Валерий БОБЫЛЁВ. АВТОБИОГРАФИЯ. Самодонос

 

Валерий БОБЫЛЁВ

АВТОБИОГРАФИЯ

Самодонос

 

Детство

Родился я в славном городе Норильске в 1961 году, в марте месяце, 29 числа (мне кто-то сказал, что 29 марта родился Лаврентий Палыч Берия; ну, да Бог с ним). Семь лет в Норильской тундре с перерывами на отпуск у бабушек… Бабушки, где вы, мои милые?..

 15 лет назад у меня была клиническая смерть. Я умер и встретился с моей умершей бабушкой. Она мне: внучек, пошли, дескать, со мной, а я в ответ: «Ба, мне рановато вообще-то, да и пацану только два года как исполнилось». Бабушка улыбается и куда-то уходит, а я возвращаюсь в тело. Ощущение такое, что на тебя вылили ведро смеси воды и льда. Сил не было пошевельнуть пальцем. Еле оклемался. Так что смерти я не боюсь, но туда не спешу. Успеем!
Сейчас играет потрясающая музыка Gary Moor’a. Вообще-то музыка для человека – это седьмое чувство. Бывает, услышишь забытую мелодию и сидишь, как ребёнок, плачешь. Так жалко становится самого себя, что просишь Господа Бога: «Боже, за что же ты меня так наказал? Прости меня!..» Душа, выплакавшись, успокаивается. Это значит, что твой ангел прилетел и обнял тебя.

Верю в судьбу. Пару раз оказывался в нужное время в нужный час в нужном месте. Двоюродного брата из воды спасал. И прочие геморрои случались со мной.

В детстве учился четыре года в музыкальной школе по классу аккордеона. Помогло. Отыграл более ста свадеб на гитаре. Тяжкая работа, я вам скажу. После субботы приходил домой и умирал, сил хватало разве только на душ. Но… Но… Какой это кайф – петь для других! Когда ты видишь в глазах людей благодарность. Это здорово!
Шестнадцать лет назад я написал песню (вообще-то я много чего написал), она называлась «Возвратился я». Блин, как я тогда увидел своё будущее? Не пойму!

Возвратился я, а окна заколочены

Крест-накрест берёзовой доской,

Да червями пик дела мои источены,

Двор зарос по пояс лебедой.

 

Припев:

10 лет – лишь миг один,
                             как будто лаcточка

Пронеслись – заметил лишь крыло.

Через речку в прошлое
                               сломалась досточка,

Оказался я не там,
                                     и всё не то.

 

Парус порван,
                        и в душе моей пробоина;

Лишь по памяти
                                держусь я на плаву.

Одиночество – как горькая оскомина,

Утонуть хочу
                             да только не тону.

Припев:

 

А теперь хоть волком вой –
                                        луна богатая!

Повернуть вспять время мне
                                                 невмоготу!

Эх судьба моя, лихая и горбатая!

Яблоки не собраны в саду.
 

Возвратился я, а окна заколочены…

Звонки. Люди приходят и уходят. Я им помогаю, чем могу: кому компьютер сделать, кому ещё что-то. Это неважно. Я кому-то нужен! Значит, я живу.

За окном – ночь. Холодно. Батарею что ли включить. Алка поёт: «Где-нибудь, с кем-нибудь, как-нибудь…». Хорошая песня.

В детстве мне повезло с хорошими учителями и с книгами. Был дефицит. А я читал. Так получилось. Всё хорошее, что есть в человеке, из его детства. Всё плохое – тоже оттуда.

 

Отрочество

Учился я в школе не очень. Поведение у мистера Бобылева было далеко не лучшим. Ввиду того, что родитель мой происходил из работяг, я довольно часто встречался с лучшим другом всех детей и народов – ремнём. Хотя в более позднем возрасте, родив второго ребёнка, я как-то надавал по заднице Сашеньке (дочь моя), а потом всю ночь не спал – сердце болело, плакал.

Вспоминая наше детство, мы ведём отсчёт времени по классам и говорим: «А помнишь, это было в 7 кассе, а это – в 10-ом?..». Потом время понеслось, как вороной конь, всё быстрее и быстрее, и вот тебе – 30! Ты полон сил и энергии. Ушки на макушке! Усы торчком и всё – по барабану.

О-па… Не успел оглянуться, а тебе уже 42, и год как ты в разводе, и приходишь в квартирку, где тебя ждёт один лишь паучок Вася, которого ты не убиваешь только потому, что не в силах перенести слёз вдовы усопшего. И начинаешь суетиться в поисках женщины – той, которая всё-таки решится на этот шаг и свяжет свою жизнь с тобой.

«Боже, так за что ж ты меня так?» – задаёшь сам себе глупый вопрос. А боженька тебе так ласково и отвечает: «А не хрен было шкодить по жизни, да гордыню свою надо было вовремя с хвостом поприжать, вот и не размазывал бы сопли по щекам. Так что, мил человек, пришло время собирать камни. Иди, читай журнал «Мурзилка», дыши в две ноздри и почаще посещай деток своих. А что жена твоя с другим мужиком встречается, так она же тоже человек и ничто ей человеческое не чуждо».

– Господи, так это же душе моей больно! – взвыл я по-волчьи.

– А ты как думал! Скорби. Найди себе бабёнку. Она и время для тебя – лучшие лекари. Поверь мне. Во времени-то я поболе твоего разбираюсь.

– Да уж… Успокоил, отец родной.

– Опять гордыня?

