Вячеслав МИХАЙЛОВ. ВЫСТРЕЛЫ В ВОЗДУХ. Рассказ

 

Вячеслав МИХАЙЛОВ

ВЫСТРЕЛЫ В ВОЗДУХ

Рассказ

 

На большой перемене, в просторном и светлом школьном коридоре старшеклассники поочерёдно играли в настольный теннис; одна пара игроков сменяла другую. В ходу была короткая партия – до одиннадцати очков, и за перемену успевали сразиться три-четыре пары. Мишка из девятого «А» очередь не занимал – порезвился вдоволь накануне, только наблюдал за состязаниями с дружком Никитой – тот готовился играть следующим, лихо, нетерпеливо перебрасывал ракетку из руки в руку и нет-нет имитировал удары по шарику.

Тут вдруг суровая математичка, шедшая мимо со стопкой тетрадей, позвала Никиту за собой: вчера он мучился у доски с решением задачки по геометрии, а она пообещала объяснить ему на днях поподробнее, что и как, – вот и попался бедняга. Делать нечего: опасно перечить, кочевряжиться за месяц до выставления годовых оценок, и скисший Никита сунул ракетку Мишке, буркнув: «Сыграешь за меня», побрёл понуро за учительницей.             

Когда текущая партия закончилась и настроенный уже на игру Мишка двинулся, не торопясь, к столу, его опередил рослый, медлительный обычно Лёва Колпаков из девятого «Б», один из лучших учеников старших классов, большой любитель настольного тенниса, равнодушный к иным видам спорта, не в пример Мишке, игравшему в футбол, баскетбол, во всё, что можно, и успевавшему притом неплохо учиться.

–  Куда, шустряк?! – возмутился Мишка и придержал за плечо Лёву, собравшегося подавать. – Я играю сейчас.

– Как это? – удивился искренне Колпаков. – Никита ушёл, я за ним.

– Ушел и мне очередь передал. Ты что, глухой?

– Сам глухой, – процедил начинающий сердиться Лёва. – Не слышал, тебе говорю. Ушёл, меня не предупредил. Так что играю я.

– Перебьёшься, – воскликнул зло Мишка, уверенный, что Колпаков валяет дурака, вызывающе его игнорирует; с силой оттолкнул наглеца от стола и начал игру.

Едва он сделал подачу, как получил болезненный хук в правую щёку, чего никак не ожидал от этого флегматика Колпакова. Разъярённый такой гнусностью – бил гад исподтишка! – Мишка мгновенно бросился на обидчика, осыпая его беспорядочными неприцельными ударами. Лёва пытался отбиться и ответить, стоявшие рядом ребята кинулись разнимать схлестнувшихся игроков, а Вовчик, Мишкин одноклассник, известный в школе подстрекатель поединков, бегал вокруг с горящими глазами, предвкушающими захватывающую драку, и приговаривал: «Хорош здесь бодаться, хорош – учительская рядом! Щас все сбегутся! За школой после уроков – один на один! За школой!». Растащенные, разгоряченные Мишка с Лёвой рвались навстречу друг другу, бранясь и обещая разделаться нещадно, но чуть остыв, не возражали продолжить после учебы – так и порешили. Удовлетворённый Вовчик вовсю подзадоривал Мишку, идя с ним в класс: «Вздуй, как следует, – совсем оборзел Колпак, страх потерял. Не жалей».

На последних двух уроках Мишка то и дело прокручивал в памяти вспыхнувший конфликт, без горячки раздумывал над ним и потихоньку, нехотя вынужден был признать, что сам первый начал ершиться и силу применил, что Лёвка и вправду мог не слышать Никитиных слов. «Но он ведь тоже мог меня оттолкнуть в ответ, – оправдывался тут же Мишка, – нет, ударил, говнюк. И схлопотал по соплям… Без толку теперь копаться – всё решено».

За школьным двором, в прикрытом пожилыми ветвистыми каштанами безлюдном местечке, поглазеть на поединок собралась приличная орава: девятиклассники, ребята из других старших классов, затесалось даже несколько смелых девчат, неравнодушных, по-видимому, к Мишке или к Лёве, а может к обоим.

Соперники вышли в центр большого круга, образованного зрителями-болельщиками под управлением самозваного Мишкиного секунданта Вовчика, и стали друг против друга на расстоянии двух метров с приподнятыми слегка кулаками.

Круг умолк и замер в ожидании, но ни Мишка, ни Лёва не атаковали, только подавали друг другу призывные знаки мимикой, руками: давай, мол, налетай, бей – встречу как надо; готовность к бою оба выражали и демонстрировали, но в глазах их не было уже ни злости, ни огня, а лишь напряжённая бдительность.

