Светлана ГОЛУБЕВА. «ИДИТЕ, ДРУЗЬЯ, ПОМИНАЙТЕ НАС…». Царскосельский лицей и его наставники

 

Светлана ГОЛУБЕВА  

«ИДИТЕ, ДРУЗЬЯ, ПОМИНАЙТЕ НАС…»

Царскосельский лицей и его наставники

 

Говорят, какое время, такие и герои. В этих словах есть доля правды. Но на поверку выходит, что истинный герой во все времена один и тот же – человек, которого мы назвали бы гражданином.

Герои появляются, когда есть пример, есть наставник, который сам живёт интересами общества, понимает несовершенство государственных уложений и организаций, осознаёт проблемы и слабости государства, и вместе с тем не желает иной родины; сочувствует своему народу, желает и способен быть выразителем его чаяний. И учительство как наставничество для него не труд, а необходимая часть жизни, естественное проявление духовной природы.

Это в идеале, скажет читатель, а в жизни всё сложнее. Безусловно, но идеал не берётся из выдумок, именно жизнь его нам и являет. Тут много чего должно сойтись воедино, и к этому делу всегда оказывается причастен идейно увлечённый человек.

Одиннадцатого декабря 1808 года видный государственный деятель М.М. Сперанский читает императору Александру I свою записку «Об усовершении общего народного воспитания» и представляет проект «Предварительные правила для специального Лицея», где прописывает принципы устроения нового учебного заведения.

По высочайшему повелению проект поступил на рассмотрение к министру просвещения графу А.К. Разумовскому. Затем документы с некоторым количеством предпочтительных корректировок направляются директору департамента министерства просвещения И.И. Мартынову. Тот сумел сохранить многое из того, что предлагалось исключить, хотя кое-чем пришлось и поступиться. В частности, из Устава устранили положение о приёме в лицей детей всех сословий и пункт о равенстве учащихся. Зато впервые в учебном заведении отменялись телесные наказания.

Двенадцатого августа 1810 года постановление о лицее было утверждено. Согласно ему лицей «в правах и преимуществах своих совершенно равняется с Российскими университетами».

Программа обучения рассчитана на шесть лет: два курса по три года каждый. Образование предусматривалось общее, с преобладанием гуманитарных предметов.

Для начального курса: грамматика, науки математические и физические, история, «изящные письмена» (художественная литература), изящные искусства (чистописание, рисование, танцы, гимнастические упражнения, верховая езда, плавание).

В обучении старшего курса главенствовали история права, философия права, правоведение, история религии, логика. Важное место отводилось алгебре, тригонометрии, прикладной математике, российской истории, хронологии, географии. А также были литературоведение, эстетика и риторика. Кроме того, «языки иностранные должны быть продолжаемы». Воспитанникам вменялось «стараться понять свойства и разность каждого языка», чтобы они «научились бы красоты чуждые (языковые) присваивать языку отечественному и научились сочинять правильно на немецком и французском, и российском языке».

Но образование не имеет смысла, если оно – самоцель. Главной же идеей, во имя которой создавался лицей, было «образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы Государственной». По окончании обучения вступить в жизнь должны были такие представители общества, которые, проходя «степени службы, могут некогда приблизиться к подножию трона ... и ... соделаются вместе органами общего мнения представителями народа пред лицом монарха». То есть, лицей был задуман учебно-воспитательным учреждением, ведь истинная педагогика не отделяет образование от воспитания. Недаром на мемориальной доске лицея начертано: «Здесь воспитывался Александр Сергеевич Пушкин». Именно воспитывался, следовательно, кроме образования, получал и некий нравственный опыт.

Такая цель требовала от наставников всего: личной культуры, познаний, соответственных принципов и убеждений, одно из которых – говорить правду, и значит, уважать себя, своё дело, будущих граждан в своих учениках.

Во главе лицея стоял директор, назначаемый по указу царя. Преподаватели составляли Конференцию лицея. Она занималась вопросами обучения и воспитания и собиралась для их обсуждения раз в месяц. Была также учреждена хозяйственная комиссия, ведавшая бытовыми вопросами.