– Да нет, Господи. Сомнения во мне. Не хочу я ещё кому-то горе принести. Не хочу!!!

– Ну и не надо, сынок. Люби женщину и чад её, как своих, да береги её. Тебе и воздастся за прегрешения твои. Ты вот подумай над тем, что я тебе сказал, а мне пора. Таких раздолбаев, как ты, ой-ёй-ёй сколько будет. И каждый хнычет: «Господи, помоги!». А у меня что – сто рук? Я бы тоже с тобой пивком бы обрадовался, ан некогда. Короче, пакедова, мужчина.

– Стой, стой, стой, – затарахтел я скороговоркой, но было поздно – Бог покинул меня…

 

Ангел-хранитель

Я знаю, что у меня есть ангел-хранитель. Он ещё слабенький, и мне бы его самому впору прикрыть. Пёрышки с крыльев летят, а он всё бьётся за меня. Потому что он – настоящий, мой ангел! И пусть только кто-нибудь попробует обидеть его, я ему горло перегрызу. Никак нельзя его обижать. А вы его – злым словом. Эх, люди!

 

Школа

Первая любовь. Первая девочка. Ты тащишь её портфель и таешь от радости. Потом стоишь возле её подъезда и, как молоденький барашек, что-то блеешь себе под нос. А девочкам нашим уже нравятся более серьёзные мужчины. И ты злишься и ревнуешь, и бьёшься головой об стену. И вдруг случается чудо – первый поцелуй. Что-то в тебе перевернулось, голова подло закружилась, в животе стало приятно прохладно.

Здесь нужно выдержать паузу, набрать воздуха и закричать: «Я ВЛЮБИЛСЯ!».

 

Любовь

Что может быть прекрасней любви! Люди расходятся, потому что любовь умирает. Эта дама имеет ограниченный срок жизни. Случается так, что она даёт дуба раньше, чем мы. Мы вроде колбасимся, занимаемся по жизни всякой чихнёй. А зачем?

Зачем что-то делать, если нет человека, для которого ты живёшь, для которого страдаешь?

Зачем?

И наступает пустота. Пустыня. Выжженная земля.

Но… Мне нравится это слово; оно, как жаворонок весною, вселяет надежду. Повторяю: но ты встретишь человека, который тебя полюбит, и которого полюбишь ты. И будешь бежать в его объятья, и будешь глупо улыбаться. Потому что к тебе вернулось великое, а, по моему убеждению, самое великое чувство: любовь. И будет ждать тебя кто-то дома и встречать тебя словами:

– Милый, как я соскучилась по тебе!..

– Так я же в булочную только сходил, – попытаешься возразить ты.

– Ну и что. Ты же мой и только мой, и люблю я только тебя, и скучаю только по тебе, – скажет любовь, повиснув на шее.

И от этого так тепло станет на душе, и придёт долгожданный мир и покой в дом твой навеки. И защебечет твой ангел на плече весело, по-ангельски, и окрепнут его крылышки. Потому что он – только твой ангел хранитель. И береги его, и бойся спугнуть. А то ведь улетит и не вернётся. А нам без ангела никак нельзя. Хреново без ангела, без хранителя. Ох, как хреново!

 

Совесть

Есть вещи, которые ты вспоминаешь так ясно, что тебе кажется, это было вчера; а есть кое-что в твоей жизни, о чём знаешь только ты и помнить будешь всю жизнь, так что стыдно будет тебе за самого себя и никуда от себя не убежишь. Радуйся! У тебя ещё совесть жива.
Во мне борются два человека: один – орёл и ясный сокол, другой – му..к первостепенный. Так вот, мне хочется, чтобы второго во мне оставалось всё меньше. А для этого нужно умом да сердцем трудиться. Ничего, мы ещё покувыркаемся. По натуре я оптимист конченый, и терять нам кроме своего одиночества нечего.

 

Осень

Осень, я люблю тебя. За твои краски. Ты выглядишь пёстро, но не так, как цыганский платок. Мне нравится сочетание чёрного цвета стволов деревьев с жёлтой листвой. Хочется взять краски и только краски и перенести своё состояние души на холст.

Старая красивая аллея. Листва с деревьев опала ещё не вся, и где-то стоит одинокая скамейка с оставленной на ней дамской перчаткой. В голову тебе лезут грустные мысли, но вдруг налетает ветерок, подхватывает перчатку и уносит прочь, кружа её в диком танце вместе с глупыми листьями. И из-за туч выглядывает солнышко и согревает тебя последним октябрьским теплом, и от этого на сердце становится веселее, и ты бежишь, как когда-то в детстве, разбрасывая ногами листву.

Растревоженные воробьи смеются над тобой. За деревьями скрылась тень твоей тоски.

Осень. Ты, как зрелая женщина, знающая себе цену и не устоявшая перед напором молодого любовника, не позволяешь ему раздеть себя, обнажая своё прекрасное тело сама и только сама. И от этого становишься ещё более желанной и загадочной. Ты скидываешь с себя последние листья и стоишь, стройная и красивая, поражая своею красотой небеса. И ветерок-любовник, нашёптывая слова любви, срывает с тебя последние одежды, и ты отдаёшься ему, обхватив своими руками его молодое и сильное тело.
Осень. Как ты прекрасна!

 

Слово

Одним словом тебя могут так обидеть, что ты за пять минут постареешь на целый год. Сядешь на стул, а в душе – пустота, и рук не поднять, и ничего не хочется делать, и уставишься в одну точку, и так будет тебе больно, что захочется плакать.

