Анатолий САЛУЦКИЙ. «БОЛЬШОЙ СТИЛЬ» И ОТВЕТ АЛЕКСЕЮ ТАТАРИНОВУ. В развитие темы о литературной критике

 

Анатолий САЛУЦКИЙ

«БОЛЬШОЙ СТИЛЬ» И ОТВЕТ АЛЕКСЕЮ ТАТАРИНОВУ

В развитие темы о литературной критике

 

Вторую конференцию литературных критиков «Большой стиль» ждали с интересом. Я бы сказал, с большим интересом. За минувший год в писательском сообществе случилось столько переломных событий, изменивших статусную иерархию, а критерии литературного успеха столь сильно переменились, что понятие «Большой стиль» стало ещё более актуальным. Оно изначально содержало в себе не только художественное звучание, но и общественную составляющую. А её значение возросло.

Оправдались ли ожидания?

Отвечая на вопрос, прежде всего надо отделить главные, сущностные аспекты конференции от её, так сказать, «внешнего образа».

И главную, ключевую тему начать с доклада профессора Кубанского университета Алексея Викторовича Татаринова. Именно его первое слово должно было содержать оценки и установки, на основе которых русской литературе предстоит осваивать военные и послевоенные реалии России. И, на мой взгляд, запевала конференции свою задачу выполнил вполне, дав глубокий анализ современного литературного процесса. Его очень интересный насыщенный доклад есть в СМИ, пересказывать незачем. Но, как ни грустно это признать, именно (или только?) заглавное выступление Татаринова, которое по уровню осмысления проблем было намного глубже других речей, позволяет говорить об успехе конференции в целом. Ибо мои опасения об излишней академичности дебатов, в ущерб предметному анализу текстов, претендующих на звание «Большого стиля», увы, оправдались.

Ситуация в общем-то понятна. Само понятие «Большой стиль», очень удачное, по смыслу противостоящее сугубо пиаровскому топониму либеральной «Большой книги», было выдвинуто именно Татариновым, который отверг попытки объявить «Большой стиль» просто литературой переломных лет и наполнил его содержанием, отражающим суть нашего времени. Если позволительно такое сравнение, напомню, что Большой стиль сталинской эпохи после великой Победы 1945 года проявился в московских высотках. Вот о строительстве таких «высоток» литературы и ведёт речь Алексей Викторович.

Но была в его докладе особая нота, которая придала злободневное звучание теме о литературной критике. Процитирую абзац, в котором Татаринов, в свою очередь, цитирует меня:

«Недавно появилась программная статья Анатолия Самуиловича Салуцкого «Смена матрицы. Литература: время обновления». Там много интересного, почитайте. Салуцкий пишет о «вырождении литературной критики». Один из симптомов: «в критику массово ринулись литературоведы, вузовская доцентура и профессура, составившие чуть ли не большинство докладчиков первой конференции «Большой стиль». Впрочем, вторая, похоже, в этом смысле превзойдёт её…». Там досталось и мне, правда, без фамилии: «в анализ современной словесности массово устремились (…) знатоки зарубежной литературы, страдающие красноречием, исследователи литературных апокрифов, умеющие зорко всматриваться в эсхатологические дали». К «осмыслению жизненных явлений» литературоведы, по мнению Анатолия Самуиловича, не готовы».

Снимаю шляпу перед Алексеем Викторовичем, который в интересах анализа важнейшей литературной проблемы «узнал себя», хотя мог бы этого не делать, никто бы его «не заметил». Но Татаринов поступил согласно постулату Карла Юнга: если человек убеждён в своей правоте, он обсуждает противоположную точку зрения без негодования. И Алексей Викторович в своём докладе счёл нужным «взять на себя» ответ на мой вопрос, что вызывает искреннее уважение.

Однако уважение не устраняет несогласий.

