Вячеслав МИХАЙЛОВ 
Вячеслав МИХАЙЛОВ
СОЦИАЛИСТ МУЛУГЕТА
Рассказ
Вспомнив, что эфиоп, одногруппник мой институтский, улетает наутро в Вену на неделю, я заглянул к нему напомнить о своем заказе – водолазке, популярной среди столичных парней, и французcких духах Climat для подружки.
Вояж куда-нибудь в Западную Европу Мулугета – так звали эфиопа – совершал на зимних каникулах каждый год, начиная с первого курса, – по слухам, благодаря какому-то своему родственнику, работающему в посольстве Эфиопии. Главная цель этих поездок была вполне определённая, сугубо прагматическая, коммерческая: затариться дешёвыми модными шмотками и прочей заграничной мелочью, пользующейся в общаге большим спросом, сбыть их с оглядкой по кусачим ценам и жить припеваючи в советской столице, не глядя на скромную стипендию, едва хватающую на самое насущное. Как провозил студент и подпольный негоциант Мулугета через границу свои накупленные товары в двух чемоданах – сие тайна была великая. Наверное, всё же не без участия того самого родственника-дипломата, в обход таможенного досмотра.
Не раз я помогал эфиопу по учебе и уверен был железно, что заказ обойдётся мне совсем недорого. И дело не только в моей помощи – с Мулугетой мы стали приятелями по существу с самого начала нашего общения. Он намного лучше других знакомых студентов-иностранцев говорил на русском, превосходно можно сказать говорил – изучал его ещё на родине задолго до подготовительного сугубо языкового года в СССР; не дичился местных, словоохотливостью отличался, откровенностью, любознательностью. Удивлял историческими познаниями, в том числе по истории России и Советского Союза, живо рассказывал об Эфиопской империи, одной из самых древних, возникшей задолго до нашей эры, о чем я совершенно не знал, считая Эфиопию заурядной африканской страной с печальным колониальным прошлым. Здраво рассуждал об экономике; оказалось, до поступления в наш технический вуз он отучился два года на экономическом факультете Аддис-Абебского университета, а когда появилась возможность учебы в Москве, отец Мулугеты решил, что хороший инженер Эфиопии нужнее, и послушный сын подчинился. Сразил меня своим благоговейным отношением к Пушкину. Когда подворачивался случай, с удовольствием и выражением прочитывал что-нибудь из его лирических стихотворений, артистично, смешно играя глазами. Гордился необыкновенно, что предком поэта был эфиоп. Однажды я заметил, что камерунцы тоже считают свою страну родиной предка Пушкина, и Мулугета битый час опровергал это, называл глупостями, враками, цитируя то самого Александра Сергеевича, то российских, то своих доморощенных историков – ясно было, вопросом происхождения поэта он немало и давно интересовался. «Ты посмотри, посмотри на Абрама Петровича Ганнибала! – наседал на меня запальчиво высокий, худощавый Мулугета, доставая вырезку из журнала с портретом прадеда Пушкина, крестника и помощника Петра Первого. – Это же темнокожий араб или европеец… Посмотри на черты лица. Где тут камерунец, где? На меня похож. Чистый эфиоп!».
Дверь в его крохотную двухместную комнату была заперта, на стук реакции не последовало, а отворил Мулугета, лишь услышав мой голос. Блеснул озабоченными смоляными глазами, кивнул головой – «проходи» – и вернулся к открытым чемоданам, теребя пальцами кудряшки на затылке.
Один чемодан был уже собран, и негоциант возился с другим, стараясь компактно разместить на дне десяток белых батонов хлеба, бережно вложенных в бумажные пакетики, пробовал то одну, то другую комбинацию. Картина была столь презабавная, что я громко расхохотался:
– Куда столько хлеба?!
– Ты же знаешь, как я люблю московский хлеб, – прищурился лукаво эфиоп. – Никак без него... Шучу.
Он достал из чемодана один батон:
– Цена – 13 копеек. Если не возьму его с собой, в Вене придётся купить такой же по размеру. А стоит он у них столько же, сколько пять пакетов полиэтиленовых с крепкими ручками и красочными рекламными фото джинсов «Wrangler», «Levis», «Montana». Девушки эти пакеты оторвут здесь по пять рублей за штуку. Так что, друг мой, возьму с собой батон за 13 копеек, выручу здесь 25 рублей, не возьму – ни шиша мне не будет, как ты говоришь. Суточные небольшие – надо их по максимуму пустить на дело… Там, – кивнул он на заполненный чемодан, – только сверху одежда, а под ней печенье, сыр, даже колбаска «Краковская». Чем меньше потрачу на еду в Вене, тем лучше. Простая арифметика… И, кстати, батон московский получше будет австрийского.
– Наметил уже, что закупишь? Жвачку привезёшь?
– Зачем жвачку? – пожал плечами эфиоп. – В Москве своей жвачки полно после Олимпиады. Замучаюсь продавать. Я беру то, что за пару недель здесь уйдет… Помню, помню твоё поручение – не волнуйся.
