
Александр БАЛТИН. ПОЭТИЧЕСКАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ ОЛЬГИ КОРШУНОВОЙ. О книге «Всё, что Родиной зовём»
Александр БАЛТИН
ПОЭТИЧЕСКАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ ОЛЬГИ КОРШУНОВОЙ
О книге «Всё, что Родиной зовём»
Гудит вечевой, мощный, над миром незримо висящий колокол: Родина!
У русских особое отношение: стержневое, самородное, световое, без игры: всё должно быть всерьёз…
Начинается, начиняясь смыслами патриотизма и светового естества правды, книга Ольги Коршуновой стихотворением: «Всё, что Родиной зовём»…
Поэт штудирует жизнь, постигая метафизику её, самую сущность; поэт, творя свой свод, болеет сердцем за боль других, за страдания…
Если поэт не чувствует страданий других, пропущенных массой нитей через плоть мира, то… стоило ли начинать?
Посмотри войне в глаза.
Что в глазницах адских видишь? –
Смерть, что люто ненавидишь?
Смрад, где гибнут образа?
Страх, страдания людей,
Что лишились близких, крова?
Пуль полёт на запах крови?
Взрыв ошпаренных идей?
Коршунова работает с той мерой самоотдачи, которая свидетельствует о большом сердце, не говоря уж о даре: поэт смотрит в действительность такую, какая есть, словно требует преображения, изменения. Это и взрывает энергию, заставляет вновь и вновь работать со словом так, чтобы и оно работало с сердцем поэта…
Механизм возникновения стихотворения – тайна тайн. Но то, что получается в результате работы оного, позволяет судить о многом.
О правде.
О боли…
К сожалению, жизнь не хочет представиться павлиньим хвостом радости, и поэт, включаясь в действительность, не может мириться с мерою несправедливости мира, всё равно прекрасного, сколько бы боли и страдания ни влагал в свои недра.
Быть русским – по плечу ли вам?
По мне – так это здорово!
Животворяща синева
Над русскими просторами.
Свет чудотворных образов
Питает веру с правдою.
Силён земли исконный зов
В боях за дело правое.
Ощущение причастности к понятию русский – своеобразная мера мер…
Коршунова, идя от корня классических созвучий, от альфы классики, даёт лапидарные, жёсткие и чёткие характеристики этого феномена…
Свет здесь – ключевое слово.
Свет!
От него и жизнь сама, и пропущенный через церковные образа, словно растворённый в них, он определяет реальность, бытование в ней…
Вера и свет созидают книгу Ольги Коршуновой: что может быть выше?
Один из феноменов русскости – стремление к высоте, нежелание оставаться в пустоте онтологии обыденности с мелким шорохом сует…
Поэзия автора – вибрирующая, заражающая собой читательское сердце:
Временем я мобилизована
И отдаюсь времени зову я.
Вряд ли приказ нужен для этого.
Сердце само правит поэтами.
И предавать сердце не вправе я.
Пульс в нём звенит Честью и Правдою.
Не удержать стих мой резонами.
Слово – боец!
Мобилизовано!
Особое отношение ко времени: разгадка его едва ли возможна, но поэт, проходя над безднами жизни, постигает его по-своему, отдавая постигнутое – всем-всем-всем…
Коршунова раскрывается в стихах, как поэт всеобщности: болеющая за всех, пропитанная субстанциями чужих болей, и – бесконечно живая: плазма жизни льётся в читательское сознание.
Боец!
Слово твёрдо.
Но время такое: тревожное и набатное. Автор сильными ритмами выводит истину дня. И Земля сама у поэта, родная и страдающая, чувствуется острием иглы: сердцем, самой алхимической глубиной его:
Тучи чёрные кроют свет.
Вся земля будто в рытвинах оспы.
Там развалин торчит хребет,
Скол трубы – как осколок кости,
Тут поля от несметных ран
Изнеможены лютой болью…
Острозубен войны капкан.
Если вцепится – быть в неволе.
Своеобразно играет звук – гуттаперчевые «ч» и острые зигзаги «р» предлагают симфонический аккорд звукописи.
Неволя войны – страшное бремя человечества…
Но даже войны прослоены светом, что тонко фиксирует поэт, дыша и живя высокой мерой патриотических чувств.
Всем в жизни нужен берег,
Чтоб не пойти ко дну.
Мы то, во что мы верим,
А верим мы в страну.
Рисуются портреты людские: тонко, с импрессионистическими мазками оттенков:
Говорил мне Сашка
С позывнухой «Клён»:
– Мне в бою не страшно –
Я заговорён.
Жизнь, брат, – не портянка.
