Анатолий ТЕПЛЯШИН. А ЕСЛИ ПЕСНИ НЕТ ТАКОЙ… Поэзия

 

Анатолий ТЕПЛЯШИН

А ЕСЛИ ПЕСНИ НЕТ ТАКОЙ…

 

* * *

     Только змеи сбрасывают кожи,
     Мы меняем души, не тела.
           Николай Гумилёв «Память»

Сколько душ во мне жило
от рассвета до заката.
Всё, что было и прошло,
воплощалось в них когда-то.

 

С каждой новою душой
я как будто возрождался.
И менялся образ мой,
и душевный мир менялся.

 

С каждой новою душой
мир вокруг менялся тоже.
Даже край родимый мой
тот же вроде – и не тот же.

 

Эти вечные луга
и Урал мой цвета стали,
эти белые снега
тоже вдруг другими стали.

 

И столетний отчий дом,
не меняясь ни на йоту,
узнаётся мной с трудом,
да и сам скрипит он: «Кто ты?».

 

Ну, а те, с кем рядом жил,
тех давно уж нет на свете.
И на тропках меж могил
крутит вихри тот же ветер.

 

Где же ты, душа моя,
что впервые мир открыла?
Как же так, что я – не я,
если всё со мною было?

 

Как звезда в земную грязь,
упадёт душа иная.
Есть ли между ними связь,
я и сам теперь не знаю.

 

Может, в памяти у нас
день прошедший оживает?
Но и память каждый раз
образ прошлого меняет.

 

Только грусть, что давит грудь
пред разлукою грядущей,
и горящий Млечный Путь
помнят все земные души.

 

* * *

Любовь всегда покрыта некой тайной:

любимая, через года вдвоём,

вдруг незнакомкой предстаёт случайной – 

и мы опять друг друга узнаём.

 

А если тайны в жизни все раскрыты:

и наши чувства, помыслы, мечты –

всё, как песок, просеяно сквозь сито,

и нет границы между «я» и «ты».

 

И нет на солнце неизвестных пятен:

но почему так горько нам с тобой,

что не смогли мы друг от друга спрятать

то, что приносит нам печаль и боль.

 

Что лучше бы оставить нам, как тайну, – 

не потому, что нет доверья в нас:

а чтоб не ранить нам сердца случайно,

иголки выставляя напоказ.

 

* * *

Я не приспособлен к жизни этой –
и никем на свете я не стал:
если б не родился я поэтом –
звёзды бы на небе я считал.

 

А от звёзд кому какая польза –
в городах не видит их никто.
Вот проходит ночь – а что же после:
что мне делать, да и жить на что.

 

Исполнять подённую работу,
на рассвете улицы мести:
но ведь я рождён был для чего-то –
кто-то же мне в душу страсть вместил.

 

Дайте цель – я проявлю старанье,
я добьюсь каких-нибудь высот:
неужели к творчеству призванье –
только неприкаянность несёт.

 

Руки есть и голова на месте,
в детстве был умён не по годам:
мог бы, подрастая, честь по чести
проявить свой несомненный дар.

 

Но к чему-то сердце не лежало,
а к чему-то разум не лежал:
и не выдал мне Господь скрижали –
чтоб по ним я путь земной держал.

 

То по сторонам меня бросало,
то влекло куда-то не туда:
только тяга к творчеству спасала,
да и то спасала – не всегда.

 

Господи, от петли и от бритвы
на пути земном меня спаси,
Господи, услышь мои молитвы,
над тоской житейской вознеси.

 

Может быть, душа моя когда-то
пред Тобою чистою была:
почему, оставив место свято,
на земле она приют нашла.

 

Чёрный ангел реет предо мною,
светлый ангел за спиной парит:
я иду нездешней стороною –
а в душе небесный свет горит.

 

* * *

Всё тот же сон: я упустил жар-птицу,

хотя в руках её уже держал.

Привыкнуть можно – трудно примириться:

зачем же руки я на миг разжал.

 

Быть может, жалость мне разжала руки,

а может быть, безумная мечта:

что в этот миг окупятся все муки –

и не захочет птица улетать.

 

Останется со мною, но не пленной,

а потому, что хочет так сама:

и я живу с той мыслью сокровенной

и медленно сводящею с ума.

 

И кажется всё мне: она не сразу

из рук рванулась в блеске золотом – 

и с высоты, уже не видной глазу,

махала мне сияющим крылом.

