Марк НЕКРАСОВСКИЙ 
Марк НЕКРАСОВСКИЙ
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Рассказы
СТРАХ
Ты спрашиваешь, боялся ли я во время осады Луганска? Нет. Принимал всё как должное. За свободу надо платить. Я и мой город сделали выбор. А смерть придёт ко всем рано или поздно. Хотя если честно, то был у меня во время осады такой момент, когда меня от страха чуть кондрашка не хватила. Не веришь? Я и сам бы не поверил, если бы кто мне об этом тогда сказал.
Если смерть рядом, то главное, жить так, чтобы не было стыдно за то, что ты делал. Мне стыдно не было – делал для города всё, что было в моих силах. Остаться в городе это уже подвиг. Если нет жителей, то кого ополченцам защищать? Оружие я в руки не взял, да и не дали мне бы его. Зрение у меня, знаешь какое? Сильная близорукость. Я и в очках вижу на тридцать процентов. Ходил за водой и хлебом для всех неходящих соседей. Приютил старушку беженку с её хозяйством. Хозяйство – это два огромных кота, британцы, кастрированные, домашние, приученные к лотку. С этими котами и связан мой самый страшный день той поры. Мучаются коты, истошно орут в два голоса, а в лоток не идут. Стоять на мокром не хотят, ниже их достоинства. Аристократы. Наполнитель? Нет наполнителя. Где его взять? Не купишь, даже если захочешь. Можно было бы положить в лоток газеты, но нет и газет. Газет в городе не было. Не выпускали. Только юровский боевой листок, газета, которую издавал Юров. Там все новости. Но он на вес золота. Передавали из рук в руки. Радио не работает, телевизор и интернет тоже. Мобильная связь отключена. Информационный голод. Книги рвать на бумагу? Я воспитан в СССР. Книга лучший подарок и лучший друг. Порвать книгу? Лучше убейте. Что делать – не знаю. Нужны газеты…
Стою я в очереди за водой. Очередь небольшая – человек триста. Часа через два будешь с водой. Воду тогда давали автомойки, у которых была артезианская скважина и насос. Бесплатно. Где энергию брали для насоса? Ополченцы привезли бензиновые генераторы и подвозили каждый день бензин. Ребятам, работающим на мойке, давали продуктовый паёк. Так сказать, взяли их на работу. Работа у них по тем временам была опасной. За очередями охотились наводчики ВСУ, ещё бы столько целей можно за раз уничтожить. То, что это мирные люди, старики и старушки, женщины и дети, их не волновало. Мы для них недочеловеки. Очередь в то время была местом общения. Соскучились люди по общению, сидя по ночам в подвалах или спрятавшись как мыши в норки своих квартирах. О чём говорили? О политике, о новостях, о счастливом прошлом, которое никто, когда прошлое было настоящим, не ценил. Мир, братство, взаимопомощь, человеческое общение это и есть истинные, а не придуманные ценности. И чтобы это мы могли понять, нужна была эта страшная братоубийственная война. Кстати, такого чувства единства всех жителей Луганска, их братства, как во время осады, я не ощущал не до, не после блокады. И не только я. Все не наши уехали. Остались наши. Братья и сёстры.
Вдруг меня окликнули по имени. Обернулся – стоит мой старый знакомый. Книжник. Преподаватель истории на пенсии. Разговорились. Как, спрашиваю, семья? Он сразу погрустнел и сказал, что это больной вопрос. Жену похоронил. А вот с сыном беда пострашнее смерти. Подался на ту сторону. Ярый украинский националист. В «Азов» собирался пойти служить, чтобы убивать москалей. У меня, коммуниста и интернационалиста, сын в правом секторе. Не так я его воспитал. Вырос сын подонком. Когда работали мобильники, я ему дозвонился, а он не спросил, как моё здоровье, есть у меня еда и лекарства – это его не интересовало. Зато пообещал, когда ВСУ придёт в город, повесить меня перед моим домом. Вот такой у меня сын. Хотя и не сын он мне после этого. Хорошо, что мать не дожила до этого позора. Посочувствовал я ему. Хотя, что тут скажешь. Какие найти слова? Беда. Как мои дела? – спросил он, наверное, из вежливости. Не до меня ему сейчас. Весь в своём горе. Я ему рассказал, что подобрал старую женщину. Беженку, у которой из всего её имущества остались только два кота. Прямое попадание в дом танкового снаряда. Один снаряд – и нет близких, и нет дома. Теперь живёт у меня. Правда, с котами проблема – на улицу не ходят, а для лотка нужна бумага. Лучше всего подойдут газеты. Но найти их не могу. Знакомый слушал меня внимательно, а когда я рассказал о котах, на его лице появилась улыбка. Радостная.