Директором Царскосельского лицея был назначен Василий Фёдорович Малиновский. На его долю выпали все тяготы, связанные с благоустройством: договоры с подрядчиками, закупка оборудования, хозяйственных принадлежностей, мебели, провианта, подбор персонала и преподавательского состава.

Разумеется, обучение и воспитание тоже находились в зоне внимания Василия Фёдоровича. И это не только поиск учебных пособий, закупка литературы, подписка на журналы. На встречи с воспитанниками директор приглашал известных людей, например, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова. По воспоминаниям Ивана Ивановича Пущина (сокурсника и одного из самых близких друзей А.С. Пушкина), при Малиновском воспитанников учили самостоятельно мыслить, рассуждать, спорить об истине, торжестве справедливости, об общей пользе и общем благе.

В 1812-м Василий Фёдорович пережил большое горе: ушла из жизни его жена. Заботу о шестерых детях Малиновских взяла на себя сестра покойной, Анна Андреевна Самборская (небезызвестная фамилия при дворе). Дом Малиновских был открыт для всех лицейских (мальчики первого курса называли себя «лицейскими», а не «лицеистами»). Все выходные и праздники воспитанники проводили в кругу семьи директора. Сын директора – Иван – стал для А.С. Пушкина лучшим другом, о нём было последнее сожаление поэта…

Будучи воспитанником первого курса, Александр Михайлович Горчаков (впоследствии министр иностранных дел, канцлер Российской Империи) писал: «Я не найду выражения для похвалы Малиновского, какой прекрасный и какой достойный человек. Он относится к нам, как к своим детям и не делает разницы между нами и своим сыном...».

Кумир лицейской молодёжи Василий Фёдорович Малиновский умер от сердечного приступа 20 марта 1814 года.

Может быть, из-за искренней привязанности к Малиновским у Пушкина с самого начала не заладились отношения с новым директором. Между тем, новому назначенцу на пост директора суждено стать главной фигурой в истории лицея.

Имя этого человека – Егор Антонович Энгельгардт.

Он родился в 1775 году в Риге, соединив в себе итальянскую и немецкую кровь. Отец был прибалтийским немцем, потомственным дворянином, предки которого четыре столетия служили России. Родовые корни матери уходят в историю венецианской высшей знати.

Судьба мальчика мало отличалась от судеб отпрысков дворянских семей.

Егору (Георгу Рейнгольду) не было пяти лет, когда семья перебралась в Петербург: его отцу предложили хорошую должность. Сам Егор едва не с рождения (по обыкновениям дворянства того времени) был зачислен в лейб-гвардию Преображенского полка. Первоначально образованием сына занималась мать, а в Петербурге он учился в частном пансионе девиц Бардевик. Шестнадцатилетним юношей Егор Антонович поступил сержантом на действительную службу в Преображенский полк и был ординарцем у князя Потёмкина.

В 1795 году Е.А. Энгельгардт в чине капитана переведён в канцелярию князя Зубова в Смоленский драгунский полк, успев до того (в 1793) побывать в Вене. Но через год он отправлен на гражданскую службу в коллегию Иностранных Дел, в канцелярию вице-канцлера князя Куракина. Но и там он служит недолго. В апреле 1799-го император Павел Петрович назначает молодого Энгельгардта секретарем Мальтийского ордена (Св. Иоанна Иерусалимского), затем секретарем великого магистра, то есть, своим.

Поскольку император, присутствуя на заседаниях капитула, строго следил за исполнением всех орденских формальностей, то Энгельгард занялся изучением всех деталей и познакомил с ними наследника престола – Александра. Павел Петрович был в восторге от познаний сына и весьма признателен его добровольному учителю. Александр тоже не забыл услуги. После коронации в 1801 году Александр I назначил Энгельгардта помощником статс-секретаря в Государственный Совет. За год до того Егор Антонович (25 лет от роду) женился на Марии-Августе Уайтекер (в крещении Марии Яковлевне), англичанке по отцу, уроженке Ревеля.

Конечно, помощник статс-секретаря – существенный шаг в карьере, но душа Энгельгардта лежала к педагогике. Отчасти это видно уже из истории с обучением орденским ритуалам Александра. Егор Антонович не являлся придворным воспитателем, а юный наследник престола отличался ленцой. О педагогических наклонностях Энгельгардта сообщают и выработанные им взгляды на отношения наставника и питомца.

