Марк НЕКРАСОВСКИЙ. МАЧО. Рассказы

 

Марк НЕКРАСОВСКИЙ

МАЧО

Рассказы

 

ЛЮБОВЬ И ГОЛОД

 

«Чёрт знает, что! Третий раз читаю и ничего не могу запомнить», – Сашка Буровой захлопнул учебник и бросил его под кровать. И не удивительно – как тут запомнишь, если все мысли только об одном. «Еда-а-а…».

Комната 3705 общежития пединститута уже две недели сидела на голодном пайке. Разговоры о еде – табу. Только за упоминание о ней соседи по комнате могут и морду набить. Сашка посмотрел на них. Каждый старался по-своему отвлечься от желания что-нибудь съесть. Юрчик и Вовчик играли в шашки на щелбаны, и понемногу у каждого лоб становился всё краснее и краснее. Лёха мучил гитару, пытаясь подобрать аккорды к песне «Яблоки на снегу». При этом он пел. Правда, в его интерпретации яблоки стали женщинами, которые по непонятной причине лежали на снегу – «розовые на белом». И с которыми он – Лёха, опять же непонятно почему, ничего делать не мог. Именно эта гитара и стала косвенной причиной их затянувшейся голодовки.

Чуть больше двух недель назад, когда все только приехали от своих родителей и даже не успели распаковать вещи, в их комнату ввалился студент четвёртого курса исторического факультета Андрей Волобуев с гитарой в руках. Для студентов-первокурсников (только Сашка перешёл на второй курс) его визит был неожиданностью. Обычно старшекурсники игнорировали первокурсников, а тут сам Андрей Волобуев обратил на них внимание. Андрей был легендой и гордостью всего исторического факультета: КВН, агитбригада, стройотряды – везде он был в первых рядах. А сколько девушек он покорил весёлым нравом! А как он играет на гитаре, а как поёт!

Волобуев оглядел комнату и, погладив гитару, спросил: «Ну что, оболтусы, кому передать эстафету? Я собираюсь жениться, но любимая поставила условие, чтобы я избавился от гитары. Не доверяет. И правильно делает. Я вам, оболтусы, даю не рыбу, а удочку. Не поняли? С этой гитарой я четыре курса был не голодный. Знакомишься с девушками из нашей общаги, узнаёшь комнату и напрашиваешься в гости, вроде как бы просто поиграть на гитаре и попеть под неё. Только надо приходить, точно рассчитав время. Не раньше и не позже. А именно тогда, когда ужин уже почти готов. Так сказать, к столу. И песен тоже много не надо. Четыре-пять, а иначе еда может остыть. Или кто-то ещё к ним в гости забредёт на музыку. А нам конкурентов не надо. Главное не перепутать, как их зовут, и составить график посещения – часто не надо – привыкнут. А ваш приход должен быть праздником…».

Ну как такой подарок не обмыть? Обмывали три дня, пока не закончились деньги. И только на четвёртый, страдая от похмелья, обнаружили источник неприятного запаха – нераспакованные сумки с едой. И все домашние курицы, свинина, колбаса и прочие мясные деликатесы были с великим сожалением отправлены в мусорный бак.

Началась эпоха голода. Сначала им везло и раз в день удавалось хоть что-нибудь поесть. Так как играть и петь под гитару никто пока не умел, то способ добычи еды был марксистским (недаром все жители комнаты 3705 учились на историческом факультете): изъятие у богатых в пользу бедных «излишков» еды. Для этого посылались разведчики на разные этажи общежития, и когда обнаруживалось, что какая-то из студенток готовит еду на общей кухне, то за ней устанавливалось наблюдение. И как только «дурёха» отходила хотя бы на несколько мгновений от плиты, кипящая кастрюля, пусть даже с недоваренной едой (но с едой!!!) уносилась в комнату. Дверь комнаты закрывалась на ключ, свет выключался, и в полной темноте, стараясь не стучать ложками, кастрюлю за пару минут делали пустой. В это время разгневанная хозяйка, она же «дурёха», бегала по этажам и кричала во весь голос: «Отдайте хотя бы кастрюлю. Сво-ло-чи!!!». Но это был глас вопиющего в пустыне. Отдать кастрюлю – это означало спалиться и вылететь из института, и поэтому с седьмого этажа общежития кастрюля выбрасывалась на улицу им. А.Матросова. Местные жители, наблюдающие за этим милым обычаем не один десяток лет, почему-то героизмом не отличались и предпочитали по этой улице не ходить, а если и была такая необходимость, то жались к домам, куда выброшенная посуда не долетала.