– Я тебе помогу. Есть газеты у меня. Много газет. Думал сжечь, да не успел. А использовать для кошачьих надобностей это очень хорошо. Я бы до такого не додумался. Приходи ко мне домой, я тебе выделю столько, сколько тебе нужно. Потом ещё возьмёшь, если понадобится.
На следующий день в договорённое время я пришёл к нему за газетами. Он выдал мне перевязанные верёвкой две пачки газет. И я счастливый пошёл к себе домой. Улицы города были тогда пустынны. Мало прохожих. Можно в любую минуту угодить под снаряд. Зачем рисковать без дела? Я тогда никого и не встретил. А по дороге Дом правительства. Возле него на стенде висит юровский «ХХI век». Людей тоже нет. Только одна женщина стоит и читает боевой листок. По виду типичная учительница. Маленькая, худенькая и в очках с толстыми линзами.
Пристроился я к ней рядом – читаю новости. Смотрю, а она в лице изменилась. Побледнела, губы дрожат, и на меня глядит с ненавистью. А затем неожиданно для себя я получил от неё пощёчину. Так меня стукнула, что в ухе загудело. Потом синяк был, и болело несколько дней. И шепчет мне в лицо: «Мразь. Уходи отсюда, пока живой. Я за себя не ручаюсь». Я сразу понял – женщина не в себе. Сумасшедшая. Такая может и ножом пырнуть. Сумка у неё в руках хозяйственная, большая, в ней не только кухонный нож можно спрятать, но и топорик. Ушёл я от неё побыстрее – от греха подальше. Домой пришёл без приключений, а там коты орут. Дождались. Разрезал я верёвку на связке газет.
Достаю первую и тут до меня дошло. Мой знакомый дал мне газеты своего сына. Националистические. Вот тебе тризубец, а вот тебе и портрет Бандеры. А под названием газеты лозунг большими буквами «Украина превыше всего». Женщина меня приняла за сторонника бандеровцев. Газеты в таком объёме нужны только для распространения. Наверное, подумала, что буду класть их в почтовые ящики или подбрасывать под двери квартир. Если бы она меня сдала ополченцам, то сидел бы я в «подвале», пока бы не разобрались. А как тут разобраться? Знакомого я бы не сдал – нельзя подставлять человека. А где взял – объяснить без него бы не смог. И поменяли бы меня как ярого националиста на ту сторону на какого-нибудь нашего попавшего в их подвал. И самое главное: все мои друзья и знакомые будут думать, что я сволочь.
Смеёшься? А мне было не до смеха. Представил я себе всю эту картину с последствиями и такой меня обуял страх. Сердце стучит, тошнит, виски давит – давление подскочило. Ноги ослабли – сполз по стеночке на пол. Руки трясутся. Хорошо, что квартирантка помогла – дала свои лекарства и от сердца, и от давления. Еле успокоился.
Что было потом с этой женщиной? В 15-м нашлись её родственники из Иркутска и забрали к себе вместе с котами. Звонят мне на праздники. Поздравляют. Недавно посылку передали. С продуктами…
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
1.
Когда мама заболела? Может, когда умер папа? Ольга помнила этот день. Зимний пронизывающий ветер… Донбасский ветер… Плакала Света, старшая сестра Оли, плакала Оля, и только мама стояла отрешённая, ко всему безразличная. Как будто хоронили постороннего человека, а не её мужа, с которым она прожила почти шестьдесят лет. На кладбище кроме родственников и нескольких соседок по дому никого не было. Все друзья-шахтёры, с кем Пётр Васильевич работал, давно уже переселились на кладбище. Восемьдесят лет для шахтёра возраст приличный, почти недосягаемый. Кто-то погиб в забое – аварии дело привычное. Но большинство умерло от силикоза. Забились лёгкие угольной пылью. Хрипят шахтёры, надрывно кашляют. Лёгкие в дырах, воздуха не хватает. Не жизнь, а мучение.