А другое слово может окрылить человека. Когда ты слышишь в телефонной трубке: «Люблю, скучаю и целую», у тебя в месте лопаток пробиваются крылья, хочется взлететь, петь и смеяться. Много ль человеку надо!

 

Молитва

Господи, утоли мои печали. Не дай мне в суете мирской сердцем зачерстветь. Оставь в разуме и сознании до дня моего последнего. Не лиши меня любви мирской к женщине любимой. Дай здоровья детям моим и жене моей, отцу и матери моим, брату и семье его – всем, о ком я помню. Прости, Господи, тех, кто плохо думает обо мне, и за ошибки мои прости. Вернись в душу мою и дай мне успокоение. Слаб я, Господи, и сомнения меня тревожат: всё ли так я делаю?.. Укрепи меня и направь десницей своей. Дай сил мне душевных. Ибо без души камень я придорожный. Не оставь меня, Господи! Не оставь!

 

Сон

Я проваливаюсь в сон… Безграничное заснеженное поле. Вьюга поёт мне колыбельную, целует и обнимает, но я ей не верю. Впереди – огоньки деревни. Там тепло, там люди, там жизнь. Я оглядываюсь: половина пути уже пройдена, все следы замело, а мне ещё шагать и шагать. Я проваливаюсь в снег, встаю и снова иду. Что там, впереди? Кто ждёт меня? Понятия не имею. Но я точно знаю, что нельзя останавливаться, нужно идти вперёд и только вперёд. Там меня ждут. Там меня любят. Там в меня верят.

 

Воробей

Давным-давно пришлось мне как-то прогуляться по парку Горького в Москве. Прошёл я в какой-то угол парка, а там – пруд. Слышу, воробьи орут, как резаные, собрались на деревьях вокруг пруда и орут. Больше сотни, наверное, их было. Смотрю: в пруд угодил воробей-желторотик, из последних сил пытаясь выбраться из него. Я наклонился, вытащил птенца, расстегнул рубаху на животе и сунул этого парня к себе погреться. Говорю ему: ну что, братела, фартовый ты; пойдём-ка, отнесу тебя подальше от пруда и пристрою на ветку, чтобы тебя кошки не достали.

Отхожу от пруда метров на десять, все воробьи – за мной. Сели на деревья вокруг меня и орут. Я – им: «Спокойно, товарищи! Вот ваш воробей в целости и сохранности, обсушен моим горячим пузом. Он – ваш!».

Посадил птенца на ветку и отошел в сторону. К нему сразу несколько воробьёв подскочили, осматривают его – всё ли в порядке. Домой, к тётушке в Химки, я возвращался в очень хорошем настроении. День прожит не зря. Видать, народ наш расейский, как эта стая, бьётся за своих. Мы же русские, и своих не бросаем!

 

Стас Костеша

Я запомнил на всю жизнь один случай. Учился в нашем классе второгодник Стас Костеша. Раздолбай редкий. Дело было в начале зимы. Мурманская область. Город Заполярный. Как-то собирают всю школу в спортзале. Мы со Стасом стоим в самом последнем ряду класса и тихо режемся в картишки. Стас – мне: «Ещё одну! Ещё... теперь себе…». Слышим, как приглашённый мент говорит: «А теперь попросим Станислава Кастешу выйти в центр спортзала!». Стас на автопилоте колоду – мне, а в глазах вопрос: а сейчас за что? Вроде косяков не было… Ну, приводили его пару раз в милицию…

Стас, весь на измене – к этому менту. Рядом руководство школы стоит и улыбается. «Дорогие дети, – говорит милиционер, – на прошлой неделе Стасик вытащил из воды двоих ребятишек, которые провалились под лёд. Привёл их домой, а сам удрал. Хорошо, что город очень маленький и награда нашла героя!».

Стасу вручили грамоту за спасение и часы. Многое я забыл, но вот Стаса Кастешу помню. Разгильдяй и двоечник, но... Но поступил, как мужчина, и я буду помнить это словосочетание: Стас Кастеша – как пример настоящего героя, на которого буду равняться всю жизнь.

 

Хочу в Россию!

У меня был полгода назад мужчина лет 40-43 от роду. Живёт в Воронеже. Зовут Ян. Он – немец. Пять лет назад уехал из Германии. Я его спрашиваю: «И не тянет?» – «Нет». «А чего?» – «Не люблю мыться под холодным душем».

У него жена – русская. Она ему двух девок родила. У него свой бизнес. Козыряется по-русски, как… Я так не козыряюсь. Я прожил в Германии более десяти с половиной лет и ругаюсь по-немецки.

Ещё две семьи живут уже год в Белгородской области, в Новом Осколе. Они вернулись потому, что не хотят, чтобы их дети учились в школе, где третий туалет – для трансгендеров. Говорят: мы живём, как в раю!

Третий мой знакомый живёт под Берлином. Он – немец. У него бизнес, хорошие деньги зарабатывает. Приезжает ко мне, привозит моё любимое мозельское вино и сыр французский. Прошёл час застолья. Он: «У тебя водка есть?» – «Чача». Через полчаса на столе – сало украинское, картошка, печёная на углях, шашлык из домашней свининки, помидоры, огурцы с моей грядки, лук зелёный и чёрный хлеб. Немец плачет и просится в Россию – на ПМЖ...

