик, сущий шлёндра
врал чекистам, будто наш герой –
враг советской власти, то бишь контра,
и за белых, стало быть, горой.
Дело было в городе Ташкенте,
шла и здесь гражданская война.
Врач врага не видел в пациенте:
пролитая кровь у всех красна.
7
Спас врача от верного расстрела
помнящий его партийный чин.
Анна же, как свечка, догорела.
Позже был открыт пенициллин...
В тридцать восемь лет ушла, скончалась
горячо любимая жена.
Четверых мальцов – такая жалость! –
на вдовца оставила она.
Над его детьми взяла заботу
медсестра, бездетная вдова...
Он же с головой ушёл в работу.
В церковь чаще стал ходить. Права
пастырей отстаивал в Ташкенте.
И сказал, дивясь его речам,
сам архиепископ Иннокентий:
«Доктор, быть священником бы вам».
Врач почёл совет подобным чуду
и в ответ на вещие слова
молвил: «Хорошо, владыко, буду,
если воля Божья такова».
8
Мог ли знать он, сколько лет в запасе
до гонений, ждущих впереди?
Лекции читал студентам – в рясе
и с крестом наперсным на груди.
Бремя зрелых лет, кричаще пёстрых.
Детство, юность, как вы далеки!..
В сорок шесть профессор принял постриг
с именем апостола Луки.
Врач, евангелист, иконотворец,
веру сохранивший в чистоте,
и до самой казни – ратоборец,
чьё оружье – слово о Христе, –
вот пример для пастыря с ланцетом.
Вскоре стал епископом Лука,
но остался медиком при этом.
Как двойная ноша нелегка!..
Церковь лихорадил учинённый
Троцким и компанией раскол.
Пастырь арестован, обвинённый
в том, что против «обновлевцев» шёл.
9
Камера в Ташкенте – лишь начало.
(Раньше бы сослали в монастырь.)
Время испытания настало.
Туруханск... Поморье... Вновь Сибирь.
Накануне первого изгнанья
к пастырю пожаловал в тюрьму
важный чин и в ходе дознаванья
задал роковой вопрос ему.
Узник не хулил уклад советский,
и чекист вопрос поставил так:
«Кто вы, доктор Войно-Ясенецкий?
Друг ли наш иль враг?» – «И друг, и враг.
Если бы не крест христианина,
стал бы, коммунистом, верно, я.
Но гоненья ваши – вот причина,
почему мы с вами не друзья»...
Он прошёл Бутырку и Таганку,
где встречал знакомых и коллег.
Душу, по природе христианку,
он сберёг от зла в недобрый век.
10
Скольких озарений и открытий
мир лишился только потому,
что из «человечьих общежитий»
их обслуга делала тюрьму!
Стража дозволяла лишь немногим
рисовать, писать, изобретать...
Вряд ли был уклад излишне строгим
к тем, кто душегуб, мятежник, тать.
Но ни в чём таком не виноватых
сколько пострадало не за чих?
Их держали в тех же казематах,
где томились прежде судьи их...
Сослан врач в низовья Енисея,
в Туруханский край, где прежде жил
в ссылке Сталин, горько сожалея,
что бежать отсюда выше сил.
Отче правый! Волею благою
Ты сближаешь столь не близких чад...
Срок придёт – и бывшему изгою
Сталинскую премию вручат.
11
Он и в ссылке словом и ланцетом
врачевал заблудших и больных.
Был и злой зимой, и хмурым летом
доктором и пастырем для них.
Жизнь везде готовила подарки.
Сосланный в Архангельск, наш герой
жил в дому потомственной знахарки.
(Ссылка та была уже второй.)
Женщина готовила составы:
с почвой, прокалённой в чугунке,
свежую сметану, мёд и травы
смешивала тщательно в горшке,
на гнойник лекарство наносила –
и оно высасывало гной.
Главная целительная сила
в почве содержалась, в ней, родной.
Сколько лет поморскому рецепту?
Уж не те ли снадобья внесли
в свод сказаний собственную лепту –
быль о силе, взятой от земли?
12
Ссыльный доктор (экое нахальство!),
выказав неслыханную прыть,
вынудил врачебное начальство
травницу в больницу пригласить.
Выделили место для знахарки;
та землёй лечила земляков,
он же изучал её припарки,
разные для разных гнойников...
После ссылки ради общей цели
вызвал он поморку в Туркестан.
Но властям завистники напели:
Войно-Ясенецкий – шарлатан.
(Мог бы с ярлыком подобным Флеминг
в плесени открыть пенициллин?