Сколько себя Оля помнила, папа болел – то лечился после аварии в шахте – чудом остался жив, то хватанул его инфаркт. Врачи тогда сказали маме: «Анна Ивановна, не тратьте денег на лечение, ваш муж не жилец». А не поверила им мама. Денег не жалела, по два-три раза в год ездил Пётр в санатории, ел по часам, занимался гимнастикой, не пил, не курил, диеты соблюдал. Выздоровел, да так, как будто никогда и не болел. Больше тридцати лет прошло, как его врачи похоронили. Та врачиха, которая советовала экономить деньги, кстати, ровесница отца, уже давно лежала на кладбище. И жил бы Пётр ещё долго, если бы не переоценил свои силы – закинул на плечо мешок с картошкой и понёс к себе домой на третий этаж. В результате инсульт. Может, если бы не было этой войны или жил бы Пётр Васильевич в большом городе, он и преодолел и эту болезнь. Опыта борьбы с болезнями и желания жить ему было не занимать. Если бы… Пропустили врачи второй инсульт, и не стало на земле Петра Васильевича, труженика и оптимиста, человека, про которого никто и никогда слова плохого не сказал.
В отличие от отца мама никогда не болела. Некогда ей было болеть: работала на стройке, после рабочей смены бежала на шабашку – клеила обои и штукатурила в квартирах. Да ещё два огорода. Две дочки, три внука – всем нужно помогать, кому деньгами, а кому продуктами.
Нет, когда папа умер, мама ещё не болела. Вернее, признаки болезни ещё не были видны. Оля помнила, как после похорон, Максим, её муж, чтобы разрядить обстановку разговорил маму, и она рассказывала с мельчайшими подробностями, как она жила с родителями в колхозе, училась в школе, поступила на курсы маляров-штукатуров, после окончания которых её послали на работу в этот тогда ещё только строящийся шахтный посёлок. Как она жила на квартире вместе с другими девчатами и как к ним приходили знакомиться «женихи». Среди них был её будущий муж. Чем ей понравился Пётр? Взрослый – отслужил армию. Не пил и не курил. Сам родом из деревни, а значит к труду приученный. Рассказала, как Пётр опасался знакомиться с её отцом. Отец мамы был строгий и всю семью держал в ежовых рукавицах – неумех и лодырей и на дух не переносил. Всё она помнила великолепно и только на вопрос о Великой Отечественной войне не могла вспомнить ничего. Были ли немцы в её деревне, были ли бои за неё – никаких воспоминаний. Как отрезало. Всё помнит до мельчайших деталей и только здесь провал в памяти.
Наверное, надо было её забрать с собой в город, но она отказывалась.
– У меня здесь всё: могила Петра, квартира, огороды и хозяйство, – говорила Анна Ивановна. Под хозяйством она подразумевала холёного кота Матвея. Самое вкусное теперь доставалось ему. С ним она вела беседы, рассказывала ему о своей жизни, обсуждала соседку со второго этажа, которую Анна Ивановна откровенно не любила. За что? Она уже и не помнила. Всё осталось в прошлой жизни.
Странности в её поведении дочки обнаружили не сразу. Знакомая продавщица из поселкового магазина сообщил Свете, что её мать путается в деньгах – вместо купюры двести рублей даёт двухтысячную. – Хорошо, что я порядочная и чужие деньги мне не нужны. Мама ваша уже не понимает в деньгах ничего. Следите за ней...
После этого Света стала забирать пенсию мамы, и сама покупать в магазине всё, что маме было нужно. Мама не возражала. Вернее, даже не заметила этого.
Наступило время сбора урожая. Два огорода. Столько весной труда в них вложила Анна Ивановна, а сейчас даже и не вспоминала о них. Забыла...
Ночью мама прибежала к Свете, разбудила её и начала кричать: «Петя пропал! Не пришёл с работы! Надо бежать к шахте! Не дай Бог Петя в аварию попал!».
Светлана заплакала. Мама не помнила ни про похороны, ни про смерть мужа.
Вызвали поселкового врача. Врач поставил диагноз – деменция. Не лечится. Дальше будет хуже. Забывает, что было недавно, и хорошо помнит то, что было давно. Забыла она, что Пётр умер, забудет про свою жизнь с ним, забудет и то, что вы её дети. Говорите, что хочет к родителям? Потерпите, забудет и про них. Такая страшная болезнь. Как там у Пушкина? «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох иль тюрьма...».
Забывает... Настал день, и Анна Ивановна заявила, что ей нужно ехать «домой». Мама с папой ждут. Надо им помогать. Свою квартиру она уже не узнавала. Про Петра она уже не помнила. Дочки? Это её родственницы. Наверное, её тётки. Хорошие. Заботятся о ней. Но надо ехать домой!!!
Даже на любимого ею раньше кота Матвея она уже не обращала внимания. Будто кот и не её. Да что кот? Придёт Света к ней домой с новой едой, сама мама уже ничего не готовила, а еда вся на месте. Два дня мама ничего не ела. А когда поест под присмотром дочки, через полчаса уже и не помнит: ела или нет.