 

* * *

     По несчастью или к счастью,
     Истина проста:
     Никогда не возвращайся
     В прежние места.
                     Геннадий Шпаликов

Каждый раз убеждаюсь я снова,
что родина лечит,
убегая от горестных мыслей
в родной уголок:
поднимается грудь,
расправляются скорбные плечи,
разгорается в сердце
надежды живой уголёк.

 

Я не знаю причины.
Ведь многие люди на свете
не хотят возвращаться туда,
где лишь память и прах.
Для меня же и солнце с небес
по-другому здесь светит,
и в ночной темноте
не таятся тревога и страх.

 

Видно, в памяти первой,
оставшейся где-то за гранью
восприятий земных,
что позднее составили жизнь,
вновь раскрывшийся мир
моё сердце тревогой не ранил,
а мой жизненный путь
мне по небу чертили стрижи.

 

Да, ушли те года,
и нагрянула новая память –
со слезами, потерями,
страхом за будущий день:
но в том раннем миру
даже дверью прищемленный палец
не набросил на хрупкое счастье
печальную тень.

 

Может, мне повезло,
может, Бог так решил, я не знаю:
но, в душе своей тёмной
тот свет заповедный храня,
я в свой горестный час
светлой жизни рассвет вспоминаю,
хоть в реальности вспомнить
не могу я ни часа, ни дня.

 

Но вернувшись туда,
я как будто бы вновь обретаю
и надежду, и счастье,
хоть знаю, что это не так.
Как зелёную дверь,
я раскрыть тайну эту мечтаю –
и она всем, чем можно,
подаёт мне за знаками знак.

 

Эти знаки разбросаны
в поле, лугах и пролесках,
эти знаки, как ранние звёзды,
мерцают в душе.
Эти знаки трепещут в воде
и в натянутой леске,
но, как окунь, срываются –
и не поймать их уже.

 

Мне как будто бы горько,
что память не хочет раскрыться,
но в душе я боюсь,
что вернуться в заветную даль:
всё равно, что напиться
волшебной воды из копытца –
и навек обрести не мечту,
а тоску и печаль.

 

Каждый раз убеждаюсь я снова,
что родина лечит,
убегая от горестных мыслей
в родной уголок:
здесь никто и ничто
моей вольной душе не перечит,
и горит в моём сердце
надежды живой уголёк.

* * *

                     Эта красота надвигается, как лавина…
                                                А.С. Пушкин. Из письма

Ты просто шла, ты просто шла навстречу,
а где-то, сверху, начинался гул:
как будто в небе собиралось вече,
менялся гроз полдневный караул.

 

Пустел проспект в предчувствии лавины,
которая обрушиться должна:
мигали фарой встречные машины,
трясла столбы ударная волна.

 

Ты приближалась – вихри урагана,
казалось, обрамляли тень твою,
а на стреле кренящегося крана
летящий ангел реял на краю.

 

Но как и почему душа прознала,
провидела ещё издалека
ту незнакомку, скрывшуюся с бала,
прошедшую как будто сквозь века.

 

Как, почему и по каким приметам
мы узнаём прекрасные черты,
как, почему нас ослепляет светом
небесный образ чистой красоты.

 

Один лишь взгляд решает всё мгновенно,
но раньше словно чувствует душа,
как издали прекрасная Елена
идёт к тебе навстречу не спеша.

 

Не надо над учебником гнуть спину,
чтоб изучить все тайны красоты:
она идёт навстречу, как лавина, –
и унесён слепящим вихрем ты.

СТАРЫЙ СТОЛ

Скоблю ножом старинный стол,
сколоченный когда-то дедом.
Как вся станица, в том году
не ждал он горькую беду,
а старших братьев ждал с победой.
Но двадцать бед пришли к обеду,
и день грядущий был неведом –
Российский рушился престол.

 

И не пришлось за тем столом
хотя бы раз обняться братьям.
Один ушёл к земле в объятья,
другой покинул отчий дом
и сгинул где-то на чужбине
в китайском городе Харбине…
Рубцом от шашки вкось стола
война гражданская прошла.

 

Поставить стол бы в сорок пятом,
когда пришёл конец проклятой,
последней, верилось, войне…
Но не пришёл с войны Иван,
последний брат. Шумит бурьян
над ним в далёкой стороне.
От сына не было вестей.
И не пришлось созвать гостей.

 

Прошло с тех пор немало лет.
Давно на свете деда нет.
За ним ушли отец и мать.
И скоро мне уже в дорогу,
с последнею молитвой Богу,
пора пожитки собирать.
А заодно убрать старьё –
но сердце дрогнуло моё.