Здесь другой износ.
Матери цыганка
Сделала прогноз:
«Не смотри пугливо.
Сын – утеха лет.
Бог ему счастливый
Выписал билет».
Своеобычна прозаизация портретируемого: точно используются разные техники письма, но результат – впечатляет…
Обыденность войны становится вариантом онтологии жизни, и соль стиха, просыпанная в сердце читающего, отливает белой мудростью Екклесиаста.
Всё должно быть высоко: мир, хоть и замаранный страданиями, болью, войною, вращается именно ради высот…
Книга – составная: она включает и переводы, и вот как лучится в русском варианте стихотворение финской поэтессы Пяйви Ненонен:
Ослабляю пояс платья летом
И свободу ощутить могу.
Беспощадный, тяжкий труд поэта
Совершаю, лёжа на лугу.
Снова – волшебная звукопись и тонко работающая пунктуация: как славно и сильно запятая поворачивает смыслы!
Понимание поэзии как труда: чувствуются космические, звенящие диски, фиксируется с великолепной вещностью, в которой – слоями и лучами – работает лёгкость…
Поэт управляет оттенками, тенями слов, нюансами отсветов…
Поэзия – сумма сумм: она включает всё в себя: и радугу радости, и горечь бытия, и полынный полюс правды…
Именно такая сумма интересно представляется в книге Ольги Коршуновой.
Смерть – глобальная несправедливость, но и – лакмусовая бумажка поэтического действа-мистерии:
«Эй, ты, Смерть!
Что маячишь за левым плечом?
Да с косой, как с мечом, –
В ожидании?
Тут тебе не причал.
Вовсе не привечал
И не звал я тебя на свидание».
Коршунова интересно работает с этой темой: страшной, как боль, естественной, как необходимость бытийного закона.
Поэт обращается к смерти, но и Ангел, возникающий в пределах стихотворения, белизной своею противостоит чёрному оттенку темы:
Ангел мой, белокрыл,
Тут крылами укрыл,
Удержал на краю света белого,
Крикнул Смерти: «Не сметь!»,
И отпрянула Смерть
От Защитника – Ангела смелого.
Защита есть!
В поэзии Коршуновой, сколь бы тяжёлые темы ни брались, нет никакой безнадёжности. Поэт демонстрирует стоицизм: пред лицом, либо ликом, пред любыми каверзами жизни, пред всей её трагедийностью.
Снова поётся Русь:
На просторах времени
колея
Рассекает дебри-дни.
Коли я
В гонке жизни – ветер в лоб –
не сорвусь,
Не устану петь взахлёб:
«Славься, Русь!».
Рифма – необходимая данность поэзии русской – у Ольги Коршуновой вспыхивает оригинально, нестандартно…
Составная, она, точно бросив сгусток в сердце читателя, подчеркнёт необходимость любви…
Но есть Донбасс… Он горит в теме поэта: Коршунова, чувствуя боль своей внутренней болью, передает трагедию войны как собственную, как свою явь и страсть, огонь и развал реальности:
Сухпаёк по полной выдан на брата,
И воды есть полторашка – терпимо.
Что ещё на фронте нужно солдату? –
Чтоб с удачей был да с верой любимых.
А без этого служивому – «крышка».
Надо чувствовать, на что опереться.
Всяк на фронте знает не понаслышке,
Как при мысли о родных «крючит» сердце…
Солдатская соль Донбасса к тому что круто-солёна, ещё и горька:
Часов Яр – снова город скелетов-домов –
Ни единого целого здания.
Часов Яр мог бы в щедром разливе садов
Утопать… Что же душат рыдания?
Или – смерть бойца, который не успел стать отцом, – правда солдатского долга, безмерно ранящая слово и сердце поэта:
Есть памятник в нашем парке.
Там в бронзу солдат одет.
За Родину в схватке жаркой
Пал в двадцать неполных лет.
Взгляни, нерождённый мальчик, –
Он мог быть твоим отцом,
Но выстрел решил иначе –
В бою был сражён свинцом.
Бронза стиха льётся, мощно, красиво; и тяжесть стиха своеобычно обработана продолжающейся жизнью…
И снова – Русь, Русь: раздольная, сложная, бесконечно любимая, с верой в родниковые силы жизни:
Так бывало не раз.
После прошлой –
Великой, Священной –
Возродилась земля
из развалин,
пожарищ и тлена.
И теперь возродится,
и станет она только краше,
Ведь с Донбассом Россия –
опора, Отечество наше.
Книга Ольги Коршуновой столь плотно пропитана субстанцией любви, что в мир пойдёт лучевое свечение – от стихов, предложенных миру поэтом.