На семейном совете дочки, Оля и Света, решили, мама будет жить в Луганске вместе с Олей. Квартира у Оли большая. Всегда есть вода. Да и снаряды над головой не летят. Максим, муж Ольги, не возражал. По-хорошему надо было бы Анну Ивановну отвезти в её деревню и показать родовой её дом и могилы родителей, чтобы она убедилась, что ей ехать уже не к кому. Да как поедешь? Идёт война. Страну разделила линия фронта, границы и ненависть западенцев ко всему русскому. Поедешь – там и останешься. Тюрьма и СБУ по мне плачут, шутил Максим. Хотя какие шутки – Максим находился на сайте «Миротворец». Это у нас на Донбассе как орден, а на «Незалежной» путёвка за решётку, если конечно ты не согласишься на «сотрудничество».
Проводы были недолгими. Анна Ивановна уже никого не помнила, а те, кто помнил её, лежали на кладбище рядом с Петром Васильевичем или уехали к детям от войны подальше. Сумка с её вещами и пакет с документами – вот и всё её богатство.
2.
Аня проснулась, и сама для себя решила: сегодня надо сделать то, что она давно уже задумала – уехать домой. Конечно, здесь к ней хорошо относятся. Оля и Максим хорошие люди. Любят её, помогают, кормят. Смешные, правда. Думают, что Оля её дочь, а Максим зять. Какая дочь, какой зять? У меня нет детей. Возможно, они её далёкие родственники, просто она их не помнит. Да и не в них дело. Надо ехать домой. Папа с мамой ждут её. Нуждаются в её помощи. У родителей большое хозяйство. Есть две коровы, телята, овцы, свиньи, домашняя птица, пасека, огороды, сад. Ничего не забыла? Без её помощи им будет тяжело. Медлить нельзя. Когда Максим и Оля выходят из дома, то дверь они запирают на ключ. Изнутри не откроешь. А сейчас они дома. Спят. Выходной день – можно и поспать подольше. Взяла Аня свою сумку, засунула туда пакет с документами – и к наружной двери. Когда Аня приехала в Луганск, была ранняя осень. Ехала она без куртки и обуви, а сейчас за окном зима. Снег лежит. Наверное, холодно. Оля не обидится, если она возьмёт её шубку, сапоги и шапку. Потом вернёт. Главное – добраться домой.
Недалеко от подъезда, из которого выскочила Аня, стояла машина. Красивая. В машине сидел парень в военной форме. Аня постучала к нему в окно. Парень опустил стекло и вопросительно посмотрел на Аню.
– Мне нужно добраться до Рядовки. Не подскажите, где я могу сесть в автобус?
– Рядовка? – переспросил он. – Не знаю такую деревню. В каком это районе?
– В Сватовском. Старобельск. Мостки. Рядовка. Так можно до неё добраться.
– Сватовский район под Украиной. Это вам нужно на кольцо 50 лет Октября. Там стоят автобусы на КПП возле Станицы. Вам повезло, я еду в ту сторону и подброшу вас.
На кольце в ожидании автобуса на КПП «Станица» стояло сотен пять стариков и старух. И очередь всё увеличивалась.
Парень остановил машину, и некоторое время внимательно следил за очередью. А потом, обращаясь к Ане, сказал:
– Все сегодня не пройдут. И не стыдно им? Едут за украинской пенсией. Пенсией от бандеровцев. Их унижают, а они едут. Стоят сутками под палящим солнцем или мёрзнут на морозе. Бандеровцы-ВСУшники роются в их вещах, обыскивают, иногда даже и раздевают – вдруг что-то спрятали опасное в интимных местах. Издеваются. То, что издеваются ВСУшники, понятно – они враги. Местные жители – вроде свои, а хуже врагов. Всё через поборы. Опоздал на автобус – койка в сарае стоит, как трёхзвёздная гостиница. Проезд в автобусе – дороже такси. Без регистрации на территории Украины пенсию не дадут. Местные регистрируют всех желающих за большие деньги. У меня друг был на той стороне. Учились вместе. Он ко мне приезжал до войны со всей своей семьёй. Жили у меня, питались с моего стола. Какие вопросы? Друг. А началась война, моя мать решила получать украинскую пенсию. Как её ни отговаривал, упёрлась – не переубедишь. Моя пенсия. Я её заработала... Отпускать её одну я не захотел. Поэтому с ней вынуждена была поехать моя жена. Остановились они у моего «друга». Заплатили за два места, заплатили за регистрацию. Пригласили покушать? – Чая даже ни разу не предложили. Вот тебе и «друг». Вычеркнул я его из списка друзей. Трудные эти поездки. Трудные и опасные. В моём подъезде две соседки умерли от инсульта в очередях. Вы тоже за пенсией?
