Андрей ПЕТРОВ. «И НАБЕЛО ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ». Первая поэтическая книга Варвары Заборцевой

 

Андрей ПЕТРОВ

«И НАБЕЛО ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ»

Первая поэтическая книга Варвары Заборцевой

 

Первый поэтический сборник Варвары Заборцевой назван «Белым по белому» (Москва, 2025). Обращает на себя внимание двойное указание на белый цвет в заглавии, слово «белый» здесь явно ключевое. Посмотрим, как оно проявляется в книге, какие смыслы оно открывает. В словаре зафиксированы такие значения этого слова: «цвета снега или мела», «светлый, в противоположность чему-нибудь более темному, именуемому черным»; «со светлой кожей (как признак расы)». Оставим без внимания наименование политического лагеря, противоположного красному, – стихи поэтессы совсем не об этом.

Вот стихотворение, открывающее сборник, начинается оно так:

И зимы на Севере белые,

И ночи июньские белые,

И море – нарочно ли – Белое,

И набело хочется жить.

Такая вот концентрация белого как яркая, образная характеристика родного для поэтессы северного края: зимы в нем белые от снега, летние ночи белые от незакатного солнца, море тоже испокон веков называется Белым, ну а жить набело – значит, без черновиков, без исправлений, сразу начисто, правильно и праведно, именно так и надо жить на белом Севере.

В этом стихотворении представлены и артефакты северной материальной и духовной культуры, они тоже – белые:

Побелены печи на праздники,

Побелены избы на свадебки.

Настираны белые скатерти,

Когда подается кутья.

Печи принято белить, чтоб они выглядели нарядно, чисто, без копоти. Избы белят перед важным событием, чтобы навести чистоту и порядок. Белый цвет традиционно сопровождает и свадьбы, и похороны.

Лирической героине стихотворения представляется, что и после смерти северянина остается его материальный след, непременно связанный с белым цветом:

Останешься ниткою белою

В рубашке, платке или скатерти.

Побелкой на печке уляжешься.

Узором сверкнешь на окне.

Умножается белое на Севере – чистое, светлое, доброе.

В стихотворении «Бабушка» читаем: «Дверной проем, распахнутые руки. / Стояла бабушка – как будто в белой раме. / Она слегка в муке, а я с дороги» – образ бабушки проявляется как портрет в раме. Бабушка и лирическая героиня вместе стряпают, готовят тесто, пекут, всё это происходит в белый морозный зимний день: «Мы белый день посыпали мукою – / И надо же, мороз повременил» – белый день противопоставлен ночи, это сочетание используется, например, во фразеологизме «средь бела дня». Появляется в стихотворении и другое устойчивое выражение «белый свет» – так принято называть окружающий нас мир: «Гляди на белый свет за нас двоих – / Сказала бабушка мне в дальнюю дорогу». И опять преумножается белое, добавляя чистоты, света и доброты.

Белый цвет прежде всего ассоциируется со снегом, с зимой, а для Севера это самое характерное время года, именно поэтому Север часто называют белым: «То ли снегом, то ли платком пуховым укрыты дома на краю. / На краю бесконечно белого моря я белый свет смотрю» («Во раю, да на самом краю») – море покрыто белым пушистым снегом, «белое море» здесь уже не имя собственное, и снова появляется образ белого света, на который хочется смотреть. Метель по воле поэтессы танцует белый вальс на белом снегу:

Промерзло озеро,

Протоптана тропа –

Я шла по белому

Под белый вальс над озером.
                                       («Сочельник»)

Покрытые снегом поля, конечно же, тоже белые, на них отчетливо проступает черное:

Белое поле и черные лошади,

Брошены лошади старым хозяином,

Скоро покроются лошади инеем,

Будет сложнее найти
                           («Белое поле и черные лошади…»);

Несли покойника

Над белыми полями.

Вставали в ряд платки

И на снегу чернели…
                       («Крещенские метели»);

Апрельские поля застелены ко сну,

Очередная ночь побелена на совесть
                                                         («Триптих»).

Легкий, мелкий снежок, как будто бы пропущенный сквозь сито, называется по-северному «ситухой», и конечно же, он белый, а какой же еще:

Не зря зовется ситухой

Чуть зримый снег несмелый.

Не снег, а будто сам покой

Просеян – легкий, белый.

<…>

Сначала щуришься – куда

Исчезли берег и вода.

Находишь кое-как штрихи

На фоне белой ситухи.
                            («Не зря зовется ситухой…»)

Слово «белый» может и отсутствовать в стихотворениях, однако наименования снега, сугробов все равно вызовут ассоциации, связанные с белизной: «По колено сугробы вечные» («Заморожена колоколенка…»); «Погаснут ветки с первым снегопадом» («Черемуха. Обрывистый угор…»); «Ледоходный снег не жжет ладони» («Андельство»); «Прочнее по весне сугробы. <…> Отчаянно хочу задобрить снег» («Задобрить снег»). Снежные сугробы, оказывается, способны излучать свет: «Сугробы освещают окна, стулья, стол» («По образу»).

С белым снегом сравнивается что бы то ни было: мука подобна снегу, поскольку такая же белая: «Рассыпала горстку муки на столе – белоснежную. / Поднимется тесто – высокий-высокий сугроб» («Жених»); непременный атрибут проводов в мир иной – белый, как снег, саван. «Её укроет белый снежный саван. / Ей повезло уйти под Рождество» («Под Рождество»).