Расчетлив, рационален, обстоятелен был негоциант Мулугета.
В компании, на вечеринках над ним, случалось, подтрунивали, особенно, когда были хорошо навеселе, – какой ты, мол, социалист, марксист, если о наживе своей печёшься, а не о благе общем, – и эфиоп пространно, с удовольствием, юмором подколы такого рода парировал, добавляя всякий раз что-нибудь новенькое, провоцируя нешуточную полемику.
«Я социалист, но не советского толка, – говорил он с хитрой улыбкой. – Правильный я социалист… Что писал Маркс о социализме, первой фазе коммунизма? Что он только выходит из капитализма и потому неизбежно сохраняет его родимые пятна, пережитки. Неизбежно, слышите… И пятна эти родимые по большей части не плод одного капитализма, а идут в том или ином виде из самого далёкого прошлого, на инстинктах замешены. Понимал Маркс, что выход из капитализма будет долгий и непростой, что тысячелетнего человека, пропитанного частным интересом, страстями переполненного и желаниями, торгаша и эгоиста, быстро не переделать, что социализм – это не какая-то сооруженная конструкция, мало меняющаяся, а движение, процесс… Так что коммерция моя – явление неизбежное. Купить предлагаю, чего нет в магазинах, покупатель берёт. Что худого? Он доволен, и мне хорошо – прибыль есть небольшая.
К подобным речам эфиопа насмешливо и вместе с тем серьёзно цеплялся идеологически твёрдый и категоричный Петька Коваль:
– Это булыжник в наш огород, конечно. Это мы в своей стране соорудили социализм, который мало меняется, ликвидировали частную собственность на средства производства и всё почти производим по плану, да? Дальше ты скажешь, что это забегание вперёд, что надо было сохранить во многих сферах предпринимательство и ту же частную собственность, облагать высоким налогом прибыль частников и большие личные доходы, да?
– Не я, – продолжал улыбаться Мулугета. – Это Маркс говорил о необходимости лишь увеличения числа государственных предприятий в начале становления социализма. Он не предлагал сразу национализировать всё подряд, покончить с рыночным ценообразованием. Считал – логично вполне, – что под руку государства надо забирать, прежде всего, крупные производственные, технические системы, называл для примера транспорт. Мыслил о постепенном выходе из капитализма.
– Как ты не поймёшь! – горячился Петька. – Если б государство у нас не взяло под контроль и управление всё почти производство, мы бы не устояли в жестокой гражданской войне, когда давили нас со всех сторон, не провели индустриализацию, не разбили мощнейшую фашистскую Германию, которая ресурсами европейскими завладела, не стали второй державой на планете по экономике! И не было бы теперь ни СССР, ни содружества соцстран… и капитализм западный грабил бы как прежде своих людей и остальной мир, а Африку вашу больше всего… Маркс, между прочим, отмечал, что пути устройства социализма могут отличаться в разных странах.
– Погоди, погоди, Петя, – сдержанно качал головой Мулугета. – Во-первых, не говорил я никогда, что вам стоило в точности следовать рекомендациям Маркса. Понимаю, Ленин, Сталин, большевики действовали по ситуации. Наверно, сложно было найти иной вариант и некогда… Во-вторых, не надо мне объяснять значение России, Советского Союза. Вы действительно сделали невероятное во враждебном окружении, всему вопреки. Главное – переломили ход человеческой цивилизации… Сменялись её эпохи – первобытный, рабовладельческий, феодальный, капиталистический, но неизменным было разделение людей на немногих богатых и многих бедных, господство богатых через богатство и власть – явное и скрытное, легальное и нелегальное. Впервые за тысячи лет вы – русский народ, советский народ, – при всех проблемах вашего социализма показали, что жить можно по-другому! В масштабах огромной страны показали! А теперь и за её пределами далеко. Фантастика!.. И правильно умные люди говорят, вы повсюду вынудили капиталистов ломать себя, умерять аппетиты. Вы пришпорили человечество навстречу к светлому будущему – вот что! Ценой больших потерь!.. Много людей в мире пока не понимают этого: пропаганда капиталистическая дурить умеет. Но время придёт, в каждой стране будут стоять памятники вашему народу-пионеру! Неплохо я сказанул, – выдыхал довольный эфиоп.
Пока Мулугета толкал свою речь, лицо Петькино заметно преображалось, всплывала на нём ликующая улыбка, и, дождавшись, когда эфиоп приумолкнет, Коваль заявлял восторженно:
– После таких слов говори что угодно – спорить не буду.