Но всё хорошее когда-то кончается – не прошло и несколько дней, как «дурёхи» поумнели. Готовящаяся еда ни на секунду не оставлялась ими без присмотра, и в комнате 3705 наступил голод. Настоящий и безжалостный. Какая учёба? Все мысли о еде. Хотя, если честно, Сашка Буровой голодал не только из-за того, что его соседи пропили деньги и испортились продукты. Просто на прошлой весенней сессии он получил на одном из экзаменов тройку и перестал получать стипендию, а отец запил и мама в этом месяце прислала Сашке денег под обрез. И денег наверняка бы хватило, если бы не день рождения преподавателя. Староста группы собрала деньги ему на подарок. Можно было денег не давать, но выделяться нельзя – в прошлом году уже выделился по такому же поводу, и в результате – тройка и отсутствие стипендии.

Если бы кто-то посмотрел со стороны, то в комнате 3705 всё было спокойно, но это спокойствие было наигранным. На самом деле все были готовы к действиям, как спортсмены на старте. Предыдущие экспроприации проводились по всему общежитию, и только секция комнаты 3705 оставалась нетронутой, во избежание обоснованных подозрений. Но голод – не тётка. И вот сейчас студентка пятого курса готовила огромную кастрюлю с настоящим украинским борщом, да и на сковородке что-то аппетитно шкварчало.

Обычно студентки пятых курсов, если не выходили замуж за городских, то жили в семейных общежитиях. Это вам не филологический факультет, где мальчиков раз-два и обчёлся, а истфак, где мальчиков и девочек пятьдесят на пятьдесят, то есть поровну. Именно поэтому процент незамужних на факультете был минимальным. Свадьбы на факультете проходили сезонно. И, конечно, не из-за чувства коллективизма, а по большой любви и необходимости – после летней практики в пионерских лагерях или после обязательных колхозов. Где-то к третьему-четвертому курсу, осознав ошибки молодости, колода женихов и невест тасовалась, и возникали новые браки. Некоторые особо прыткие успевали выйти замуж в третий и даже в четвёртый раз, создавая проблемы распознавания для преподавателей – Кривцова, она же Степанова, она же Буркова, она же… Как тут запомнить?

Эта студентка была исключением из правил. Поступив в институт по направлению из глухой деревни, где историю, математику и английский язык читал учитель физкультуры, она с трудом преодолевала барьеры сессий. Каждая сессия была войной на выживание, а каждый экзамен атакой на дот. В этой атаке принимала участие вся её семья. Преподавателям привозили домашнее сало, мёд с собственной пасеки, яйца, кур, индюшек – всего и не перечислишь. Взятки советский преподаватель не брал по определению, но от подарков не отказывался. Но пришло время думать о будущем. Пятый курс – последний, а мужа нет. А из деревни вся молодёжь уехала, так и будет всю жизнь куковать одинокая. Мужа в городе нужно искать или среди студентов, но с городскими девчонками конкурировать трудно – они и одеты по-городскому, и манеры у них городские. Да и внешность для города у неё подкачала – небольшого росточка, в теле, как говорят, всё при ней. Это в деревне худые и длинноногие не котируются – не родить, не в огороде пахать. А здесь, в городе, её даже и не замечают. Хотя эта пятикурсница держалась достойно – на танцы к «тем, кому за тридцать», не бегала. Видно, смирилась.

Голод обостряет чувства. Вот и всё. Конец надеждам на ужин. Страдальцы из 3705 услышали щелчок выключаемой печки. Не отошла. Не дура. И в этот момент стук в дверь. «Мальчики, к вам можно? Вы мне не поможете? Я тут наготовила на всю мою комнату. А соседки домой уехали. Жалко, если всё испортится. Помогите съесть». Да как тут не помочь? Конечно, поможем. Есть всё же Бог на свете. Есть. Если бы мамы Юрчика и Вовчика, Лёхи и Сашки Бурового увидели, какой хороший аппетит у их детей! Пять минут – и огромная кастрюля пуста. Да так, что и мыть не надо – хлебом стенки вытерли. И мясо со сковородки вместе с картошкой умяли. Помогли. Герои.

И учёба сразу у Сашки пошла, и песня стала у Лёхи получаться. Жизнь в одно мгновение наладилась. И на следующий день Оксана (так звали соседку) провозилась два часа возле печки и всех их пригласила помочь. Не отказали. Помогли. Зачем она это делает? Да кто её знает. Может, на повара решила переквалифицироваться и в городе остаться. А что – учителей избыток, а хороших поваров всегда недостаток. Мальчикам-то какое дело. Покормили – и прекрасно.