 

Поход в музей

Зашёл я как-то в Бонне (Германия) в музей. На втором этаже располагались картины классических западных художников, германских и голландских. Круто. Оченно круто. На третьем этаже – позорище современное. Подхожу к смотрителям залов: бабы сидят немецкие и семечки лузгают. Я – им: «Девчата, пардоньте вам, я человек не местный, отстал от поезда, деньги и паспорта у меня украли… но какой пидор занял весь третий этаж г..ном?!». Они – на меня: «Ты, мил человек, откудова будешь?» – «Я – русский, я из России». Они сразу же между собой: «Это – русский! Вот они бы такое г..но не додумались у себя размещать. У них настоящее искусство!». И видно было по лицам, что бабам немецким оченно было неудобно за эту дрянь на третьем этаже. Видно было! А меня прямо гордость распирала. Что, суки, нахлобучили вашу страну пиндосы? А мы их на х.. посылаем. И поэтому на Родине моего папы в маленьком городке Острогожск, что в Воронежской губернии, висят картины Крамского в оригинале. Я когда первый раз их увидел, о-ду-рел от величия картин! Это – Расея, Родина моя!

 

Как я преподавал в Германии программирование

Очень долго жил там. В конце недели студенты пишут на преподавателя характеристику. Если ты поймал от трёх групп хреновую характеристику – досвидос. Пять с половиной миллионов человек ждут, когда ты споткнёшься.

Однажды я преподавал у немецких офицеров в Кёльне. Мои первые слова были такие: «Добрый день. Господа, я – русский преподаватель. Зовут меня господин Бобылев». Один капитан громко так говорит: «И что мы без русских делать будем? Газ – из России, нефть – из России. Вон, русских преподавателей стали присылать». А ему в ответ: «А что будешь делать, если русские преподаватели лучше, чем немецкие». Они опупели, а капитан говорит: «Поживём, увидим…».

В конце недели тот капитан мне говорит: «Господин Бобылев, мы наблюдали за вами в течение недели. Вы заходили в аудиторию ровно за минуту до начала занятий. Наши цивильные преподаватели могут опоздать на полчаса и более. Скажут, пробка. Мы, немцы, должны учиться пунктуальности у вас, у русских». И вся группа зааплодировала. А аплодируют они – стучат костяшками пальцев по парте. Я улыбаюсь и говорю: «Welcome to Russia, господа!».

Нужно любить свою Родину везде и отвечать самим своим поведением так, чтобы иностранцам хотелось выучить русский язык… Кстати, когда я учился в Германии, то уже через неделю вся группа козырялась только по-русски.

 

Дорога

Мне, как старому еврею, хорошо только в дороге. Потому что только в дороге приходят полузабытые воспоминания детства. Это, вечное: «Девушка, девушка, а сколько мы стоим на этой станции?». Запах вагонов, влажные простыни, картошка с малосольными огурцами и стук колёс…

Лет шесть назад мне пришлось возвращаться из России в Германию. Вокруг моего живота был закреплён женский чулок с документами и деньгами. «На всякий случай», – как сказал мой брат. А случай у нас в России только один – пьянка с попутчиками.

Поезд отходил в пять. На вокзале я повстречал своего старого друга. Работал он тогда ба-а-алшим началныком. Одет с иголочки, едет на переговоры с фирмой «Сименс» – заключать какой-то важный контракт. А «Сименс» – это вам не икс собачий! В общем, договорились мы с Константином немножко «уколоться» «Столичной».

На первой остановке ко мне в купе подсел молодой человек лет тридцати и стал нехорошо поглядывать на меня. А через пару минут выяснилось, что мы очень похожи с моим братом, с которым Олег (так звали его) учился в одной группе Московского горного института. Как говаривал брат: «Умный в Горный не пойдёт, умный Горный обойдёт». Так что повод обмыть нашу встречу имел место.

Зашёл Константин, уже переодетый в спортивный костюм (считаю спортивный костюм национальной русской одеждой, наравне с косовороткой с вышивкой или кожаной курткой).

Хоть я и небольшой любитель выпить, но определённая аура, что витала в нашем купе, подсказывала: пьянке – быть!

– Ну что, бойцы, – начал было Константин, – а не начать ли нам с пивка?

– Не стоит, – оборвал его на полуслове Олег. – В прошлый раз мы купили у старушек пиво, так меня и стошнило. Лучше экологически чистого продукта – водочки.

– Ну, водочки так водочки, – не сильно сопротивлялись мы, – только не палённой – спаси, сохрани и помилуй!

Богато накрытый стол. Глаз радует домашняя курица, эротично раскинувшая свои пухлые ножки, домашнее-таки сало – средство от похудания! – яйца от развратницы-курицы, огурцы (понятное дело, не из магазина) и пучок лука толщиной с руку. Натюрморт завершала «проклятущая» в запотевшей бутылочке. Живя долгое время в Германии, вспоминаю этот стол, и скупая солдатская слеза скатывается по моей щеке.

Первый тост, как полагается, был за встречу, второй – за мир, дружбу, жвачку, балалайку и восстановление добрых отношений между Германией и Россией. После пятого тоста я почему-то заговорил на ломанном русском, загадочно вставляя в речь немецкие слова. Меня, как человека, живущего на проклятом Западе, попросили рассказать о политической ситуации в Германии. Как обычно, начав с политики, мы плавно перешли к теме баб-s: какие лучше, наши или немецкие. Тут мы все были единодушны: наши и только наши родные женщины! Самые лучшие, милые, сладкие и любимые!

ЗА ВАС, НАШИ РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ! И только стоя, и до конца.