Снег делает белыми варежки, которые, может быть, и сами по себе белые, связаны из выбеленной шерсти, но от снега они становятся еще белее:

Он сверху вниз, а я навстречу,

И этот миг для нас двоих.

Благодарю за эту вечность

На белых варежках моих.
                                  («Стихи из варежки»)

Показательная природная примета Севера – белоснежный мох, беломошник, застилающий землю, как ковром, яркие красные ягоды брусники на нем четко выделяются, как крапинки на белом платке: «Красная ягода на беломошнике – / Крапинкой зреет на белом платке. <…> Сяду на мох – белоснежный и благостный, / Горстью брусники выложу крест» («Брусника на беломошнике»). Как видим, белое влечет за собой благоприятное, благостное.

Постельное белье тоже традиционно белое, и само слово, его обозначающее, конечно же, произведено от наименования цвета: «Бабушка, сыграй на вешалáх. / Простынями белыми окутай / Серый двор, где музыка жила. <…> И будто ветер не белье качнет – / Колокола» («Бабушка…») («вешалá» здесь – деревянная конструкция для сушки белья); «Если совсем упадет / Родники пересохнут / И где полоскать белье» («Я раньше не знала…») – речь идет о «водоносном горизонте» (в этом стихотворении отсутствуют знаки препинания).

Когда отбеливают постельное белье, занавески, добавляют синьку:

А узоры-то на окнах!

Нет, они на занавесках.

Синькой белены до треска

И оставлены чернеть.
                        («Пара новобрачных»)

Та же синька в поэтическом контексте становится «виновницей» того, что белые ночи темнеют, они сравниваются с занавесками, способными перегореть, пожелтеть, и вот тогда их нужно отбелить с добавлением синьки:

Белая ночь темнеет

К августу – почему.

Тихо жужжат занавески,

Тихо белеет окно.

Если бы ночи, если

Белыми, как занавески,

Были бы круглый год,

Они бы уже давно

Перегорели

И пожелтели.

Жёнки жужжали бы:

Надо подсинить.

Вот и приходит август.
                         («Накануне августа»)

Видимо, здесь синьки добавили изрядно много.

Печь должна быть белой, даже если побелка сбилась и сама печь разрушилась, она все равно в представлениях человека белая: «Но остались от белой печи / Кирпичи, кирпичи, / кирпичи» («Печь»). Белым может быть хвост собаки: «Ага, виляет белый хвост! / Задолго чует Бимка» («Медвежий коготь»). Рубашка у ребенка непременно белого цвета: «И дай-то бог, со мною будет сын / Пить молоко в преддверии весны, / Зеленоглазый и в рубашке белой» («Стихи из варежки»).

Белым традиционно называют пшеничный хлеб в противовес черному ржаному: «Согрей чайку / И белого нарежь-ка, / С горячим сливки больно хороши» («Стихи из варежки»). В быту преимущественно используется белая посуда: «Уха вплывает в белые тарелки»; «И будут вновь метели за окном, / А дома простокваша в белой миске» («Стихи из варежки»).

Красно-белое полотенце напоминает закат над белокаменным храмом: «Три профиля в окне – они поют. / Укрыты полотенцем красно-белым – / Закат над белокаменной землей» («Триптих»).

В деревенских избах по стенам развешены фотографии в рамках, светлые лица на них выделяются – белеют:

Моя семья – расколотые блюдца,

Никак не соберутся за столом.

Лишь над столом белеют наши лица,

Но даже на несчастной фоторамке

Треснуло стекло.
                              («Семейный сервант»)

Оттенок белого цвета – белесый, он менее отчетливый: «Не книга, а труха в обложке: / Поля и буквы нараспашку, / И вдруг – засохшая ромашка, / Белёсая, жива» («Не книга, а труха в обложке…») – все-таки давно засохшая ромашка не чисто белого цвета.

А еще непременно с белым ассоциируется замечательное северное словечко «Андели!», выражающее восклицание умиления, восхищения и восходящее, конечно же, к ангелам – посланникам божьим: «”Андели, какая лепота”, – / Отзывались бабушки на чудо» («Андельство»); на его основе составляется удивительное слово «андельство»: «Помню, вышло солнце над снегами. / До чего же щиплет первый свет глаза. / Андельство! Иначе не назвать» («Андельство»).

Для Варвары Заборцевой «андельство» – это «особая душевная радость – и на небе, и на земле, и на воде». Об этом мы узнаём из прозы молодой поэтессы: «Андельство передать хотелось – кто на дереве, кто на глине, кто на ткани выпишет. Построили первый андельский дом – чтобы в нем друг с другом делиться. Потом и другие андельские дома пошли. За долгие годы много андельства высмотрели. А самое редкое мастерство – поймать белизну мира без камня и дерева. В слове андельство воплотить. Так зародилась наша напевная белая речь» («Марфа строила дом»). Вот оно как: если андельство воплотить в слове, зародится не какая-нибудь, а белая речь – чистая, светлая, добрая. И тогда-то получится писать «белым по белому», в чем и преуспела Варвара Заборцева в своей дебютной поэтической книге, так и названной.

Главное – непременно искать вокруг андельство.