– Нет. Пенсия мне не нужна. Я еду к родственникам. Им нужна моя помощь. Им без меня никак, – ответила Аня.
– Если так – то я вам помогу. Отвезу прямо к КПП. Если надо ехать помогать, то надо ехать...
Расстояние от КПП ополченцев до КПП украинцев было небольшим, но пройти его мог не всякий. Взорванный мост заменила верёвочная лестница, по которой надо было спустится, чтобы пройти на Украину или подняться, если надо было вернуться в Луганск.
Как всегда, находились люди, которые зарабатывали на чужой беде. Не можешь стоять в очереди или идти, подвезут за деньги на инвалидной коляске. Надо – спустят вниз на верёвках. Надо – поднимут наверх. Не можешь нести вещи – понесут их сами. Любой ваш каприз за ваши деньги.
Аня прошла весь путь сама и даже не устала, но на украинском КПП её документы не «подошли». Не пустили. Нет вас в реестре, объяснили ей. Не зарегистрировались на сайте. Какой сайт? Какой реестр? Она и слов таких не знает. Идёт Аня и плачет. Горько. Навзрыд. Куда ей возвращаться? Она и адреса Оли с Максимом не знает.
Не доходя до верёвочной лестницы, её остановил мужчина. Почему её? Наверное, ему понравились шубка, сапожки и шапка, которые она взяла у Оли. Красивые. Дорогие. Видно, что у хозяйки таких сапог, шапки и шубки деньги есть. Ане мужчина сразу не понравился. Глазки бегают. В глаза не смотрит. Типичный жулик. Жил у них в деревне такой. Завхоз. Посадили за воровство.
– Не пустили? Не беда. Я за небольшие деньги проведу вас мимо КПП. Я местный. Станичанин. Речка замёрзла. Дальше будут дачи и поля. Километров десять пройдёте, и вы уже на Украине и вне патрулей. Выдержите дорогу?
– Я выдержу, но денег у меня нет.
– Нет денег – это плохо. Да ничего страшного. Я у вас на пальце кольцо обручальное заметил. Его будет достаточно. Отдадите кольцо мне, когда переведу вас на ту сторону.
Переходить границу вместе с Аней решились ещё девять человек. Мужчины и женщины. Может их тоже не пропустили, а может несли с собой что-то, что не хотелось показывать украинским воякам. Стоя в очереди, Аня слушала своего соседа:
– Если будет что-то ценное – отберут. Мало того, что отберут, так ещё и дело уголовное откроют – за контрабанду: перевоз ценностей через границу. Хотя непонятно, мы же по их утверждениям Украина и украинцы. Какая граница? Между Украиной и Украиной? Идиотизм!
Вышли вечером. После того как начало темнеть. Через речку перешли по льду недалеко от взорванного моста. А дальше след в след за проводником. Хорошо, что следы на снегу видны – не промажешь.
Прошли дачи. Затем поле, а за ним ещё одно. Потом проводник всех остановил и сказал: «За тем полем, что впереди нас, прямо за лесополосой будет трасса. Я сейчас отзвонюсь своему знакомому водителю, он вас и подбросит до Станицы. За деньги конечно». Он вытащил мобильник, набрал номер, дождался ответа и сказал на суржике. Часть слов на украинском, часть на русском языке:
– Микола. Чекай. 10 человек. До завтра. Завтра новых приведу.
Потом он вопросительно посмотрел на Аню и сказал: «Должок».
Аня сняла кольцо с пальца и отдала проводнику. Без сожаления. Зачем оно ей – она же не замужем. Пока отдавала, группа уже пошла вперёд через поле. Аня не стала торопиться, чтобы их догнать. Трудно идти – снега по колено. Замёрзла она и устала. Весь день на ногах и на морозе. Метров триста она от них отстала. Тем временем стемнело так, что Аня уже почти не различала впереди идущих. Внезапно она поскользнулась и упала лицом в снег.
И в это время началось. Из лесополосы раздались громкие хлопки и полетели красивые огоньки. Много огоньков. Очень много. И все они летели по направлению к идущим к ним навстречу людям. Когда они попадали в них, раздавались чавкающие звуки. Люди начали падать, но и в упавших продолжали лететь огоньки. Кто-то закричал, как будто ему было очень больно, но крик быстро стих. Из лесополосы появились фигуры. Они подошли к упавшим и включили фонарики. Раздалось ещё несколько хлопков.