Человека, который попытался бы тогда нам возразить, мы попросту побили бы руками и ногами.

Последнее, что я запомнил, это ласково сказанные слова Кости: «Смотри, Олег, что неметчина-то с человеком сделала: сломала она его, тяжело ему без тренировки, засыпает уже, а у нас ещё литр недопитый остался!».

…Меня укрывают одеялом, я проваливаюсь в пропасть. Вокруг кружат голые девицы, хохочущие мне в лицо, умоляющие рассказать о политической ситуации в Германии. Самая развратная из них, кокетливо демонстрируя все свои округлости, спрашивает: «Ну, как вам там, херр Бобылев?». В слове «херр» слышится нечто неприличное. Я пытаюсь ответить, но не могу: язык не шевелится, ужасно хочется пить…

А утром мне было очень плохо: ощущение, словно меня долго били по голове.

Посмотрев на разгромленный стол, я сдури спросил:

– А что лучок-то выбросили?

– Зачем выбросили? – возмутился Олег. – Скушали.

В эту минуту к нам в купе зашёл Константин Евгеньевич. По всему его виду мне захотелось называть его только по имени-отчеству: это был некто важный при галстуке, в очках в золотой оправе и дорогом костюме.

– Валер, у тебя жвачки нет, а то мне с немцами переговоры вести надо, – по-детски наивно задал мне он вопрос.

Мне стало плохо. В Германии, если я в пятницу тарелочку с борщом окроплю зелёным луком (щепоточка, не более!), в понедельник мои коллеги воротят нос и этак с подковыркой интересуются: «А кто это у нас так сильно луком увлекается?».

И вот Костя практически один стрескал весь пучок и пытается это забить жвачкой! Боже, как же наивен русский народ!

Повстречав его через пару лет, я, естественно, поинтересовался, как прошли переговоры. На что Костя на голубом глазу ответил: «Отменно! Правда, немчура почему-то носами вертела. И с чего бы это?».

1998 год. Мы гоним купленный брату микроавтобус. Пересекли словацко-украинскую границу. Едем по Закарпатью. Вроде и горы такие, и природа такая же, как в Словакии, но как уродуют всю красоту раздолбанные дороги!

Через каждые пять километров стоят попрошайки в форме и с полосатой палочкой. Мы им даём либо пиво, либо сигареты и едем дальше. Кстати, «ДАИ» по-украински обозначает «Державна Авто Инспекция». Почти что «ДАЙ», что соответствует действительности.

За рулём брат, я сижу рядом. Нас останавливает очередной рэкетир в форме и, засунув голову в кабину (странно, что она ещё пролезла), начинает свои расспросы:

– Ну, хлопци, куда едем, чего везём?

Я – брату, не глядя на гаишника:

– Игорёк, дай ему пару банок пива.

Брат голосом церковного дьячка заученно начинает читать свою молитву: мол, едем, дяденька, от брата с Германии, купили по случаю машину…

Государев рэкетир обрывает брата на полуслове и так по-отечески выдаёт:

– Ты подожди, хлопец. Ты послухай, шо брат твой казав!..

Следующую сотню километров мы ехали, умирая от смеха.

 

В порту

Мой брат иногда гоняет себе в Россию микроавтобусы. Живёт он там. Пару месяцев назад мне пришлось провожать его до местечка Trawemunde. Приехали мы в порт, встали в кассу за билетами. Брат – где-то в середине. Чтобы очередь быстрее двигалась, я стал ребятам-перегонщикам помогать общаться с немцем, который оформлял билеты на паром. Доходит очередь до двух колоритных фигур. По наколкам на руках и по очень коротким стрижкам видно, что они, максимум, месяц как покинули места не столь отдалённые. Я им перевожу: дескать, есть одноместные и двухместные каюты, и что может получиться так, что их раскидают по разным каютам. На что последовал просто потрясающий ответ одного из них. Часть фразы он исполнил на закрученных веером пальцах, а другая выглядела так: «Братан, ты ему чисто объясни, что нам нужна двухместная камера». Все, кто стоял в очереди, долго не могли оправиться от приступов хохота. Я понимаю, у них паспорта девственно-чистые (эко дурное дело – новый паспорт на бывших просторах Советского Союза прикупить), но состояние души! Каково?

К чему это я? Просто мы все – люди «советикус разумный», и видно нас по нашему же выражению лица за версту, в какие бы мы западные одежды ни рядились. У нас во взгляде читаются совсем другие проблемы, нежели у человека западного; это и отличает нас от них.

 

Люська-Васька

Жизнь в который раз разочаровала меня. Первый раз, когда мама сказала, что Деда Мороза нет. А сегодня, глядя на то, как моя Люська (кошка) лижет себе то, что надо лизать коту, и у неё вырастает то, что у Люсек вообще не должно быть, я понял, что отпуск пришёл ко мне в дом. И это был отпуск в Таиланде. Фу-фу-фу!! Отойди от меня, педик замаскированный! Я долго мыл руки с мылом. Люська-Васька мявкал в непонятках, отчего это хозяин ему пинки выписывает. Вечером, уставший, я лежал на кровати; Васька урчал, я чесал ему за ухом и приговаривал: «Ну что, Педрилкин, ориентацию сменил?! Звезда гей-клуба! Вот как с тобой дальше жить? А? Сучара заднеприводный!».