Мир без дерзких версий и полемик
тесен для научных дисциплин.)
Так настал конец экспериментам
с цельбоносной силою земли.
Время расставания с Ташкентом
близилось меж тем. За ним пришли...
13
Чудом выжил под тюремной крышей.
В третью ссылку изгнан – как «шпион».
Грянула война. Приказом свыше
доктор в Красноярск переведён.
Город в средостении России
превратился в госпиталь сплошной.
Ссыльный гений гнойной хирургии
здесь лечил израненных войной.
После обязательной молитвы
он страдальца осенял крестом
и мечом врача – острее бритвы –
смерть смирял в боренье непростом.
И не знал он горестней моментов,
чем переживанье неудач,
хоть терял на сотню пациентов
только одного искусный врач.
Сам лечил и помогал советом
всем коллегам в центре краевом.
Помнят земляки мои об этом,
как бойцы – о братстве фронтовом.
14
Так ли важно, где прописан точно
лучший город молодости всей:
в Западной Сибири иль Восточной,
коль рубеж меж ними – Енисей?
Главное, стоит в речной долине,
на яру, что и доселе крут,
университетом ставший ныне
прежний медицинский институт.
Чтобы не попасть в полон немецкий,
он из центра выехал сюда.
Здесь профессор Войно-Ясенецкий
курс читал в военные года.
Здесь его труды по хирургии
позже изучал мой старший брат...
Где вы нынче, люди дорогие?
Ох, высок небесный вертоград!
Я молюсь под сводами святыми,
и вдвойне молитва горяча:
альма-матер брата носит имя
мудрого святителя-врача.
15
Смысл войны, священной для народа,
где на гибель шёл за брата брат,
диктовал для доброго исхода
к вековечным ценностям возврат.
Разве православный – не союзник
тем, кто мир зовёт за братский стол?
Только сжёг невежда-кукурузник
все мосты, что прежний вождь навёл.
Не забыть хрущёвских лет, богатых
язвами отеческой земли!
На моих глазах в шестидесятых
Божий храм в родном селе снесли.
Много лет спустя сгорела школа.
Нынче пишут: вымерло село...
Таяли деревни, следом – сёла.
Так в державе «укрупненье» шло.
Тесно в городах? За что боролись...
С верхних этажей спуститься вниз б!
Красноярск – он тоже мегаполис:
средняя высотка – двести изб.
16
Вот и я уже не перестрою
быт в многоэтажном городке...
Но вернёмся к нашему герою –
доктору-святителю Луке.
Он слывёт в миру Лукою Крымским
за своё служение в Крыму.
Странническим, то есть пилигримским,
был и остаётся путь к нему.
А вершиной докторской карьеры,
коль уместен этот термин тут,
стал на стыке знания и веры
тысячи солдат сберёгший труд.
Ссыльного вернуло государство
и закрыло «шитые» дела.
Пастырю за многие мытарства
Церковь честь и славу воздала.
Сталинская премия – за книги:
у врачей на них поныне спрос.
Святопочитанье – за вериги,
что незримо исповедник нёс.
17
С ношей арестанта-горемыки
пастырь свыкся: время таково.
Пущим грузом стала для владыки
трудная судьба детей его.
В каждом деле важные персоны
с камушками льда взамен сердец
им чинили всякие препоны:
как же, «враг народа» их отец!
Толки шли: «Видали хитрована?
Хочет быть апостолов святей.
Лучше бы отрёкся он от сана
ради четверых своих детей»...
Благ подвижник. Благи семьянины.
Дом – оплот, и келья – бастион...
Шло по знойным землям Палестины
множество людей с Христом, и Он
им сказал, по слову очевидца,
что из них учеником Его
тот не станет, кто не отрешится
от всего, что нажил. От всего.
18
Еду в Симферополь, где владыка
паству окормлял пятнадцать лет.
Странники от мала до велика
в храм Луки торят и ныне след.
В Троицком соборе, в полумраке,
медленно иду к мощам святым,
бережно хранимым в дивной раке:
в дар её от греков принял Крым.
Приложусь к мощам. Затеплю свечи.
В тишине побуду полчаса.
Я не жду чудес от этой встречи,
ведь не в нашей власти чудеса.
Факты сверхъестественных явлений,
что считают скептики за брёх,
коренятся в мире измерений,
чьё число поболе наших трёх.
По мольбе к угоднику святому
может дать просимое Творец...
Многого прошу ли? Мира – дому.
И тепла – для выстывших сердец.
19
Здесь же, рядом с Троицким собором,
есть музей святителя Луки.