– Тогда дослушай, что в-третьих, – требовал, приосанившись, эфиоп. – Получается, не было у вас выхода из капитализма, не было… выпрыгнули вы из него – вот что, отказались от некоторых полезных вещей для экономики. О`кей, волей обстоятельств отказались, чтобы выстоять и укрепиться. Но теперь-то вы силу набрали: крупная промышленность, аграрное хозяйство, образование, наука – супер, ВПК, армия, ядерный арсенал – экстра-класс! Почему не вернуть эти полезные вещи осторожно, не спеша? Почему не перейти в режим выхода из капитализма?.. Я вот не понимаю логики вашего регулирования цен. Низкие цены на хлеб, молоко, коммуналку и всё такое подобное понятны: это должно быть доступно всем. Но зачем на красную икру, сервелат, модные рубашки и платья, дублёнки и прочее подобное устанавливать такие цены, что нет этих товаров на прилавке – расходятся тайными каналами? Прожить без них нельзя? Можно… Почему для начала не поднять цены на них – пусть покупает, кто желает? Установили же цены на ювелирное золото, что полно его на прилавках… И почему затем не дать возможность предприимчивым людям наладить производство потребительских товаров и услуг, на которые спрос есть, а предложение их мало? Дайте, и порадуют вас магазины – долго ждать не придётся, вот увидите.
– Буржуев нам советуешь вернуть на шею? – не мог удержаться Коваль, нарушая свой обет.
– А чего бояться? – напирал эфиоп. – У вас жёсткая, испытанная система управления, сильнейшие государственные институты, а учет и контроль! – нигде в мире таких нет! В вашей воле не дать предпринимателям в буржуев превратиться. Пусть платят наемным работникам не меньше определенного уровня. Оставляйте им один процент прибыли, которая на дело не идёт – всё равно не остановятся: предпринимательство – это страсть, зараза. Глупо их энергией не воспользоваться... Будут у вас свои, социалистические предприниматели, на буржуев привычных непохожие. Глядишь, и Герои Социалистического Труда появятся среди них.
– Пусти козла в огород, – угрюмо усмехался Петька. – Найдут они лазейки скрывать доходы, чиновников будут развращать, покупать… Есть это уже кое-где… дельцы теневые, «цеховики»: обувь мастерят, шьют одежду, продукты питания производят, много ещё чего; сырьё тырят с госпредприятий. Так что нежёсткая у нас давно система управления.
– Пусть работают законным порядком, – не отступал Мулугета, – конкурируют с госпредприятиями. А жёсткий контроль – возродить, если разладился он, карать за нарушения. Что-то надо делать… У меня просто в голове не укладывается: ваши авиация, атомные электростанции, космические проекты, масса других высоких технологий и такие скудные прилавки… не в Москве – она отдельный мир, в остальной стране. Люди недовольны, давно недовольны – я знаю.
– Откуда знаешь, – бурчал Коваль, – за Москву нос не высовывал.
– Интересуюсь Петя, интересуюсь, – в общаге со всех краёв Союза народ.
– Хитрюга ты, Мулугета, – смеялся Петька, грозя пальцем. – И так и этак норовишь протолкнуть свою идею гнилую. Без буржуйских штучек обойдёмся: добавим денег госбюджетных на товары потребительские, услуги, модернизируем планирование, ещё чего-нибудь в этом роде – не волнуйся за нас.
– А я волнуюсь, – повышал слегка голос Мулугета и вставал из-за стола. – Сами говорите, капитализм западный ослабить вас старается, расшатать изнутри – из кожи вон лезет, и сами же помогаете ему бездействием. Гибкости вам не хватает… Поймите же: никакой в СССР не «развитой социализм» – вы только в начале пути! Только началась эпоха социалистическая на Земле, многие-многие столетия она продлится, будут пробоваться, отбраковываться разные формы, системы, пока нащупает человечество подходящий вариант социализма, приливы будут, отливы. А капиталисты… что им остаётся: вы для них – опасность смертельная. Военной силой тягаться боятся, а как-нибудь иначе избавиться от советского социализма – ох как охота! Если удастся, не дай бог, развитие социализма на Земле приостановится, расправит капитализм плечи.
В ответ на последние слова эфиопа вырывался хор язвительно-горделивых возгласов большинства присутствующих: «руки коротки», «пупок надорвут», «пытались не раз – ни хрена не вышло» и тому подобное. Коваль между тем иронично спрашивал:
– Предположим, вышли на подходящий вариант социализма. А когда ж, по-твоему, наступит то, что Маркс предсказал: «все источники общественного богатства польются полным потоком» и жить будут люди по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям»? Ещё через столетия?
– А этого вовсе не будет, – не раздумывая утверждал эфиоп. – Тут я с Марксом не заодно… Ресурсы природные на Земле тают и тают, потребителей всё больше и больше и запросы их растут да растут. Откуда польются? Если только из космоса. Не-ет, не будет никогда «каждому по потребностям», не бывать той вершине коммунизма, о которой Маркс мечтал… Очень может быть, – подмигивал он озорно после нескольких секунд молчания, – что придётся возделывать, шлифовать социализм во все оставшиеся времена.
Так приблизительно рассуждал в самом начале восьмидесятых годов двадцатого века социалист и подпольный негоциант Мулугета.
После окончания вуза женился он на своей пассии из Тамбова, увёз её в Эфиопию и дальнейшая его судьба мне неведома.