В этот момент по отношению к секс-меньшинствам я не был толерантным. Я тяжело вздохнул. Эта новость как-то исподтишка ударила его под дых. Я всей душой привязался к Люське. А тут – на тебе, бабушка, Юрьев день. Васька-Люська хитро посмотрел на меня, мявкнул и заснул тихим кошачьим сном. Ну и хрен с тобой, подумал я, засыпая. Живи таперича котом. Буду звать тебя Васькой-Люськой. Пусть другие коты смеются над тобой. А Васька-Люська сладко спал, и всё ему было по барабану. Он был хоть маленьким, но настоящим котом.

 

Надежда

Надежда. Слово. В слове – семь букв. Слово как слово. Ничего особенного. 2004 год. Зима. Аэропорт Шереметьево. Я стою и нюхаю снег. Снег имеет запах. Там, где я живу, снега нет. В Германии, в Бонне снег, – большая редкость. Позвонил мой брат: «Валер, приезжай. У отца рак». Ноги подкосились. Близкий, родной человек лежит там, в далёкой России, и страшная болезнь рвёт его на части, как голодный пёс. И ты с надеждой – да-да, с Наденько-Надеждой! – спрашиваешь, есть ли шанс. И сердце замирает, и в эти доли секунд ты каждой клеточкой своего тела понимаешь смысл этого слова из семи букв, и ты даже не молишь Господа Бога, ты кричишь ему: «Господи, помоги!!!». А в телефонной трубке тебе говорят: нет, и надежды тоже никакой нет… Вот вам и палка о двух концах, на которой перочинным ножиком из твоего детства вырезано: «НАДЕЖДА». И сердце падает в пропасть, цепляясь за острые камни. Папа, умирая, сказал сильные слова: «Сынок, мы все умрём. Нужно умереть с поднятой головой, как Человек».

 

Мои близкие люди

У нас есть фотография. Отцу на ней лет шесть, не больше, а взгляд – мужчины. Человека, который уже знает цену куска хлеба. Я очень горжусь им. Очень. Я безмерно люблю всех, кто на этой фотографии. Когда папа умирал, я его спросил: «Папа, а мы с братом для тебя дороги?». Ему было тяжело говорить, у него был рак. Но он показал из-под одеяла высохшую ладонь с растопыренными пальцами и спросил меня: «Какой палец для тебя дорог?». Я – ему: «Они мне все одинаково дороги». Папа: «Вот и вы мне все одинаково дороги…».

Вот и на этом фото – все они для меня, как папины пальцы, одинаково дороги. Все.

 

Случай в Голландии

Я уже рассказывал эту историю. Жил я тогда в Германии. Год был где-то 2003-й. Были мы в Голландии, две семьи. Я со второй женой Леной сижу сзади. Впереди – Саша с Надей. В тот день играли в футбол Голландия с Германией. Где-то за городом остановились мы на перекрёстке. Параллельно с нами останавливается машина с голландскими номерами. Там сидят четыре мужичка в оранжевых шапках-шарфах и начинают, глядя мне в глаза, говном обливать нас так, что мама не горюй. Я, сержант погранвойск, выхожу из машины, бросив на ходу: «Шура, прикрой спину». Сам выдёргиваю через заднее окно одного придурка, зажимаю голову левой рукой, ну а правой «ровняю» его нос. Думаю, остальные выскочат, разомнёмся с Саней. Эти сучары втроём его за ноги тянут. Я – им: «Вы что, пидоры голландские, нюх потеряли? Думаете, на машине немецкие номера, значит тут немцы едут и им хамить можно? А тут – русские!».

Этак интеллигентно спрашиваю у них: «Любите, суки, Россию?». Они: «Очень!». Прям очень сильно. Я: «Уважаете, пидоры, Россию?». Они: «Безмерно!».

Я сажусь. Они, ишаки, платочки втроём ему дают и юшку вытирают. Саня говорит: «Твою мать, я – в третьем поколении профессор. Дед с бабкой профессора были, мать с отцом. Я руковожу группой из 25 человек в Макс-Планк институте под Дюссельдорфом… Я так бы не смог. А Валёха-красавела начистил пятачки этим голландским петухам». Я – ему: «Шура, эта Европа понимает только язык кулака». Он: «А то ж! И как будут эти придурки относиться к нам, к русским? – и сам же отвечает: – Только с уважением и трепетом». А мне: «Кто твои родители?» – «Я – сын крестьянки и рабочего с двумя высшими образованиями с отличием – советским и немецким. Самое главное – быть человеком, уважать себя и свою маму-Родину. И не давать её в обиду».

Ну, как-то так.

 

Я – русский!..

…И горжусь тем, что я русский. Когда жил и работал в Германии, то последнее время преподавал программирование для немцев на немецком и английском языках. В конце недели они писали на меня характеристики – галочки в опросниках ставили. В общей сумме я получал 85% «зер гут» и 15% – просто «гут». Если получишь от трёх групп херовые оценки, тебя выгонят. Так вот, моё отношение к тому, что я – русский. Заходя в первый день в класс, говорю: «Дамы и господа, я – русский преподаватель из России». Сначала были ухмылки, а в конце недели – мои 85% «зер гут» и уважение немцев.

Я – русский. Мои самые близкие друзья – иудей и мусульманин. И я подпишусь за них. Расул-дагестанец вылечил херову кучу народу в моём городе. Я – русский и горжусь своей страной.

Я – русский, окончил с отличием советский институт и стал хорошим специалистом, приношу пользу своей любимой Родине, которая – сто процентов! – раздолбает эту нацистскую сволоту. Я – русский, и горд тем, что моя Родина столько дала миру в области культуры, науки и новых идей, безмерно этот мир обогатив. И я везде буду с гордостью нести словосочетание: Я – РУССКИЙ!!!