Егор Антонович, например, считал: основой воспитания является любовь к ребёнку, а единственный способ вызвать в нём доверие к педагогу – это искреннее участие того в жизни воспитанника. Вместе с тем, воспитание без наказания невозможно, но оно не может быть публичным и телесным, поскольку убивает в людях стыд и страх перед общественным мнением. Наказание не должно быть самоцелью. Оно – крайняя мера, на которую педагог идёт вынужденно.

Для Энгельгардта нет градаций: «хороший» педагог или «посредственный». Если уж педагог, то он априори прекрасный специалист и большой души человек. А плохой – просто не педагог. Иными словами, педагог – миссия, требующая от человека не времени, а жизни.

Трудно прийти к таким заключениям, если не размышлять о них, если они не следуют из жизненных исканий. Так что правительство не прогадало, назначив в 1812-м Энгельгардта на должность директора Педагогического института.

С началом Отечественной войны граф Разумовский отправил Педагогический институт в эвакуацию в Петрозаводск. Здесь работала гимназия, студенты устраивались туда учителями и одновременно имели возможность продолжать обучение. Этот период дал Энгельгардту возможность лучше узнать своих студентов. Нескольких из них он пригласит потом работать в Царскосельский лицей.

Главой лицея Егор Антонович становится в 1816-м, после двухлетнего безвластия, воцарившегося по смерти В.Ф. Малиновского. Трудно найти более верного последователя Малиновского в деле образования и воспитания передовой молодёжи, чем Е.А. Энгельгардт. Здесь, в лицее, его педагогический талант и опыт оказались востребованными в полной мере.

На посту директора Энгельгардт принялся наводить порядок, шаг за шагом выстраивая управление без формализма и бюрократии к пользе педагогов и воспитанников, для чего немало пользовался расположением императора. Директор выхлопотал для выпускников некоторую денежную сумму (что-то вроде выходного пособия). При определении их на службу император (по ходатайству директора) распорядился назначать им особое жалованье, выдаваемое до получения штатной должности с соответствующим окладом. Энгельгардт также ходатайствовал перед министром о лицейских гувернёрах, испросив для них (при добросовестном исполнении ими обязанностей) ежегодной прибавки содержания в размере четвертного жалованья.

Именно при Энгельгардте складывается тот образ Лицея, который предстаёт перед нами в стихах Пушкина, в судьбах и взаимоотношениях выпускников.

Энгельгардт писал: «основанием общественному воспитанию должно служить воспитание домашнее,… родители воспитанников и начальство училища должны поддерживать сколь возможно тесную связь».

Идею эту он активно воплощал в жизнь, о чём писал в 1817 году: «Настоящее место обязывает меня ко многим расходам, которые бы не имел я без него. Я приглашаю к себе несколько из воспитанников моих и уверен, что сие домашнее обращение, разговор и привычка быть в кругу семейства моего, принадлежать к оному, им весьма полезны, и составляют немалую часть нравственного их образования Я обязан приглашать к себе приезжающих из города родственников и родителей воспитанников, которые, сверх того, не находят здесь удобности приставать; словом, я обязан держать здесь открытый дом».

Кстати говоря, привечая лицеистов и их родных, приезжавших в гости, объединяя в семейных затеях, директор изрядно послужил пожизненной дружбе воспитанников. Не удивительно, что однокурсники Пушкина были женаты на родственницах друг друга. Первой женой Ивана Малиновского стала сестра лицейского товарища Ивана Пущина – Мария Ивановна. Овдовев, он женился на племяннице другого сокурсника В.Д. Вольховского, Екатерине Федосеевне. Женою Вольховского была дочь Ивана Малиновского Мария.

Открытый дом Энгельгардтов послужил примером другим семействам. Русский критик, историк литературы В.П. Гаевский пишет: «по примеру директора, несколько семейных домов открылись для лицеистов, именно: дома Вельо, Севериной и барона Теппера де Фергюсона...».