Аня поднялась и пошла к ним. Подошла. Люди в камуфляже были заняты важным делом. Двое хлопцев в военной форме и с синими повязками на рукавах обыскивали упавших. Третий, самый старший из них, наблюдал за ними – что они ценного нашли и следил, чтобы они не засунули это «сокровище» в себе в карман. И только четвёртый, молоденький парень, смотрел на Аню с ужасом в глазах. От увиденного Аня впала в ступор. Вся группа стариков и старушек, с которой она шла, лежала на снегу, и вокруг их тел расплывались кровавые промоины. Горячая кровь растапливала снег. На нескольких телах отсутствовали головы. В них попали трассирующие пули. «Трассирующие» вспомнила слово Аня.
– Я уже это видела. Это уже было, – шептала она сама себе. – Когда? Сейчас вспомню. Теперь обязательно вспомню.
– Хлопци, шо вы робите. Ганьба вам, ганьба! – закричала Аня. Почему-то на украинском языке.
Хлопцы оторвались от мародёрства, и один из них направил на неё автомат.
– Отставить! – приказал старший по возрасту и наверное по званию военный. – Шуба на ней гарная. Испортим.
– Вспомнила. Хотела забыть, а вспомнила... Микола. Сало. Это ты? – спросила Аня у старшего.
– Микола Сало? – удивился тот. – Ты меня знаешь?
– Знаю. Конечно, знаю. Ты мой родственник. Из Рядовки.
– Родственник из Рядовки... Микола Сало... Это ты моего деда знала. Он тоже, как и я, Микола. Знатный был у меня дед. Порадовала ты меня, старая. Я его почти не знал. Он при коммуняках долго прятался. Поменял фамилию. И только тогда Украина обрела независимость, вернул свою родовую. Сало – настоящая украинская фамилия, так сказать, с национальным характером. Оттого, что прятался, проблемы были у него со здоровьем. Сошёл с ума. Помню, кричал: «Уберите детей!». Каких детей? Плакал. Ругался. А однажды мы нашли его повесившимся. Это москали его до самоубийства довели. Много, наверное, он русских мразей перебил. Настоящий патриот и украинец. Я тоже такой. Знаешь, «родственница», сколько я москалей и им сочувствующих пострелял? Раз идёшь мимо КПП – значит, есть что скрывать. Утаиваешь что-то. Нарушаешь законы Украины, а за это им смерть из моих рук. С собой они несут деньги, драгоценности. Всё нам в качестве награды за наш тяжёлый труд. Правда, и панам командирам процент перепадает, но мне не жалко. Они мне за это работать разрешают. Да речь не обо мне Расскажи мне лучше о моём отце.
– Настоящий украинец? Настоящие украинцы Берлин штурмовали. Фашизм разгромили, а не прислуживали врагам. И фамилия твоя настоящая не Сало, а Петренко. Твой дед Салом стал, когда пошёл служить в фашистскую полицию. Наверное, поэтому и не поймали – искали Сало, а не Петренко. «Уберите детей» кричал? Вспомнила я – это те детишки, в которых он стрелял из пулемёта, а потом ходил с винтовкой и разбивал прикладом головы тем, кто подавал признаки жизни. Наши соседи. А на смерть их обрекли только лишь за то, что их папы служили в Красной Армии. Снились они ему. А может и наяву приходили. Напоминали о смертных его грехах. Даже мёртвые, они не давали ему жить. Подонок он и предатель, и нет ему прощения. Иуда. И кончил жизнь как он – в петле. Стыдно мне, что у меня такие родственники. И ты такой же, как он. Кровавый убийца. Невинных стариков и старушек за деньги убиваешь. Яблочко от яблочки...
– Молчать!!! Ну, всё, родственница, договорилась. Заработала пулю, – прорычал Микола. – Шубу снимите. Шапку, сапоги. Они ей уже не понадобятся.
Двое хлопцев подскочили к Ане и сорвали с неё шубу и шапку, а затем, опрокинув её на снег, стянули сапоги. Микола подошёл к ней вплотную и навёл ствол автомата на её лицо. Аня зажмурила глаза, и раздался выстрел. Всё закружилась, и она потеряла сознание...
3.
– Вставайте, вставайте. Нам надо уходить, – кричал Ане в самое ухо паренёк. Тот самый, который смотрел на неё с ужасом, когда она подошла к этому месту, а потом стоял в стороне.
Аня встала и увидела, что Микола и два других солдата лежат в снегу. Мёртвые. И уже из их тел текла кровь, растапливая снег. «Каждому воздастся по делам его» – вспомнила Аня. Эту фразу любила говорить её бабушка. Тогда Аня не понимала её смысл, но теперь смерть этих извергов открыла её смысл.