На третий день запахи от готовящейся еды вызывали обильное выделение желудочного сока обитателей комнаты 3705, вот и печку Оксана выключила – сейчас позовёт помогать. А мальчики и не против. Минута, две, пять… Не зовёт. Более того – в её комнате явно слышится мужской голос и стук ложки об тарелку. А Сашка Буровой где? Это же его голос. Предатель. Штрейкбрехер. И били бы всей комнатой Сашку со всей пролетарской ненавистью, с какой голодные бьют сытых, если бы он в этот день вернулся в свою комнату. Но Сашка не вернулся ни в этот, ни в другой, а застрял у Оксанки на три недели.

Три недели она кормила его как на убой. Почему он остался? Может, испугался праведного гнева своих товарищей? Или просто устал голодать? История умалчивает. Но ровно через три недели Оксанка сходила в аптеку за тестом на беременность и, убедившись, что её подозрения обоснованы, отправилась в деканат, где по знакомству получила журнал успеваемости группы Сашки Бурового. Успеваемость Сашки её, конечно, не интересовала, а вот адрес проживания его родителей она аккуратно переписала…

В тот день Иван Васильевич Буровой проснулся с острым желанием опохмелиться. Голова раскалывалась, во рту всё пересохло, глаза с трудом открывались. Где бы подлечиться? Денег нет. Клавка в долг самогон не даст. Кум? Кум сам такой же. У жены не допросишься, да и нет у неё ничего. Продать нечего. Прямо хоть в петлю лезь…

Раздумье прервал дверной звонок. Долгий, настырный. «Сейчас ты у меня получишь», – решил Иван Васильевич и потащился к входной двери. За дверью стояла незнакомая девушка с двумя огромными сумками в руках. «Можно?» – спросила она и, не дожидаясь ответа, зашла в квартиру. Так же бесцеремонно она прошла на кухню и стала опустошать свои сумки. Сначала на столе появился приличный ломоть сала. Домашнего. С мясными прожилками. Затем кольца домашней колбасы, остро пахнущие чесноком. За колбасой последовали соления, консервации. Всего и не перечислишь. И в завершении, когда места на столе уже и не осталось, девушка извлекла две бутылки водки. И не какой-нибудь, а «Столичной»! «Иван Васильевич, – сказала она, – давайте выпейте за знакомство. Меня зовут Оксана, и я жду от вашего Саши ребёнка». Иван Васильевич с трудом проглотил густую слюну: «Оксаночка, доченька. Если мой подлец не женится на тебе, я оторву ему и руки, и ноги…».

Что делать? Сашка Буровой, конечно, не Герцен, но этот вопрос стал для него ребром. Слишком мало времени, чтобы что-то изменить. Родители назначили свадьбу, ресторан заказан, составлен список гостей, гости приглашены. Что делать? И вдруг как озарение – армия. Вот его спасение. Два года ведь не срок. Пролетят – и не замечу. А там, что будет – то будет. Решено.

Военком, услышав необычную просьбу, даже прослезился: «Да, сынок, сначала армия. Ну, а девушки потом. Когда свадьба? 25-го? А мы тебя заберём 10-го. В какие войска хочешь? В десантники? А прыжки с парашютом у тебя есть?».

Сашка Буровой с самого детства мечтал стать десантником. Особенно после фильма «В зоне особого внимания». Ведь стать настоящим мужчиной можно только после десантуры, а не после стройбата. Ведь недаром Сашка почти год ходил в аэроклуб, где складывал и раскладывал парашют. И всё ради одного прыжка с самолёта. И тогда его заберут в десант. Первого прыгнет, 10-го в армию и – прощай, Оксана, навсегда…

Человек предполагает, а Господь располагает. Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Сашка прыгнул с самолёта, и парашют раскрылся, а вот приземлился неудачно. Перелом ноги в двух местах. В армию он не попал. Пока нога заживала, успел жениться и перевестись на заочный. Оксанка родила мальчика. Богатыря. Четыре двести. Вот что значит домашнее питание. Ребята из комнаты 3705 получили важный жизненный опыт, осознав, что бесплатный сыр бывает только в мышеловках. Сашку они часто вспоминали и жалели. Пропал Сашок…

А через два года Сашка появился на факультете. Раньше он был худой как щепка – на чём только штаны держались. Лучший бегун на курсе. А сейчас и не узнать. Идёт как уточка – медленно, с ноги на ногу переваливается. Пузо. Второй подбородок. Щёчки из-за спины видно. Довольный. Важный. В коричневом костюме и галстуке в крупный красный горошек. На пиджаке значок депутата районного совета.

– Как ты? – спросили мы у него.

– Какой же я был дурак. Зачем сопротивлялся? Такая семья, такой быт!