Время шло, из публики потянулся досадливый гул, раздались призывы и подколы: «Чего ждёте?», «Начинайте уже», «У вас что, дуэль глазами?». Но противники упорно оставались на своих местах. Наконец, знатный местный забияка десятиклассник Вадим, уходя и сплюнув в сторону, надменно скривился:  

– Не будут они – не хотят… Подраться нормально не могут – пацифисты, блин.

Вслед за Вадимом молчаливо тронулась и вся разочарованная публика. Довольными казались одни девчата. Побрели восвояси и пацифисты. Колпаков вид имел невозмутимый, бесстрастный, а Мишка, напротив, смущенно-виновато посматривал на расходившихся, осознав теперь только, что именно его перво-наперво винить станут за глаза в несостоявшемся поединке, именно ему наверняка адресованы будут заглазные издёвки, ибо он рассматривался фаворитом, от него ждали инициативы, напористости.

Всю почти следующую неделю Мишка был необычно угрюм, немногословен, рассеян: в школе на уроках и переменах, дома, во дворе.

– Что с тобой такое? Болит, может, чего? – спросил в один из вечеров отец. 

Мишка забыл уже, когда последний раз беседовал с ним о своей школьной жизни – нужды особой, да и желания не возникало, но тут не утерпел, рассказал о своей ссоре с Колпаковым, незадавшемся поединке, взволнованно, порывисто проговорив в конце:

– Понимаешь, братва школьная считает, что я дал слабину, а может и струсил. Точно! Меня эта мысль истерзала, покоя нет! Сам виноват – драться надо было.

Озадаченный последними отчаянными словами отец прикрыл дверь в комнату:

– Тебе кто-нибудь сказал, что струсил?

– Нет. Но я ж замечаю эти косые взгляды, подсмеиваются будто… Вовчик, пройдоха, сострил как-то в классе – меня не заметил: «Колпаков так Мишку загипнотизировал – с места он не мог сойти, не то что ударить».

– Накручиваешь ты себя, по-моему.

– Немного есть, – кисло улыбнулся Мишка. – Не на пустом же месте.

– Вот скажи, почему ты первым не лез в драку, когда вы один на один вышли?

Мишка замялся, задумался, бесконтрольно разминая пальцы рук.  

Отец мягко положил сыну ладонь на плечо.

– Ты сомневался в своей правоте, что касается вашего столкновения у теннисного стола… и чувствовал, может подсознательно, что конфликт исчерпан этой стычкой, что не стоит его продолжать, – не в этом причина?

– Похоже на то, – чуть помолчав, кивнул сын.

– Я думаю, и Колпаков первым не начинал по той же причине приблизительно. Если б не твой пройдоха Вовчик, не было бы этого выхода один на один.  

– Но он был! И провалился!

– Нет, вы оба выстрелили в воздух.

– Кто эти нюансы замечает?

– Успокойся – не дал ты слабину, не струсил.

– Вызову Колпакова один на один, подерусь и успокоюсь.

Отец вытаращил глаза, полные недоумения:

– Ну, ты даёшь!.. А если он пошлёт тебя куда подальше?

– Пощёчину ему дам при всех – попробует пусть отказаться.

Глаза отца через несколько мгновений внезапно повеселели и он раскатисто рассмеялся:

– Да, разгулялось самолюбие, из берегов выходит.

– Тебе смешно, а мне не до смеха, – насупился Мишка, отвернувшись к полкам с книгами.    

– Не сердись… смеюсь потому, что повторяется семейная история: я тоже много шишек набил по молодости с таким вот хворым самолюбием. Знаю, какая это неотвязная штука… и непобедимая – осадить только можно худо-бедно.  

– Как осадить? 

– Начнёт допекать, стоять над душой, гони сразу: «Брысь под лавку» или что-то подобное. И переключайся на что-нибудь. Не сработало, дай пинка, упирается – ещё поддай. Не миндальничай. Известный способ, проверенный.

На три дня отец уезжал по делам, а когда вернулся, смекнул, что сыновняя драма если не сошла на нет, то явно утихла, не просматривается: за ужином Мишка охотно, беззаботно болтал о том о сём, дурашливо показывал пальцами на столе, какой курьёзный гол забил на городском турнире по мини-футболу среди школьных команд, потом, напевая, помогал маме убирать посуду, играл азартно и шумно то с братишкой, то с котом. Подрался он успешно с Колпаковым или успокоился без этого – интересоваться не стал, просто тихо радовался, поглядывая на сына.