«С назначением Энгельгардта в директоры школьный быт наш принял иной характер. При нём по вечерам устроились чтения в зале (Энгельгардт отлично читал). В доме его мы знакомились с обычаями света, находили приятное женское общество…» – пишет Пущин. Он же сообщает: в летний каникулярный месяц директор совершал с воспитанниками дальние прогулки, иногда двухдневные, по окрестностям. Зимой ездили на тройках за город завтракать или пить чай, в праздничные дни катались с гор и на коньках. «Во всех этих увеселениях участвовало его семейство и близкие ему дамы и девицы, иногда и приезжавшие родные наши...» – дополняет картину Пущин.

Ему вторит К.А. Шторх, выпускник более позднего курса: «В неделю раз в доме директора лицея Е.А. Энгельгардта бывали вечерние собрания, на которые кроме родных и знакомых он приглашал и воспитанников».

Из Пушкинского курса частыми гостями домашних вечеров Энгельгардта бывали Дельвиг и Кюхельбекер. Возможно, тем охотнее, что тут была среда единоверцев. Пушкин же наведывался редко и вскоре совсем перестал там бывать.

Причиной тому небезызвестная история. В доме директора Пушкин обидел молодую беременную вдову, родственницу хозяина Мери Смит, послав ей нескромные стихи. Итогом этого поступка стал неприятный разговор с директором. Несмотря на то, что это была заслуженная и необходимая реакция педагога, история имела продолжение и окончательно положила конец визитам молодого поэта в дом Энгельгардтов.

Стихотворение Пушкина к молодой женщине действительно фривольно. Оправданием их может быть только молодость. Поэту на тот момент едва минуло 17 лет – возраст, когда ещё не ясна дистанция между бестактностью и шуткой, панибратством и приятельством, прямолинейностью и искренностью… (Тем дальновиднее решение директора приобщать подопечных к обществу дам, воспитывая в них умение вести себя непринуждённо, но и корректно.) При том, что грядущая жизнь – куда более суровый наставник, чем лицейский учитель.

Понимая это и оценивая состояние молодых людей несколько глубже, чем они сами, директор собирался ограничиться только одним назидательным разговором и не имел намерений напоминать юноше о промахе впредь. Егор Антонович принципиально стоял за том, чтобы одна вина влекла единственное же искупление. Взять хотя бы знаменитое «дело о гоголь-моголе»: увидев в журнале наказаний, что Ивана Малиновского, Александра Пушкина, Ивана Пущина за проступок наказали трижды, Энгельгард пришёл в ужас. Несмотря на то, что история эта, согласно лицейским установлениям, должна бы иметь неприятные для воспитанников последствия при выпуске, директор решительно воспротивился этому.

История с Мери – не единственная, повлиявшая на отношения директора и воспитанника. Известно также, что Пушкин написал злую эпиграмму на Егора Антоновича, и что хуже, тот узнал о ней после того, как помирился с юношей и считал отношения выясненными.

С той поры неприятие директора и юного поэта было взаимным, но верный своим принципам наставник избегал её демонстрировать, и на итоговых выпускных результатах Пушкина это обстоятельство не отразилось. К чести обоих надо сказать, что наставник и питомец ни с кем не обсуждали своих взаимоотношений. О том периоде известно из воспоминаний сокурсников, но насколько истинна их оценка причин неприязни поэта и директора, нельзя судить наверняка. Близким друзьям поэта это тоже не было очевидно.

«Для меня осталось неразрешённою загадкой, почему все внимания директора Энгельгардта и его жены отвергались Пушкиным... Эта несправедливость Пушкина к Энгельгардту, которого я душой полюбил, сильно меня волновала. Тут крылось что-нибудь, чего он никак не хотел мне сказать», – писал И.И. Пущин.

Время не сохранило всей картины взаимоотношений Пушкина и Энгельгардта. Вероятно, произошла нередкая в жизни вещь: молодые люди часто не прощают тех, кого сами же обидели. Не потому, что злы: неопытность и обострённая совесть не допускают, что необдуманный проступок может быть прощён. Таково свойство юности. Опыт и мысль всё потом переработают ко благу.

Однако и директор не был в восторге от талантливого ученика.

