Виталий СЕРКОВ. «ЖИВА ДУША ДЛЯ ПРАВДЫ И ОБИД». О поэзии Евгения Юшина

 

Виталий СЕРКОВ

«ЖИВА ДУША ДЛЯ ПРАВДЫ И ОБИД»

О поэзии Евгения Юшина

                                    

Конец 20-го и начало 21-го века для меня знаменательны тем, что в этот период окаянства по каким-то таинственным законам выросла целая плеяда замечательных поэтов моего поколения. Это Николай Зиновьев из Кореновска, Краснодарского края, Евгений Семичев и Диана Кан из Новокуйбышевска, Самарской области, Владимир Шемшученко из Санкт-Петербурга, Юрий Перминов из Омска. А ещё поэты, которые немножко старше, хотя и они могут быть причислены к нашему поколению. Это Виктор Кирюшин, Валерий Хатюшин, Геннадий Красников. Называю лишь эти имена потому, что с творчеством упомянутых замечательных поэтов мне посчастливилось познакомиться, а о книгах их, выходивших в разные годы, я писал. Исключение составляет только Геннадий Красников, чьё творчество требует неспешного и всеобъемлющего осмысления. Прекрасно понимаю, что даже в одном поколении, кроме перечисленных мною имён, найдётся ещё немало истинных творцов русской поэзии, стихи которых с великим трудом пробиваются к читателям. Каждый из перечисленных поэтов поразил по-своему. Всех их объединяет незаурядный талант, называемый в народе «искрой Божьей», и самобытность.

В этом ряду творчество столичного поэта Евгения Юшина для меня лично стоит особняком. Как начал я однажды читать книгу «За околицей рая», так и окунулся в дорогую моему сердцу стихию русской жизни, по большей части – в провинциальную, деревенскую стихию. И забыл я совсем, что поэт пишет о земле рязанской, о дорогой его сердцу Мещере. Меня не покидало ощущение, что я, читая стихи Евгения Юшина, нахожусь рядом с ним, но только не на реке с коротким названьем Пра, а на реке Сухоне, и не в рязанских лесах, а в вологодских. Образы русской природы, её состояние, ощущения автора, вернувшегося «в рай», были узнаваемы. Всё в его стихах напоминало мою малую родину и мои переживания за неё, и мои мечты о ней.

Одной из особенностей поэзии Евгения Юшина является такая густая образность, а образы настолько ярки и зримы, что осмелюсь утверждать: такое вы вряд ли встретите ещё у кого-либо из поэтов. Приведу для примера две строфы стихотворения, в котором что ни строка, то зримый образ:

...Стали травы кудлаты и путаны, словно овчины.

И упруги, как юные груди, холмы облаков.

И набухли соски засидевшейся в девках рябины,

И хмелеют ветра от настоя лесных кабаков.

 

И тяжелые, чёрные грузди настырно, угрюмо

Прорывают покров под тяжёлым напором земли.

И в пыли тополиной негромкая древняя Тума

В бортовые машины ссыпает тугие кули...

                      («Огневица прошла по лесам и болотам Мещёры»)

И такой всеобъемлющей картины осени не припомню я что-то ни у одного современного поэта. Зримо представляется приехавший после долгой разлуки с малой родиной поэт, замерший посреди деревенского великолепия поры «бабьего лета» и увидевший внутренним зрением всё: от брусничников до настырно лезущих из земли груздей, от мешков с собранным картофелем до неподвижно стоящих в речном полумраке щук. И услышал поэт не только колокольные звоны, но и звоны берёз. Значит, душа его не оглохла от городской суеты и шума, от столичного многолюдья и многоголосья. Даже избитые многотысячным употреблением в стихах других поэтов образы покидающих родные пределы перелётных птиц и образы проплывающих под их крылом деревень не оставляют впечатления вторичности. Дорого мне это стихотворение ещё и потому, что для меня нет лучше времени года, чем ранняя осень с её задумчивым спокойствием и разноцветьем, с её свежестью и последним, почти летним, теплом, с её переполненными кладовыми лесов и болот, с витающим в воздухе ожиданием скорой зимы. Если бы мне было знакомо лишь одно это стихотворение Евгения Юшина, то и тогда я считал бы его большим русским поэтом. Ведь, как известно, чтобы понять вкус, не обязательно съедать всю бочку меда, достаточно попробовать одну ложку из неё. Оценивать же творчество любого поэта я привык по его вершинам.