Вузовские филологи, занятые теоретическими темами, не всегда понимают смыслы и сути происходящего в стране, а потому не ищут их в литературе и не требуют их от писателей. Помнится, после статьи «Государство и литература» некая учёная дама, увлечённая умоверчениями метамодернизма, но далёкая от понимания природы власти, упрекнула меня в том, что «даже в названии статьи у вас на первом месте государство, а не литература, не интересует вас развитие литературы как таковой». Возможно, это в некотором роде крайний случай, но факт остаётся фактом: вузовские критики слабо откликаются на глубинные проблемы реальной жизни, поднятые литературой, предпочитая общую риторику.  

В качестве серьёзного примера могу привести рецензию самого Татаринова на замечательный роман Бориса Можаева «За чертой» – о начале трагических событий на Донбассе. Критику этот роман даёт блестящую возможность высказать своё мнение о глубинных противоречиях того запутанного времени. Но Татаринов, отмечая несомненные достоинства романа, уходит в тему, как он пишет, для него близкую, размышляя о божественных аспектах в повествовании Можаева, напрямую с шумами времени не связанных.

Впрочем, в этом ответе Алексею Викторовичу я не намерен разбираться, кто и в какой мере прав. Истина в другом, совсем-совсем в другом, согласно Толстому, она в подробностях. А подробности таковы.

Хотим мы или не хотим, но сегодня вузовские литературоведы и филологи задают тон в критике. Это объективная данность, и у неё свои причины. Вырождение литературной критики, о чём я писал, случилось прежде всего потому, что профессиональные зоилы попросту вывелись, превратившись в обслуживающий персонал, из крайней житейской нужды на разные лады пиарящий книги, способные принести прямой или косвенный заработок. Надо смотреть правде в глаза: литературная политика последних десятилетий привела к тому, что критикам не на что жить, и это огромная проблема для нового Союза писателей России. А вузовские филологи, дай им Господь, на окладах, они свободны в творчестве.

И речь вовсе не идёт о вульгарном принижении их роли или ослаблении их влияния на литературный процесс. Наоборот, в объективно возникшей ситуации именно они становятся тягловой силой и авангардом новой грядущей критики. Вопрос о филологической доцентуре и профессуре стоит не в осудительной, а как бы в назидательной плоскости: хорошо бы учёным мужам и дамам осознать, какую ответственность за судьбы литературы ситуативно возложило на них время, и, помимо научных рефератов, нырнуть своими творческими интересами в «кипяток» реальной жизни, чтобы возглавить начавшееся обновление литературы.

А уж как увлечь литературоведов интересом к глубокому познанию картины мира, пусть думают сами.

Однако, замах учёных, возглавивших главную на сегодня критическую «отрасль» словесности, на мой взгляд, может выйти за пределы «Большого стиля». В нашей литературе идут очень интересные процессы – она начинает высвобождаться из пут западного проекта, который посредством миллиардной рекламы инфицировал Россию помешательством на гарри поттерах и властелинах колец, не говоря уже о матерных, похабных и прочих непристойных приманках. В повестке дня возрождение общественной морали, но для литературы это наипервейшее дело. А создание единого Союза писателей России возвращает литературе роль глашатая общественного мнения… Кто осмыслит эти процессы и разъяснит писательскому сословию, что вместе с державным переустройством российской жизни начинается и новая литературная эпоха? Для научного филологического сословия, которое, как сказано, по объективным условиям сейчас возглавило сферу критики, – это непаханое поле. Задумывается ли оно над общей литературно-общественной ситуацией?

И в этой связи важно, что Татаринов в своём докладе уделил внимание «росту самосознания» региональных писательских кланов. Ибо вопрос этот, гораздо интереснее, чем может показаться на первый взгляд.