«Высшая и конечная цель Пушкина – блестеть, и именно поэзией; но едва ли найдет она в нём прочное основание, потому что боится он всякого серьёзного учения...» – записал в дневнике Энгельгардт. Это малое из того, что думал наставник о воспитаннике. И мы знаем, какая это ошибка, несообразная с проницательностью педагога, ведь в его записях сохранились очень меткие наблюдения за характерами других воспитанников. Впрочем, тревогу за Пушкина испытывали тогда многие, прежде всего, его друзья. По случаю Энгельгардт посвятил поэта в своё мнение о нём. Это не прибавило взаимной симпатии, но надо думать, юношеское уколотое самолюбие и протестное мышление (сделать всё, чтобы доказать обратное) сработало в пользу гения. Человеку ведь нужно время, чтобы дорасти до личности, нужен опыт общения с людьми и понимание собственной натуры…

Прошло время, первый курс покинул лицей. Наконец-то вознаграждено нетерпение, с которым молодой поэт писал П.А. Вяземскому: «Никогда лицей не казался мне так несносным… Правда, время нашего выпуска приближается. Остался год ещё. Но целый год ещё плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного! Целый год ещё дремать перед кафедрой...».

Как часто потом и как сердечно Александр Сергеевич будет вспоминать лицейские годы...

Но вот лицей позади. Молодой человек, опьянённый свободой, со всем жаром мятежной души пустился «пробовать на зуб» мир, обретать опыт, познавать и обретать себя.

А лицей продолжал жить интересами новых воспитанников, выстраивать обыкновения, изобретать ритуалы.

Е.А. Энгельгардту принадлежит инициатива ряда лицейских традиций и символов, например, создания лицейского герба. Дубовый и лавровый венки символизируют силу и славу, сова – мудрость, лира Аполлона – любовь к поэзии, словесности в целом. Сверху – девиз «Для общей пользы».

Энгельгардт же и автор традиции разбивать в выпускной день лицейский колокол, призывавший воспитанников на занятия. Каждый выпускник брал себе на память осколок. Пушкинскому курсу из осколков директор заказал чугунные кольца в виде рук, сомкнувшихся в пожатье. Потому первые выпускники назвались «чугунниками» и поклялись отмечать годовщину поступления в лицей. Обычай разбивать колокол сохранялся все последующие годы. Когда лицей из Царского Села переезжал в Петербург, лицеисты вывезли и колокол, и камень, о который его разбивают.

Энгельгардт всю последующую жизнь оставался предан своим первенцам и считал, что несёт за них пожизненную ответственность.

В 1820-м А.С. Пушкину грозила ссылка за поэтическое вольнодумство. Император был твёрдо настроен отправить поэта в Сибирь. Известно, что Пушкин просил Н.М. Карамзина защитить его перед государем, и тот выполнил просьбу. Однако добивался отмены сибирской ссылки не только Карамзин, но и Энгельгардт, которого не просил об этом никто. Егор Антонович отстаивал Пушкина, оправдывая его перед императором тем, что поэт является «красой современной литературы», а талант требует бережного отношения.

В действительности Егор Антонович не ценил поэзии Пушкина то ли в силу субъективных оснований, то ли оттого, что искренне не понимал. Не всем дано получать наслаждение от поэзии, тем более, если она новаторская, ломающая привычные представления о высокой литературе, а именно так воспринимались стихи Пушкина. Энгельгардт видел поверхностность там, где светилась лёгкость и изящество (Бог знает, какими трудами давшиеся). Но это только добавляет цены его заступничеству.

К слову, не так уж легко давался Александру Сергеевичу «воздушный» стиль ёмкого, живого, остроумного стиха, достаточно взглянуть на его черновики. Слова М.В. Юзефовича также убедительная тому иллюстрация: «Стихи ему грезились во сне, так что он вскакивал с постели и записывал впотьмах. Когда голод его прихватывал, он бежал в ближайший трактир, стихи преследовали его и там... Таким образом слагались у него сотни стихов в сутки. Иногда мысли, не укладывавшиеся в стихи, записывались им прозой. Но затем следовала отделка, при которой из набросков не оставалось и четвёртой части. Я видел у него черновые листы: над зачёркнутыми строками было по нескольку рядов зачёркнутых же строк, так что на бумаге не оставалось уже ни одного чистого места»…

Пушкин и Энгельгардт – два во всём не схожих человека – с разными принципами, назначением, пониманием жизненных задач… Время их объединило: имя последнего мы всегда будем вспоминать рядом с первым. Правда, тогда они расстались, чтобы не встретиться. Поэта ждала мятежная жизнь, наполненная множеством открытий. Судьба директора свершала свои повороты.