В стихах Юшина много воздуха, воли и чего-то ещё такого, без чего русский человек начинает хиреть. И если внимательно прочитать его книги «За околицей рая» и «Избяная заповедь», последняя, кстати, издана к юбилею поэта в Коломне в библиотечке «Коломенского альманаха», то невольно начинаешь не просто понимать, а почти физически ощущать, что это «что-то» есть гармония человека и природы. Веками ведь русский человек селился, как правило, возле рек и находился в окружении лесов и болот. И занимался он не только земледелием и скотоводством, но и ловил рыбу, и собирал лесную и болотную ягоду, и заготовлял на зиму грибы, выкраивая для этих долгожданных и приятных занятий повод в качестве передышки от тяжёлого крестьянского труда. Природа кормила человека, благодарно отзываясь на его заботу о ней. И природные ритмы совпадали с внутренними ритмами человека. Поэтому, оторвавшись на годы от родной природы, сбившись в городской суете с ритмов, дарованных природой, но сохранив кровную связь с родной землей, поэт и в песнях своих тоскует о гармонии, которую хранит его душа на генном уровне из последних сил:

…Ох, как хочется плыть в корабле этом не кругосветном.

Мимо птичьих восторгов, холмов и понурых овец,

И уткнуться в стожок за деревней, за домом последним,

И услышать, как небо плывёт возле наших сердец!

И когда «от баньки дымок посочится, как вечер по саду, / И на синем окошке вишнёвый затеплится сок», поэт почувствует душой и услышит, как «сады соберутся для тихой вечерней молитвы, / И листва пролепечет свои золотые слова» (стихотворение «Песня»).

Стихам Евгения Юшина свойственна и особая мелодичность, они просятся стать песнями. Неоднократно ловил себя на мысли, что, читая его книги, начинаю напевать про себя стихи на давно знакомые мелодии, представив, что исполняю их то под русскую гармошку, то под баян, то под гитару.

Примечательно его стихотворение «Разговор», оснащённое такой густой образной вязью, что кажется: между двумя образами и иголку не просунуть. Чего стоят только две строки:

Закат поёт. Он петухами вышит

На ситцевых рубахах облаков.

Чего греха таить, многие привыкли относиться к деревенскому мужику если уж не как к придурку, то как к простачку, к недалёкому человеку, к неудачнику, да и сам деревенский быт привыкли считать примитивным. И разного рода «смехачи» для этого немало сделали, особенно в последние десятилетия. Им бы почитать книгу Василия Белова «Лад», но она, видимо, для них неинтересна или опасна уж тем, что опровергает сложившееся в их головах раз и навсегда мнение о деревенском быте и людях, создававших веками свою деревенскую культуру, свой русский мир. И мир этот был не так уж прост, и культура была вовсе не примитивная, какой её пытаются представить нынче. Я ещё застал в своём деревенском детстве берестяные туески и бидончики, в которых можно было хранить молоко или воду, сундуки и короба, сделанные примитивными, казалось бы, инструментами, но таких и при нынешних инструментах современные мастера сделать не сумеют. Мастерство накапливалось веками и передавалось из поколения в поколение. Евгений Юшин словами героя стихотворения опровергает снобизм «творцов» нынешней «культуры»:

– У нас не просто всё, не всё снаружи.

В любом селе – свой ветер, свой мороз.

И потому мне согревает душу

Вот этот хилый выводок берёз.