Хлопец помогал Ане сначала надеть сапоги и шубу. Затем нахлобучил на неё шапку. Сунул в Анины руки её сумку и стал тянуть в сторону лесопосадки. «Я не знал, чем они занимаются. Не знал. Как стыдно. Микола – мой отец. Бросил он нас, как только я родился. Никогда не помогал. Да что не помогал? Ни звонка, ни письма. Мы уже думали, что он умер. А два дня назад в гости к нам явился. Стал учить нас, как правильно надо жить. Стал говорить моей маме, что сделает из меня человека. Научит, как зарабатывать деньги. Буду его личным шофёром. Мы думали – проснулась в нём совесть. Как бы ни так. Он и его друзья-душегубы – убили стариков и старушек. За деньги и побрякушки. Как мне теперь жить? Во мне течёт дурная кровь. Не хочу быть таким, как он. Мне теперь деваться некуда. Поймают – убьют страшной смертью. Запытают. Лучше замёрзну в полях. Маму только жалко. Один я у неё. Сейчас выйдем на дорогу. Вызову такси и поедете вы в свою Рядовку».
– Как тебя зовут хлопец?
– Иван.
– Дурная кровь? Ваня, у меня такая же. Но я не стала плохим человеком. Работала. Люди меня уважали. И у твоих дедов, хоть и двоюродных, но кровь твоя. Немцев победили. Страну отстроили. И ты поступил правильно. Некуда идти? Возвращайся по моим следам и иди в Луганск. Дорога чистая, без мин. Там расскажи всё, как здесь было, что меня спас. Скажи, что хочешь воевать против фашистов. Тебе поверят. Иди и не бойся.
Ваня остановился, вернулся к телам и начал рыться в вещмешке, куда сбрасывалась хлопцами вся их «добыча». Увидев удивлённый взгляд Ани, пояснил: «Нужна гривна или доллары. Много. Я довезу вас до трассы. Вызову такси, но надо оплатить дорогу до вашей Рядовки. С вами я не поеду. Правильно вы сказали – надо идти к своим. А свои это те, кто против фашизма».
Сразу за лесополосой на просёлочной дороге стоял военная машина. Ваня вызвал по мобильному телефону такси, посадил Аню в машину, сам сел за руль и поехал к назначенному для таксиста на трассе километру. Приехали быстро, но такси уже ждало Аню. Иван пообещал таксисту хорошую оплату за поездку. Не каждый день такие деньги предлагают. Согласился быстро приехать и подождать, если опоздают. Ваня расплатился с водителем и пожелал Ане добраться домой, а она ему пожелала сделать удачно всё то, что он задумал.
До Мостков доехали довольно быстро. На КПП стоявших, на въезде и выезде в каждом городе или большом посёлке их не досматривали. Глянут через стекло на Анну и машут рукой: проезжайте, не задерживайте. А вот за Мостками ждала неприятность – снег сначала днём подтаял, а затем к ночи замёрз. Не дорога, а каток. Закрутило такси, завертело и сползла машина в кювет. Хорошо, что не разбились. Вышел водитель из машины. Покачал головой и сказал: «Приехали. Буду ждать транспорт, чтобы вытащили. Надо ждать. Утром обязательно будут машины. В машине тепло. Не замёрзнем»
Сколько километров от Мостков до Рядовки? Двенадцать. Зачем ждать и так дойду – решила Аня и пошла по дороге домой. Дома ведь её ждут! Мама и папа!
Под утро она дошла к родной деревни. Рядовка! Погода испортилась окончательно. Вьюга. Сыпал безостановочно снег и порывы ветра били ей прямо в лицо. Видимость в пределах пяти-шести метров. А зачем ей видимость? Она придёт домой и с закрытыми глазами. Всё здесь знакомо. Вот здание школы, а там дальше, если идти по улице, будет и её родной дом.
Если бы не вьюга, то Аня увидела бы, что двери в школе забиты крест-накрест досками, а в окнах отсутствуют стёкла, что все дома по улице, по которой она шла, брошены хозяевами. Колхоз-миллионер, которому завидовали другие деревни при советской власти, был разграблен и убит новыми хозяевами жизни. Нет работы для крестьянина, а значит, нет и жизни в деревне. И стали уезжать жители из её деревни в поисках лучшей жизни. И подались люди в города. Кто-то поехал в Россию, кто-то на чужбину – батрачить на панов. Вымерла Рядовка, как и многие другие украинские деревни...