 

Счастливое детство

Медвежка – посёлок возле Норильска. Детский сад. Один пацан стоит и орёт, примороженный языком к трубе. Воспитательница льёт из горячего чайника ему на язык. Он в слезах и соплях отклеивается от трубы и отходит с воспитательницей в сторону. Я подхожу к трубе и пробую её на вкус. Приклеился. Ору. Воспитательница отливает следующего любителя ледяной трубы. Сзади стоят и ждут своей участи другие знатоки вкуса железа.

…Детство. Счастливое детство.

 

Постоять за себя надо уметь

В детстве (а я – 1961 года) нас, пацанов, более старшие натаскивали очень просто: заставляли драться друг с другом до первой крови. А потом с тем, с кем я дрался, мы отправлялись драться улица-на-улицу. И стояли с бывшим моим противником спина-к-спине. В будущем это мне пригодилось. Смог постоять за себя. А нынешние пацаны, которые могут драться только в компьютерах… Мне их жаль. Они не знают вкуса крови на губах вперемешку с победой.

 

Случай в самолёте

Рассказываю. Много лет тому назад (я ещё жил в Германии) позвонил мне брат, сообщив, что папа умирает от рака и надо бы попрощаться. Я приехал. Всё чин-чинарём. Простился с батей. Лечу обратно. Рейс – Москва-Дюссельдорф. Лечу на «Боинге» Аэрофлота. Перед самым Дюссельдорфом попадаем в шторм. Смотрю в окно: на моих глазах в крыло попадает молния толщиной с человеческую ногу. «Нога» – ближе к паху. Самолёт начало так колбасить, что все в панике. Заходили на посадку раза три. Когда наконец сели, аплодировали, как в Большом театре. Выхожу. Стоят девчата наши на выходе. Я – им: «Ой, девчонки, дай Бог здоровья вашему командиру». Они – мне: «Да ребята «Боинг» вручную сажали, там что-то выгорело…». В этот момент выходит командир – белый, как смерть, но улыбается. Рубаха на нём – мокрая до трусов. Я – ему: «Золотой вы наш, дай Бог здоровья вам, вашей семье и собачке с котиком тоже!».

Выхожу на трап и думаю: там батя умирает от рака, да ещё бы и я досрочно гикнулся... Повезло. Но скажу честно: перепугались все…

 

Великий и могучий

Мне нравится играть словами, как котёнок играет с клубочком. Нет-нет, не словоблудить, а играть. Потому что мы привыкли к словосочетанию «Великий и могучий». А если вдуматься, то это действительно так. У меня был один знакомый немец. Я учил его русскому (невесту он, видите ли, на Украине надыбал), а он меня – немецкому, за что я ещё «бабульки рубил». Так он мне как-то сказал: «Валера, я вчера такую потрясающую книгу купил. Просто вилы! Сейчас вспомню автора... Сейчас, сейчас... Ну, там про ворону, про лисицу и сыр…». Понимаю, что речь идёт о нашем родном баснописце Крылове. Ну, я возьми да подскажи: «Крылов что ли?». Он так обрадовался и скороговоркой: «Да, да, великий Крылов!». Тогда только до меня дошло, что мы – великий народ, и мутершпрехе у нас великое! А немец тот не лох вам необразованный – архитектор! Можете себе представить, какой уровень культуры у нетворческой неинтеллигенции Германии? Так что я горжусь в своё время полученным добротным советским образованием.

 

Мама

Маме 85 лет. Она посадила рассаду помидор. Пробегаю мимо. Спрашиваю: «Мама, как помидоры стоят?». Мама: «Как у молодого!».

Мама завещала свою квартиру моему брату. Брат спрашивает маму: «Мама, как ваше здоровье?». Мама: «Думаю, в этом году квартиру продавать не будем…».

Мне продуло спину. Иду полускрюченный. Мама – мне: «Сынок, с годами у тебя фигура стала, как у отца, и походка, как у отца… – Пауза. Мама продолжает: – …перед самой смертью». Я: «Мам, ну скажите, как в воду п… Ну, нельзя так!». Но спина прошла.

 

Набережная в Евпатории

Отпуск. Я, весь расслабленный, сижу на набережной в Евпатории. Передо мной – море, где вдалеке видны парусник с двумя мачтами и яхта с одним парусом. Мимо меня проходят разные люди, туда-сюда катается девушка на роликовых коньках. У меня в ушах наушники. В них какая-то чудная мелодия, которая очень подходит к девушке на роликах, молодой и красивой.

В поле моего зрения входит дама с собачкой. На ней лёгкое платье до пола. Собачка натянула поводок, тянет хозяйку вперёд. Я подумал, что на этом самом месте в XIX веке сидел какой-нибудь господин, к примеру, моего возраста, а перед ним прохаживалась такая же дама с собачкой и какая-то девочка так же кружилась перед ним. И оттого, что звучала потрясающая музыка, которая так подходила ко всей этой чудесной картине, или то порыв летнего морского бриза подхватил меня, но я вдруг очутился в XIX веке, и это меня потрясло. В то же мгновенье я осознал, насколько коротка моя жизнь, насколько же она быстротечна! И как хочется сделать что-то, что продлит её в сознании людей, которые будут читать то, что я напишу, слушать песни, которые я пою. Это длилось считанные секунды, но я могу с уверенностью сказать: я был там, в XIX веке, видел набережную в Евпатории и даму с собачкой, которая уходила в вечность.