И далее:

– А только здесь-то и жива природа,

Жива душа для правды и обид.

Не всю любовь отняли у народа.

Живу я здесь, – Евгений говорит.

И в продолжение диалога с земляком, после его очередного утверждения: «– Не всё так просто», поэт искренне заявляет: «– Но как желанно».

Вот так просто, казалось бы, двое русских мужиков, живущих совершенно разной жизнью, разными заботами, находят общее и дорогое в деревенском быте и окружающей природе, понимая и принимая их всем сердцем.

И уже в другом стихотворении, анализируя свой жизненный путь, поэт утверждает:

Я не похож на неудачника,

Хоть не нажил златых камней.

Мне гладит щёку мать-и-мачеха

Ладонью нежною своей.

А потом и признаётся: «Я знаю рай…». И я верю поэту, хотя и понимаю, что многое он идеализирует, что раем он воспринимает, скорей, природу, позволяющую обрести на какое-то время внутреннюю гармонию, чем деревенский быт, порушенный за окаянные 90-е годы прошлого столетия почти до основания.

Открываю в очередной раз книгу «Избяная заповедь» и сразу же нахожу полное подтверждение моих догадок:

Исцели меня, родное поле.

До слезы мне ветер душу жжёт –

Словно я чужою ношей болен,

Словно сердце правдой не живёт...

---------------------------

...Вот он, рай: равнина да берёза,

В перстнях рос туманная трава.

Щуки плещут у речных откосов,

И скрипит над бором синева...

Ах, какой образ нашёл поэт: «В перстнях рос туманная трава»! И этот земной образ соединён незримой паутинкой печали с пролетающими журавлями, а значит и с небом. Гармонию-то поэт и находит в соединении земного и небесного. И стихи его гармоничны, что не так уж часто встретишь в творениях современных авторов, увлекающихся чисто формальной стороной стиха.

Евгений Юшин, по моему глубокому убеждению, является, прежде всего, певцом природы, хотя диапазон его интересов и тем широк. Он тонко чувствует состояние природы и соотносит его с состоянием своей души, позволяет природе перелить в неё излишки накопленных благ, пополняя силы. И образы поэт находит яркие, не затёртые от частого употребления:

Рыжею шерстью сосновых иголок

Штопает август дорогу и дом.

Поэт любит и помнит своих земляков, они для него родные люди. В них поэту дорого всё:

Здесь люди красивы, как вольного неба размах,

Но взоры неспешны: душа не откроется сразу.

И девушки царственно носят озёра в глазах,

А парни задумчивы, как мускулистые вязы.

И снова идут зримые, свежие образы, да какие!

Туманы буксуют на волнах коричневой Пры.

Лещи из густых омутов зеркала поднимают.

Или:

И спелое яблоко глухо в траву упадёт,

И старый баян замолчит, пожимая плечами.

Такие стихи очищают душу, наполняют её каким-то ностальгическим светом, напоминая нам о бренности нашей жизни и вечности природы.

 

Стихи о поэзии писали многие, да и нынче таких стихов пишется немало. Не скрою, и я немало строк посвятил размышлениям о ней и о себе в поэзии. А кто не помнит ныне хрестоматийные строки Николая Рубцова о поэзии:

Прославит нас или унизит,

Но всё равно возьмёт своё!

И не она от нас зависит,

А мы зависим от неё…

Евгений Юшин о своих стихах написал искренне и своеобразно:

Любви – молились,
                               ненависть – глушили,

Давили хворь, изничтожали страх;

Они со мною вместе жизнь прожили

Где – неторопко, где-то впопыхах.

 

Прищуривались хитро, бушевали,

Рубаху – в отмашь – рвали на груди.