 

Вот, отскоблённый добела,
стоит он посреди двора.
Никто не праздновал за ним
ни именины, ни крестины.
За ним не плакали, не пели,
жених с невестой не сидели.
Сто лет прожил он, нелюдим,
в завозне старой для скотины.

 

Последний символ прошлой жизни,
моей судьбы, моей отчизны,
зачем – для праздника, для тризны –
я этот стол извлёк на свет?
А может, с ним из тьмы былого
ушедший век вернётся снова?
И в первый раз за сотню лет
вино и слёзы здесь прольются,
и песни русские споются,
и чувства в сердце отзовутся,
как эхо чуткое в ответ…

 

* * *

В душе всегда живут и свет, и тьма –

и не понять порой, чего там боле:

слепящей тьмы, что сводит нас с ума,

или огня, палящего до боли.

 

Мы мечемся в душе – из края в край,

а между тем, свеча горит в светёлке:

вот этот свет ты в душу собирай –

как под луной блестящие иголки.

 

НОВОСЁЛЫ

Помню наш переезд из деревни

на восток Оренбургской земли:

постепенно исчезли деревья,

целина потянулась вдали.

 

Грузовик громыхал по дороге,

что тянулась из Чкалова в Орск:

так и в вечность прощальные дроги

сквозь ковыльный потянутся ворс.

 

Но давайте не будем о грустном:

мне три года, вся жизнь впереди –

огурец разгрызаю я с хрустом

и пою, аж до хруста в груди.

 

– Едем мы, друзья,

В дальние края,

Станем новосёлами

И ты и я.

 

Что не так с этой песней весёлой –

долго буду я всех тормошить:

почему ж это мы новосёлы,

если в городе будем мы жить.

 

Город вам не село, не посёлок:

здесь дома друг на дружке стоят,

не лежит у плетня поросёнок,

не видать ни гусей, ни утят.

 

Поневоле тоскою накроет,

с непривычки слеза побежит:

ну, привет тебе, Новый наш Троицк –

здесь придётся мне век свой прожить.

 

И с печалью порой, и с весельем,

всем, что в сердце живёт у меня:

и с последним для всех новосельем –

сколько б в жизни ты мест ни менял.

 

Перед вечной разлукой с тобою:

помнишь путь тот в ковыльном краю – 

и с надеждой, и с грустью, и с болью

вновь я песню из детства пою.

 

– Едем мы, друзья,

В дальние края,

Станем новосёлами

И ты и я.

 

* * *

Триада: истина, добро и красота –
не может быть разорвана на части:
отнимешь что-то – будет пустота,
а пусто место вечно в чьей-то власти.

 

Нет истины, где процветает зло,
нет истины, где красота гонима,
где творчество – всего лишь ремесло,
и нет на перепутье серафима.

 

Нет красоты, где процветает ложь,
где всё искажено по чёрной воле,
где доброты ты в сердце не найдёшь –
как не найдёшь законов в диком поле.

 

А в горьком одиночестве добро,
когда опоры с двух сторон не станет, –
вдруг обернётся чёрною дырой,
которая весь мир в себя затянет.

 

В истории тому примеров тьма:
добро бросало толпы на Бастилии –
во имя счастья рушилась тюрьма
и головы рубились, словно лилии.

 

И в жизни нам тому примеров тьма,
и с юных лет порой мы точно знаем:
и что такое горе от ума,
и как нас в ад заманивают раем.

 

Как Троицу в единстве видишь ты,
так и в душе своей храни триаду
из истины, добра и красоты –
как горний свет, блаженство и отраду.

 

* * *

А если не хватает слов,

а если нет таких на свете –

чтоб сердце вырвать из оков

и чтоб швырнуть его на ветер.

 

А если не сложили фраз,

и сам ты их сложить не можешь,

чтоб в жизни – ну хотя бы раз –

сердец мильоны растревожить.

 

А если не родился стих,

и не дано ему родиться,

чтоб ураган мгновенно стих –

и мог стихом бы насладиться.

 

А если песни нет такой,

и даже небо безответно –

чтоб мог ты с болью и тоской

расстаться под напев заветный.

 

И ничего такого нет,

чтобы могла душа живая

на зов свой получить ответ,

от горькой доли изнывая.

 

И непонятно, почему

душе твоей необходимо

кричать, рыдать и петь во тьму –

в тоске своей невыносимой.

 

Зачем, за несколько минут

пред тем, как сердцу разорваться,

прощаясь, лебеди поют:

зачем – и нет ответа, братцы.