Много лет либеральные писательские сообщества Москвы и Питера, на раскрутку которых не жалели бюджетных средств, считались центрами литературной жизни, а регионалы, в решающем большинстве традиционалисты, оставались на глухой периферии литпроцесса. Это размежевание приметно проявилось после начала Специальной военной операции, когда статусные писатели заделались молчунами, а регионалы активно поддержали её. Но шло время, прежние литературные бонзы подались в бега, став иноагентами, иные ушли в тихую внутреннюю литэмиграцию, а затем распался и оплот молчунов – АСПИР. Возник новый, единый Союз писателей России. И неожиданно выяснилось, что центрального литературного ядра, каким была кучка пригретых Минцифрой распиаренных премиатов «Большой книги» и «Ясной поляны», попросту не существует. Не могу твёрдо сказать о Питере, а в Москве творческого ядра, которое могло бы оказывать влияние на ход литпроцесса, точно нет. И «центр тяжести» российской литературной жизни переместился в регионы. Доклад Татаринова свидетельствовал именно об этом, хотя, мне кажется, сам Алексей Викторович этого не осознал, ибо по старинке жал на возрастание роли региональных писательских кланов. Куда ещё возрастать, ежели они уже главные!

Так же обстоит дело с литературными журналами. Да, в Переделкине всё ещё заседают «7 толстяков» – пул либеральных журналов, противопоставивших себя новому СПР. Но погоду в литературной периодике делают уже региональные толстяки – тоже не понимающие своей новой роли.

Я не случайно дважды нажал на «неосознание-непонимание». Ибо жизнь – это сплошная диалектика. Многолетнее пребывание регионалов на периферийных ролях, с одной стороны, побудило их повзрослеть, о чём говорил Татаринов, но с другой стороны слишком замкнуло их на местных интересах. Масштабные, смысловые, социальные темы всероссийского звучания стали им, мягко говоря, не очень интересны. Примеры такого рода уже есть. Но известно, в любой сфере «шапка Мономаха» тяжела, требуя расширять кругозоры.

И здесь самое время закольцевать тему. В конечном итоге разобраться с клубком новых литературных проблем могут, а возможно, должны именно литературоведы и филологи, в основном региональные, ринувшиеся в сферу критики. Больше некому. Разруха в системе ценностей и идеалов, возникшая в прежние годы, не преодолена, более того, в период СВО она обострилась из-за столкновения крайностей. И в борьбе за исцеление духа пришло время вывести литературу на ЛБС – линию боевого соприкосновения.

Вы готовы, господа профессора?

Теперь кратко о «внешнем образе» конференции «Большой стиль». Началась она, на мой взгляд, с шока. Представитель Литинститута с гордостью сообщил, что в институте провели обсуждение скандальной книги феминистки Васякиной по причине её популярности, и студенты осудили её. На «Большом стиле» эта информация выглядела чудовищно – вот, оказывается, по каким принципам в Литинституте подбирают литературу для анализа на семинарах.

Впрочем, конференция преподнесла много странных сюрпризов.

Её организаторы взвалили на себя и бремя модераторов, а что получается при таком уникальном смешении видов и жанров деятельности, думаю, объяснять незачем. Микс что надо! Ну, и результат вышел соответствующий, образно зафиксированный коллективным фото, на котором свыше ста молодых людей с бейджами участников конференции, в том числе блогеров, и, кстати, на 90% девушек, битком заполнили сцену большого зала ЦДЛ. А перед ними, чтобы не потеряться в толпе, вынуждены были опуститься на колено несколько настоящих критиков, в том числе Алексей Викторович Татаринов.

Символично, однако.

Но организаторы-модераторы, устроившие из деловой конференции «Большой стиль» дорогостоящее помпезное мероприятие, об этом, конечно, не подумали. И итог трёхдневному действу в одном из комментариев мудро подвела театральный критик Кокшенёва: «В «Большой стиль» с блогерами – это сюжет для дедушки Крылова».

Мне представляется, что в силу сказанного выше о главных, сущностных аспектах конференции «Большой стиль», в сегодняшних условиях её не грех проводить и два раза в год, созывая на совет представителей региональных писательских элит. Но, разумеется, проводить не в показушном дорогостоящем формате, а в сугубо деловом, профессиональном, на Комсомольском,13.