Странники, нельзя спешить с обзором:
спешные шаги неглубоки.
Здесь я вижу первые изданья
книг врача с рисунками его.
Вижу инструменты, чьи названья
из больных не помнит большинство.
Удивляюсь рясе повседневной –
право, с богатырского плеча.
Узнаю об участи плачевной
травницы – сподручницы врача.
Умерла в Архангельске, в грошовой
комнатке: причиной стал угар.
С Верою Михайловной Вальнёвой
попрощаться шли и млад и стар...
Странники, Господь благоволит вам:
целый том исписан от руки
теми, кто излечен по молитвам
у мощей святителя Луки.
20
Как в минуты слабости душевной,
зная, что не сладишь с кривдой сам,
сдерживать себя и с речью гневной
всё ж не обращаться к небесам?
Словно бы возьмёте в руки щит вы
в самые глухие времена,
вняв истолкованию молитвы,
что Ефремом Сирином дана.
Пушкин изложил её стихами.
Смысл её – святителем Лукой
с простотою проповеди в храме
обозначен публике мирской.
Кто же не мечтал – и вслух, и втайне –
быть успешным, стать известным всем?
«Дух любоначалия не дай мне», –
молит Бога праведник Ефрем.
Что такое этот дух тлетворный,
сказано святителем Лукой:
тяга к верховенству, зуд упорный
властвовать над массою людской.
21
Дух любоначалия веками
ядом насыщал и кровь, и плоть.
Двигало оно еретиками,
жаждавшими Церковь расколоть.
Двигало оно бунтовщиками,
звавшими разрушить мир господ.
Двигало порочными умами,
тонко развращавшими народ.
В мире эта страсть владеет всеми:
всем желанны блага и почёт.
Между тем несчастье входит в семьи,
где детей лишь первенство влечёт.
Высшие места – удел немногих:
тех из нас, кого отметил Бог.
Быть внизу не стыдно – и убогих
ставит Он на путь, что так широк.
Нужно дар, полученный от Бога,
взращивать и помнить: нелегка
верная призванию дорога...
Вот что говорил святой Лука.
22
Так он сам и жил. Не рвался к власти,
но, когда Небесный наш Отец
к подвигу призвал, – презрев напасти,
пастырь стал властителем сердец.
Да, сердец, ведь не умом, а сердцем
чувствуем и боль и радость мы.
Он внушал своим единоверцам,
что вернейший путь на свет из тьмы,
путь к прозренью, к важному открытью
не опишешь цифрой иль письмом;
что познанье сердцем, по наитью,
выше, чем познание умом.
Лучше нас, мужчин, таким искусством
женщины владеют искони:
холодность ума мужского – чувством
сердца своего мягчат они.
Женственность и мужество слиянны
в браке – и полней союза нет...
Так он говорил – и шёпот Анны:
«Да, любимый», – слышался в ответ.
23
Знаю, долго жить в России надо,
чтоб мечта сбылась перед концом.
Только бы в пути не сбиться с лада,
избранного для тебя Творцом!
Пусть не церемонится с тобою
наша новоявленная знать,
вспомни муки тех, пред чьей судьбою –
стыд свои обиды поминать.
Станет худо – перечти хотя бы
житие святителя Луки:
в старости, уже слепой и слабый,
вёл он службу, хворям вопреки!
В зрелости – за всё хватался смело:
взяв ланцет, кадило или мел,
делал хорошо любое дело,
потому что плохо не умел.
Был бесстрашен – в клинике и храме;
говорил, врачуя дух и плоть,
что не он помог – его руками
исцелил болящего Господь.
24
Снова Феодосия, старинный
город-порт вокруг морской луки.
Чудный храм Святой Екатерины.
Рядом – бюст святителя Луки.
Карантин[2] особо колоритен.
Крепость. Церкви. Памятник... Бог мой,
это Афанасий сын Никитин!
Здесь молился он в пути домой.
Помолюсь и я в просторном храме,
чтобы путь в Москву был прям и прост,
чтобы вновь чужими катерами
не был атакован Крымский мост...
Есть в Крыму народное поверье,
что бескровной Крымская весна
оттого и стала, что в преддверье
грозных дней, когда пришла она,
во главе священников и клира
Господа просил о том Лука...
В жизни он любви желал и мира.
И таким остался на века.
4 июня – 24 июля 2024
[1] Феодосия в переводе с древнегреческого – «Дар богов». Основана греками из Милета в VI в. до н.э.
[2] Карантин – старейший район Феодосии вокруг остатков Генуэзской крепости на Карантинном холме.
Замечательно!