 

МАЧО

 

Мои отношения с женщинами? Нормальные отношения. Как у всех нормальных и порядочных мужчин. Полюбил я в молодости девушку, свою однокурсницу. Ухаживал за ней. Сделал ей предложение руки и сердца. Женился. Прожил и с ней почти тридцать лет. Умерла от рака. Я ей не изменял. Зачем измены, если я люблю свою жену, а она меня? После её смерти тяжело мне было без неё. Места себе не находил. Мысленно беседовал с ней, советовался. А потом началась война. Стало не до женщин.

Помнишь, как обстреливали город? Сначала били куда попадёт, а потом, когда появились наводчики, то прицельно по целям. Цели в основном гражданские, не военные, и чтобы было побольше жертв.

В тот день обстреливали центральный рынок. На этом рынке торговали всем. Мясной павильон и рыбный. Павильон строительной мелочёвки и техники. Овощи, одежда. Всё можно было найти на центральном рынке. Всё, кроме соблюдения техники пожарной безопасности. Ряды киосков с узкими проходами. По которым пожарная машина проехать не могла. Да что машина, два человека разойтись не могли. Почему это допустили? Чем больше киосков, тем больше заплатят за аренду земли, больше рыночные сборы. Больше прибыль. А пожара может и не быть.

Вот туда, в этот хаос киосков, и начали ложиться снаряды. Один за другим без счёта. Вспыхнули киоски как свечки. Спасать товар? Себя бы спасти. Я потом видел киоск, где продавали стеклянную посуду. Стекло от жара расплавилось в большие комки. Так что рассказы бандеролюбов о том, что рынок мы сами обстреляли, чтобы ограбить, не соответствует истине.

Я в это время шёл мимо рынка с его тыльной стороны и попал в самое пекло. Во время обстрелов что надо делать? Бежать подальше? Неправильно. От осколков не убежишь. Срежут. Убьют или ранят. Хорошо если ранят легко, а если в грудь или по артерии. Истечёшь кровью. Врачей не дождёшься. Связи мобильной нет – нет и выезда скорой помощи. Повезёт, если рядом будет ополченец с рацией, а так смерть.

Я такую смерть видел в центральном переходе. Парню осколок попал в грудь. Рана фонтанирует кровью.  Его девушка истошно кричит, а чем поможешь? Я после этого из дома без жгута, рулончика бинта и ваты не выходил. Так что бежать нельзя. Надо найти углубление – яму, канавку – и лечь в неё. Убьёт только прямое попадание снаряда или мины. А так спасёшься.

Я эту канавку заприметил сразу. Удобная. Глубокая. Я в ней спрячусь наверняка. Рядом с моей канавкой стоит женщина. Застыла как столб от страха. А может и не от страха – может ей интересно как снаряды летят и взрываются. Я недолго думая схватил её в охапку и рухнул вместе с ней в канавку. Для одного канавка хороша, а для двух маловата. Чувствую, моя попа торчит над канавкой. Все осколки будут мои. Поэтому после каждого взрыва я плотно сдавливал женщину подо мной. Взрывы шли один за другим, и я с такой же частотой вдавливал женщину в канавку.

Наконец взрывы прекратились. Наступила тишина? Нет, тишиной это назвать было можно только с натяжкой. Слышен был треск киосков, пожираемых огнём пожара, крики раненых… Я ещё полежал с полминуты, чтобы убедиться, что обстрелы прекратились, а только потом встал сам и помог женщине встать. Стоим мы, смотрим друг на друга. Всё-таки мы друг другу не чужие – в одной канавке прятались. Женщина немолодая, замученная войной – нет макияжа, волосы, некрашеные и видна седина. Неожиданно она шагнула ко мне, обняла и поцеловала. Подумала и сказала: «Вы спасли мою жизнь, но это не главное… Жить мне не хотелось, стояла и ждала свою смерть. А зачем мне жить? Жизнь проходит, золотое время. А я ненакрашенная – старуха старухой. Мужчины даже не смотрят в мою сторону как мужчины. А вы настоящий мачо. Вокруг война, смерть, а вы настоящий мужчина. Вы вернули мне желание жить. Спасибо».

Она поцеловала меня ещё раз и ушла. Я, кстати, её больше никогда не видел. Наверное, уехала из города. Стою я, и гордость распирает меня. Мачо – это как орден. Не каждого мужчину так назовут. Иду я по городу и смотрю на женщин уже по-другому. Как настоящий мачо. И женщины смотрят на меня по-другому – с интересом. Пришёл домой. Посмотрел на своё отражение в зеркале – действительно, мачо. Смотрю, а штаны и рубашка вся в копоти. Надо застирать. Снимаю, а из кармана штанов выпадает китайский фонарик. Я про него и забыл. Так вот в чём дело. А она подумала… Вот тебе и мачо. Недолго я им был. Недолго.

г. Луганск