 

Плохой-хороший учитель

Мне пришлось много школ в своей жизни менять. Так получилось. Семья моя много ездила по стране. Поступив в очередную школу, я стал свидетелем, как преподавала одна учительница. Она орала на учеников и нерадивых называла дебилами. А класс молчал. Мало того что класс молчал, на перемене на меня стали шикать, когда я попытался сказать, что учитель неправильно себя ведёт. Особенно защищали её девочки. Я сейчас, в возрасте когда мне за шестьдесят, думаю – откуда такое раболепство? Откуда оно выросло в детских, а потом юношеских головах? Откуда оно? Ведь нельзя, я тысячу раз повторю, нельзя кричать на ребёнка. Нужно думать, как заинтересовать его. Как?

А вот другой пример. Мне было лет 12, когда мы приехали с Севера к бабушке в маленький русский городок в Воронежской области. Городок назывался Острогожск. Был месяц май. Доучивался я в этой школе две недели. Боже, как же я стар, что помню, что тогда я макал перо в чернильницу и писал этим пером.

На уроке старая учительница, как её звали? – я уж и не помню. Эта учительница спокойно что-то диктует, дети пишут, только я с шилом в заднице не слушаю её. А нахожусь весь в ожидании звонка. Так как это последний урок, и мы с мальчишками решили сходить на речку – искупаться, рыбку половить. Раздался звонок. Весь класс рванул к двери, и я с рванул. А вот только в спину мне раздался голос учителя:

– Валерик, а ты задержись.

«Интересно, – подумал я, – а зачем?».

– Валерик, – мягким голосом сказала учительница, – мне кажется, ты не совсем хорошо усвоил урок, и я хотела бы ещё раз пройтись по этой теме.

«Твою мать!» – подумал я. Я представил в этот момент, как мои пацаны мчатся к речке, как ныряют в воду, как резвятся и плескаются в этой воде. А я тут в школе, как дебил.

В общем, 45 минут учительница занималась со мной. На следующий день я смотрел ей в рот и боялся пропустить хотя бы одно слово. Это был учитель, как сейчас молодёжь говорит – «уровень Бога!».

Я полностью согласен. Хороший учитель – это прежде всего талант, наверное, правильнее сказать, способность увлечь за собой ребёнка. Не орать на него! Не называть его дебилом. Нужно быть у-чи-те-лем.

Однажды мы отдыхали в Абхазии. Сидим на лавочке с местными ребятами. Было нам лет по 25-27. О чем-то болтали. И тут мимо нас прошла женщина. Все местные ребята встали и все в один голос поздоровались с ней и стояли, пока она не скрылась за углом дома. Я спросил их: «А почему вы все встали?».

Они посмотрели на меня с удивлением и один из них мне ответил: «Это же учитель». Вот и сейчас, когда мне за шестьдесят, я бы тоже встал, когда мимо меня проходили бы мои учителя. Но их нет. Они умерли. Они вложили в нас свои сердца, свои знания, свои нервы. А такие люди долго не живут. Вот поэтому в этом повествовании для меня слово Учитель – это слово, которое я буду писать с Большой буквы.

 

Грех

Для меня слово грех – это в первую очередь не то, как сосед с соседкой согрешил и придался телесным утехам. Для меня это слово имеет большее значение. Я запомнил на всю жизнь рассказ моего отца. В молодости он был заядлым голубятником. Это было полуголодное время после очередной войны моей Родины. В то время хороший голубь был в большой цене у знатоков и за него можно было выручить хорошие деньги. Отец продавал своего голубя одному покупателю три раза. Два раза голубь возвращался к отцу в родную голубятню. На третий раз покупатель опять пришёл к отцу. Это был молодой мужчина и захотел купить именного того голубя, которого он уже два раза покупал. Отец в надежде на то, что он откажется от покупки, заломил высокую цену. Но покупатель протянул отцу деньги и потребовал голубя. Отец предложил ему других голубей, но тот упёрся и потребовал именно ту птицу, которая уже два раза улетала от него. Отец отдал ему голубя. Покупатель на глазах отца оторвал голову голубю и бросил окровавленную тушку отцу под ноги.
Вспоминая это, батя куда-то смотрел вдаль и глаза его были наполнены болью. С годами я понял его. Это было… Хреново это было. Он всю жизнь жил с этой болью. Это была боль Понтия Пилата о том, что он не смог уберечь Иешуа. Я очень горжусь своим отцом. Это был настоящий русский мужик, на которых стоит моя Родина. Но эта секундная слабость и стала его грехом и болью. У всех у нас есть такие моменты, о которых никак не хочется вспоминать. Но память, наша память говорит нам – «Что ж ты парень! Нельзя было так поступать! Нельзя!». И печаль закрадывается в твою душу и начинает разъедать её. Ничего не сделаешь. Знал бы, где упадёшь, – соломки бы постелил.

Вот так и придётся каждому из нас со своим грехом доживать. Не согрешишь – не покаешься. А отец мой, вернее наш с братом, был самый лучший отец в мире. И та боль, которая жила в нём, позволила ему чему-то научить и нас с братом. И он, пройдя через всё это, говорил нам: «Так нельзя делать, сынки. Так плохо. Я не хочу, сыны, чтобы и вы прошли через то, где я споткнулся и повёл себя не так, как надо было». Вот что для меня значит слово грех.