Владимир КУРУШКИН. ПО ДОРОГЕ В РАЙ…. Поэзия

 

Владимир КУРУШКИН

ПО ДОРОГЕ В РАЙ…

 

* * *

Как остро пахнет жизнью на земле,

Как мощно растопырил тополь ветки.

И солнце на медлительной заре

Сплошной туман рассеивает в редкий.

Благоухают ирисы в саду,

Такие с виду полунедотёпы,

И шмель на их ушастую звезду

Садится деликатно вертолётом.

Всё движется, поёт, цветёт, летит.

Поставленную Господом задачу

Все выполняют, только я, пиит,

Стою и плачу.

 

ВИЙОН

                                    Поэтам, погибшим в 1990-е годы

В ночной электричке, что мчится вьюном

В промозглую даль, завывая,

Ходил по вагонам наш русский Вийон,

Стихи пассажирам читая.

В стихах этих виделось солнце бродяг,

Ночлежки, задержки, кутузки,

И боли тупой бесприютной заряд,

И всё нараспашку, по-русски,

Десантник в лавине летел марш-броска,

Шахтёр задыхался под углем.

И вдруг зазвучала такая тоска,

Людей тряхануло как будто.

Он всех разбудил, весь вагон зашуршал,

Что есть, из карманов выная,

А он им читал и читал, и читал

Про жизнь без конца и без края,

Которая бьёт беспощадно под дых,

Ломает и сильных, и слабых.

Но русский Вийон вспоминал про родных,

Про речку, про звёзды, про радугу,

Которая встанет над горькой страной

Над ним в придорожной канаве,

И он засмеётся: «Как шарфик цветной.

Такой бы в подарок мамане».

И щедрость людская откуда взялась,

Впервые я видел, как слово,

Как музыка, в сердце из сердца лилась

Мятежно, крылато, сурово.

Он участь свою раздробил, и на всех

Хватило тепла и участья.

Он даже не думал, что это успех,

О нём не имея понятья.

И в шапку его устремился поток,

А он без «спасибо» и лести

Прошёл весь вагон, совершив марш-бросок

С безногим десантником вместе.

И вновь тишиною облёкся вагон.

Мелькали в окошках созвездья.

Но каждый в себе был – в себя погружён,

Омытый слезами поэзии.

 

СОСЕДКА

Соседка тётя Нюра умерла.

«И сколь земли непаханой осталось! –

Всё причитала. – Ах, какая жалость!

Какое горе!» – разговор вела.

Земля в бурьяне страшной ей казалась,

Так вопияла, будто углем жгла.

«Да батюшки!» – тростиночкой качалась.

И вот не выдержала, сникла, умерла.

Одна лишь тыква на краю её двора

Росою, как слезами обливалась.

 

БУРЬЯН

Когда последний из крестьян

Покинет Русь, оставив землю,

Что будет петь в полях бурьян

Средь одичавших в нём календул?

Какие славить времена,

Над ржавым плугом возвышаясь

И над тобою, борона, –

Врагом заклятым, потешаясь,

Последний колос победив,

Загнав на каменную осыпь,

И семена свои вонзив

Лошадке беспризорной в космы.

Когда-то с краю он стоял,

Смотрел на ниву золотую

И к небу громко вопиял

На долю горькую такую.

Кипя великим торжеством,

Свои владенья озирая,

Плевелам юным скажет он:

«Я тоже рос когда-то с краю».

Осталось ржавчине догрызть

Сей плуг – и памяти не будет,

Что здесь пшеница пёрла ввысь,

Что здесь за жизнь боролись люди.

 

* * *

Смерть собирает урожай,

А я твержу: рожай, рожай.

Продли, продли мой славный род,

Пополни мой родной народ.

Роди, роди богатыря,

Державе грозного царя,

Мне – сына,
                          чтобы смерть моя

Бежала в дальние края.

Чтобы не сгинул русский дом

В китайском месиве густом.

 

В МОСКВЕ

Большому городу привет!

Глухой провинции поэт,

Плыву в метро, почти волнуясь,

И эскалатора змея

Толкает яростно меня

В кинжальный блеск

Столичных улиц.

Большому городу привет!

Машины – искры сигарет,

Как будто землю покидая,

Летят по мокрому шоссе

Во всей компьютерной красе

Автоматического рая.

Большому городу привет!

Мне жаль, в нём даже друга нет.

За лёгкой шторой иль парчовой

Никто, никто меня не ждёт,

Катись, хоть задом наперёд,

Под хохот Аллы Пугачёвой.

 

* * *

                                  Оле Мяловой

Мы не погибнем.

На Тверском бульваре

Опять весна.

Вот Пушкин отвернулся от вороны,

Есенин бабочку смахнул с лица,

И Герцен, маленький

Божок литинститутский,

Уютный дворик свой капризно оглядев,

Присвистнул,

Увидев юных дев,

Те были в лёгких платьях.

Уж солнце поднялось над головой

Так высоко,

Что вся Москва

Была залита солнцем струящихся лучей.

Пронизан был, пропитан был весь мир

Дыханьем жизни.

И книга всем сама просилась в руки,

И в ней было написано легко,

Что Аполлон

К священной жертве требует поэта.

Валентин Сорокин

Питомцев муз в столовую повёл.

Чтоб те, набравшись сил, потом воспели

Над Пушкиным парящий ореол,

Великого хранителя России

И солнечного гения ея.

Мы не погибнем, нет, мы не погибнем.

Не потому, что вновь пришла весна,

А потому что слово наше яро

Вот так же освещает всю планету

Тем изнутри бессмертным вечным светом,

Который льётся прямо из души,

Приказывая каждому поэту:

«Пиши!»

 

* * *

                           Владимиру Демурину

Завоюем столицу, войдём

В золотой её ряд.

И толкаем тележку вдвоём

Мы три года подряд.

На московских галерах – лимит

Исчерпали до дна,

Что же лира твоя не звенит

И моя не слышна?

Или нам не хватает небес,

Тесен мир, жизнь не та,

Или нас, как грозы свет окрест,

Не слепит красота?

Ни зазноб, ни геройства – рабам

Уподобились мы.

Так давай же заглянем во храм

Снять оковы вины.

Купим свечи, забудем о зле.

Кто за нами идёт,

Тихо въедет в неё на осле,

И столица падёт.

 

* * *

Дома надели белые береты,

Искрится снег на людной мостовой,

И дворник стал фигурою заметной,

Значительной и, в общем-то, родной.

О, ожиданье чуда, ты прекрасно!

Розовощёкой мнится детворе,

Что снег для них сошёл с небес атласных, –

Летят на санках с визгом по горе.

И старикам сегодня не сидится,

И им охота потоптать снежок,

Чтобы, вернувшись, тихо насладиться

Горячим чаем, скушать пирожок.

 

* * *

По дороге в рай

Должны цвести черёмухи.

Ландыш расточать

Свой нежный аромат.

По дороге в рай,

Простив все мои промахи,

Ангелы должны

Кричать мне: «Здравствуй, брат!».

По дороге в рай,

Качая плавно бёдрами,

Женщины должны

Идти со мной, шепча:

«Милый мой, прости,

Что я была недоброю.

Жизнь моя с твоей

Сгорела, как свеча».

По дороге в рай

В тени берёз сиреневой

Я хочу упасть

В шумящую траву,

Чтоб застыть на миг

С землёй в соединении,

Солнцем уходя

Навечно в синеву.