Любили, сомневались и страдали,

И тихо засыпали на груди…

                          («Хотите – верьте, не хотите – верьте»)

Поэт, протащив свою душу сквозь горнило русской классической поэзии от Пушкина до Блока, остался, как мне кажется, в своей поэзии верным продолжателем традиций Сергея Есенина и Николая Рубцова. Интонации, образные ряды его поэзии, многостопная строка, соразмерная широкой натуре автора, стремящейся к воле, тому яркое подтверждение. Свидетельствует об этом и стихотворение «Запрягите розвальни мохноногим, рыжим», в котором «Русскому привольно мчаться человеку, / Толстые сугробы жарить по задам!», и стихотворение «Снилась мне дорога – люлькой журавлиной», и стихотворение «Какие вихри пляшут над державой», где поэт признается: «Себя я ощущаю беспризорным / В своей – чужой – испуганной стране». (У Есенина: «В своей стране я словно иностранец»). И немудрено, что поэты разных поколений и судеб испытали почти одни и те же чувства. Ведь и Сергею Есенину, и Евгению Юшину выпала доля жить в окаянные дни, когда происходила ломка всей государственной машины, когда «иных времен татары и монголы» вздыбили Русь и поставили её на грань уничтожения, что после Октября 1917 года, что во времена перестройки. И вовсе не случайными видятся в книге такие строки поэта:

В который раз сиротски взвыла степь,

И ясноокий взгляд её затмился.

Где ратаи твои?
                                  Один – ослеп,

Другой – убит,
                          а тот, кто выжил – спился.

И завершается стихотворение признанием, под которым многие могли бы подписаться:

Уж больно так, что я не чую боли

И только слышу: стонут провода.

А если вдуматься, то стонет душа поэта от безысходности и невозможности чем-то помочь стране и своему народу. Хотя, вот такие стихи – уже делание русского дела. Их прочтут и задумаются. Если не те, кто спился уже, то хотя бы идущие за ними вслед и пока ещё твёрдо стоящие на земле. Хочется в это верить.

Поэзия Евгения Юшина современна. Достаточно прочесть его стихи «ХХI век, перезагрузка» или «Неужто и вправду России не будет», где вместо эпиграфа к стихотворению вынесены слова: «За последние 20 лет население России уменьшилось на 20 000 000 человек».

Сила поэзии Юшина и её народность (под народностью я понимаю близость её простому человеку) и в том, что в его стихах то и дело обживаются простые люди: то «Бабка в углу прошаркала, / Скинула ватник с плеч», то «Подмигнёт, прищурившись, старик, / Рыжий ус цепляя самокруткой», то «Рыжая с обветренным лицом, / Озорная тындинская краля», а то «Идёт мужик, грешно и сладко / На всю деревню матерясь», то гармонист дядя Лёша на вопрос поэта: «Как живёшь ты теперь, / Старый леший окрестностей Вожи?» «– Хорошо я живу, – отвечает, – / Подай-ка гармонь!». И любовно сказанное «старый леший» мне говорит больше, чем иная карамельная патока, льющаяся из-под перьев поэтов либерального толка.

Откроешь любую книгу Евгения Юшина почти на любой странице и поймёшь, что он – жизнелюб. Он и нас призывает:

Надо жить и радоваться жизни,

Наслаждаться каждым новым днём,

Потому что никому не вызнать,

Сколько мы на свете проживём.

Но и о бренности бытия поэт не забывает:

Лежу на стогу песнопенном,

Гадаю звезде по лучу.

С каким сквозняком по вселенной

Однажды и я улечу?..

И в конце того же стихотворения, далеко не самого жизнерадостного, он всё же отдаёт предпочтение жизни:

...У вечности – тёмные очи,

У жизни они – голубы.