Каждый новый шаг давался Ане трудней и трудней. Устала Аня. Двое суток на ногах. Не спала. Не отдыхала. Не ела. Вот и её дом. Во дворе старая груша, лавочки и огромный стол, за которым собиралась летом её семья. «Сейчас посижу немного и пойду в дом. Заждались они меня», – Аня присела на лавочку и в этот моменты силы покинули, и закружилась голова. А на крыльце дома уже стояли её родители, дед с бабушкой, дядья, братья и сёстры, племянники, дочки с зятьями, её внуки, и её Пётр, её Петенька... И все ей улыбались и хором говорили: «Аня вернулась. Она уже дома. Аня вернулась». И зима перестала быть зимой, а стала весной. И зацвела столетняя груша. Тепло, хорошо, радостно. «Я вернулась домой. Я – дома…».
4.
За окном протяжно и тоскливо выла собака. Выла, как на покойника. Хотя откуда покойник? На всю деревню осталось столько жителей, что их можно было по пальцам рук сосчитать. Андрей Петрович уже несколько раз выходил из дома и ругал её, но та не унималась. Выла и выла. «Может, чувствует мою смерть? Надо спустить её с цепи, – вдруг решил Андрей Петрович, – я умру, и она умрёт на цепи от голода. Пусть лучше побудет на свободе, на старости лет. Хорошая, умная собака. Всегда послушная. И что с ней произошло? Воет и воет». Андрей Петрович накинул на себя ватник, одел валенки и вышел из дома. Увидев его, собака на мгновение перестала выть, но потом продолжила с удвоенным рвением. Андрей Петрович отстегнул цепь от ошейника, и в уже секунду она рванулась к воротам и, повернувшись к хозяину, стала призывно лаять, как бы показывая ему, что калитку надо открыть. Когда калитка была открыта, собака рванула по улице. Пробежав метров тридцать, она остановилась и опять стала призывно лаять, приглашая хозяина следовать за ней. Наконец возле брошенного дома она остановилась. Остановилась и опять завыла. Андрей Петрович зашёл во двор и остолбенел. Возле старой груши, где ещё сохранился стол и лавочка, он увидел человеческую фигуру. Женщина. Пожилая. Она сидела на лавочке, опираясь спиной на стол, и снег лежал на ней плотным слоем. Давно сидит. Подойдя к ней, Андрей Петрович понял, что она умерла.
Его поразило её выражения лица – счастливое и умиротворённое. Незакрытые глаза глядели на крыльцо дома. Рядом на лавочке лежала сумочка. Порывшись в ней, Андрей Петрович обнаружил паспорт умершей. Пролистал его. Посмотрел год и месторождения, прописку. Прописка ЛНР, а родилась в Рядовке. Наша. Рядовская. Судя по всему, в этом доме жили её родственники – тётка Мария, племянница женщины, и два её сына. Один сын погиб в луганском народном ополчении, а другого насильно мобилизовали в ВСУ. Там и сгинул. Пропал без вести. А Мария от горя и померла в прошлом году. К ним Анна Ивановна и шла. Наверное, не знала, что здесь такая страшная беда. Что теперь с ней делать? Живёт она, судя по прописке, на той стороне. Родственникам не сообщишь. Надо хоронить её самому. Хочешь, не хочешь, а надо отдать женщине свою яму. Её Андрей Петрович заготовил на кладбище для себя ещё летом, понимая, что если он умрёт зимой, то яму копать будет некому. Остались в деревне только дряхлые старушки. И гроб у него есть. Стоит в сарае. Тоже себе готовил. «Похороним, как подобает. Соседок позову. Они молитвы почитают, а я стол накрою. Помянём рабу божью Анну Ивановну. Ну, а ты, Андрей Петрович, знай: умирать тебе этой зимой никак нельзя, – подытожил свои мысли Андрей Петрович, а потом посмотрев на Анну Ивановну, спросил сам себя: – Зачем она в своём почтенном возрасте, одна без сопровождающих пришла к своему дому чтобы возле него умереть? Зачем? Кара ли это Бога или его промысел?».
***
Ополченец, с позывным «Снайпер», вернулся в строй. Хороший день – наградили медалью ЛНР «За отвагу». После команды «Вольно» строй распался и все стали поздравлять Ивана с заслуженной наградой.
– О чём задумался «Снайпер»? – спросил его командир.
О чём? Иван часто думал, что бы с ним было, если бы он не встретил тогда свою дальнюю родственницу, настоящую родственницу, Анну Ивановну. Мужественную, честную женщину, которая наперекор всем бедам шла домой. Женщину, которая изменила его жизнь. Женщину, которая помогла ему стать на правильный путь. А он её не подведёт – станет настоящим человеком.