В марте 1822 лицей и благородный пансион поступили под патронаж великого князя Константина Павловича. Заведование лицеем было им поручено генерал-адъютанту графу Коновницыну. Стиль и принципы руководства стали меняться в сторону «военизации» учебного заведения. Энгельгардт энергично противился этому, разъясняя свою позицию и защищая сложившиеся лицейские устои, что не могло расположить к нему новое начальство. Егор Антонович подал в отставку, и она была принята 23 октября 1823. Директорство Е.А. Энгельгардта длилось 7 лет и 9 месяцев.

Лицей зажил по-новому, вписав в свою историю немало замечательных страниц. Просуществовав с 1811 по 1844 год в Царском Селе, лицей выпустил 286 человек. В этом числе 12 членов Государственного Совета, 19 сенаторов, 3 почётных опекуна, 5 дипломатов, 6 губернаторов, 7 директоров департаментов и равных им по должности, 13 губернских и уездных предводителей. Вот числа, свидетельствующие о том, насколько воплотилась в жизнь цель учебного заведения воспитать таких граждан общества, которые «соделаются вместе органами общего мнения и представителями народа пред лицом монарха».

Егор Антонович продолжал переписываться с воспитанниками, особенно первого курса, в судьбе которого принимал деятельное участие. Энгельгардт ходатайствовал перед В.М. Головниным за Фёдора Матюшкина, помогая осуществить мечту того о морской службе, позже хлопотал и о награде для своего питомца.

Из писем директора странствующий в морях Матюшкин узнаёт о своём однокурснике и друге И.В. Малиновском: «У меня на днях был мужичок тамошний и говорил про Ивана Васильевича (в ту пору – предводителя уездного дворянства); ну душа радуется, как он там при рекрутчине стоял за бедных и грызся с богачами и с чиновниками…». Директор с гордостью сообщает Матюшкину и о том, что в Изюмском уезде по инициативе Малиновского в 1836-м открыт курорт, Малиновский же отважился просить Николая I о смягчении участи декабристов.

Нелишне вспомнить, что стихотворение Пушкина к друзьям-декабристам «19-е октября 1827 года» Пущину в ссылку переслал тоже Энгельгардт.

У гроба А.С. Пушкина Егор Антонович произнёс: «восемнадцатый из моих умирает». В этих словах читается многое: преданность питомцам, принятие их достоинств и недостатков, неподдельное беспокойство об их судьбе, понимание того, что все они – часть и его судьбы тоже.

К тому времени Егор Антонович уже два года состоял в должности директора редакции «Земледельческой Газеты» и в общей сложности издавал её 19 лет. Как редактор он поддерживал связи с крестьянами, сообщавшими ему результаты сельскохозяйственных опытов. В 1852-м газету закрыли. Энгельгардта назначили членом-корреспондентом ученого комитета министерства Государственных Имуществ.

Умная, деятельная натура и добросовестное отношение к любому порученному делу снискали Е.А. Энгельгардту уважение и сделали членом многих обществ: Русского географического, Вольно-экономического, Императорского человеколюбивого, Минералогического, нескольких других...

Егор Антонович Энгельгардт скончался 15 января 1862 года на 87 году жизни и похоронен на Смоленском лютеранском кладбище. Будучи связан с наставничеством, он всю жизнь оставался педагогом в полном значении этого слова, то есть, честным, верным своим принципам человеком, добрым семьянином и преданным другом.

Лучшим завершением рассказа о директоре Царскосельского лицея будут его же слова, обращённые к первому, Пушкинскому курсу: «Идите, друзья, на новом вашем поприще!.. Храните правду, жертвуйте всем за неё; не смерть страшна, а страшно бесчестие; не богатство, не чины, не ленты честят человека, а доброе имя, храните его, храните чистую совесть, вот честь ваша. Идите, друзья, поминайте нас...».

Поистине золотым будет время, когда эти слова станут жизненным руководством каждого человека. Вряд ли Е.А. Энгельгардт считал эту цель осуществимой в идеале, но своей судьбой он показал, что жизнь имеет высший смысл, когда освещена высокой целью.

г. Орёл