Вот на этой оптимистической ноте можно было бы закончить свои размышления о большом русском поэте Евгении Юшине, но в этом уже, юбилейном для поэта году, вышла очередная его книга «Полынь и звёзды». Предисловие к ней написал поэт и литературный критик Алексей Шорохов, чутко распознавший истоки поэзии Евгения Юшина, расставив акценты над его предпочтениями и перекинув мостик от его поэзии к плеяде крестьянских поэтов Есенинского ряда, определяя родословную поэзии поэта-современника. Очередная книга поэта раздвигает им же очерченные в прежних книгах границы и отодвигает горизонт. Поэт возмужал, явил стихи исторической тематики и любовной, не обойдя и тему СВО. Открывает книгу стихотворение «Стансы»:

Над церквями – синь да золото.

Зори падают в сады…

То ли Тверь, а то ли Вологда –

Много неба и воды.

 

Вкривь – дорога непролазная:

То Европою вздохнёт,

То дремучей вязнет Азией

Наших квашеных болот…

-----------------------------------

…Здесь века обетованные,

Слава ратная Руси,

Кисть Рублёва, снеги пьяные,

Кроткий ангел в небеси…

Россия для поэта – не только место прописки и жительства, но и образ мышления, и космос, который он открывает для себя день за днём и год за годом, и пытается понять истоки этого космоса, чтобы понять затем и своё место в нём:

Россия начинается с дороги,

С бурана, бурелома и берлоги,

С разбойников, узорочья берёз,

С молитвы светлой и горючих слёз.

Россия начинается с тревоги…

…Россия начинается с надежды.

Россия начинается с любви…

С разгульной песни тракториста Сашки,

С горячего глотка из тёртой фляжки,

С горючей, горькой правды, в мире лжи,

И с васильков, мерцающих во ржи…

Столько начал космоса с названием «Россия» поэт озвучил в одном стихотворении, которое я привёл в сокращении. И начал этих, по всему, намного больше, и все они для поэта дороги, и все они позволяют узнать лучше этот космос и полюбить в нём всё, без всяких оговорок, хотя бы потому, что и сам поэт является частичкой его.

И во всём он интересен.

Так, как было, так не будет больше.

Первый спутник, ровный скрип телег,

Рёв турбин и рёв бурёнок в роще –

Так кончался наш двадцатый век.

Это заявил поэт в начале стихотворения «Ностальгическое», а закончил такими строками:

Дрон летит, где птицы пролетали.

Робот в поле мастерит снопы.

Будто у меня уворовали

Часть любви, часть жизни и судьбы.

Есть в этой книге удивительное стихотворение «Это снег идёт, это снег идёт…», ставшее прекрасной песней и рассказавшее об авторе больше любой автобиографии или статьи. А какие образы дарит он читателям:

По водам пустынным гуляют ветра,

И дождик вчерашний глядит из ведра…

Примечательно стихотворение Евгения Юшина «К Европе», звучащее ответом на известную строку: «Прощай, немытая Россия»: «Прощай, продажная Европа – Американская раба…»  А следом идут и вовсе удивительные строки с эпиграфом из народной песни: «Чёрный ворон, что ты вьёшься…»:

Загудит огонь, застонет.

Мы с тобой хлебнём борща.

Над землянкой вьются дроны,

В мертвом небе трепеща.

Вьются дроны – рой за роем.

Облака, как смерть белы.

Говорят, что мы – герои.

Нам ли, брат, до похвалы?

В поле ветрено и мглисто,

За лесочком Брэдли прёт.

Дед отсюда гнал фашиста,

Вот и мне настал черёд.

Как хочу я воротиться

В дом желанный, дом родной!

Борщ дымится, лес дымится,

Дроны вьются надо мной.

Вся книга пропитала любовью и болью. В ней жизнь такая, какая она в реальности – без прикрас, со слезами и кровью, с тайной любовью и изменами, с предательством одних и самопожертвованием других, с печалью и восторгом, с бесшабашностью русского человека и верой, с отчаянием и надеждой. Читать такую книгу любо. И я радуюсь вместе со всеми, кому посчастливилось её прочесть. Приближается 70-летие поэта Евгения Юшина, и ему есть чем оправдаться перед Создателем и читателями за прожитые годы.