Владимир КРЫЛОВ. ГОЛУБЫМИ УКУТАЮСЬ ГРЁЗАМИ… Поэзия

 

Владимир КРЫЛОВ

ГОЛУБЫМИ УКУТАЮСЬ ГРЁЗАМИ…

 

* * *

по крыше февральское крошево сыпет,
от хмури и хвори слипаются веки
и вольные воды реки Миссисипи
уносят меня в город Тома и Бекки.
а в городе фраков и чепчиков белых
знакомые улицы пахнут маисом,
там Питер спасает свою Арабеллу,
а кролик дурачит наивного лиса.               
но прежнее кажется чем-то неважным,
а мир, как ботинок становится тесен,
несложно любому влюбиться однажды
в свои непростые, неполные десять. 
когда Ханнибал дымоходами зданий
закурит и выдохнет звездами в небо,
исполнится таинство первых признаний
под вечный мотив голубиных молебнов.
мне снится история Бекки и Тома
о времени первых больших испытаний,
и ветер вздыхает за стенами дома:
вес-с-сна нас-с-ступает,
вес-с-сна нас-с-ступает...

 

* * *

сквозь холод, проницаемый едва,
сквозь горечь, обретённую когда-то,
звучат и обрываются слова,
привычно не достигнув адресата.
 
не плачу, не прошу и не браню,
слова мои, беспомощные ныне,               
летят и ударяются в броню
глухой непробиваемой гордыни.

сквозь быт и пустяковость мелочей,
сквозь боль, что и сейчас не стала тише,
звучат слова, неведомо зачем,
звучат слова, которых ты не слышишь.

 

* * *

когда рассвет почти неуловим,
а ночь полна холодных интонаций,
нам не хватает смелости признаться,
что нет меж нами более любви.

бледнеет неба утреннего гладь
и ясно абсолютно для обоих,
что линии сюжета на ладонях
не могут бесконечно совпадать.

светает, а хотелось, чтобы свет
за шторами запутался и замер,
чтоб гордыми не встретиться глазами,
в пространстве, где причин остаться нет.

а утро зашумит и закровит,
и луч прорвется в комнату снаружи,
и мы вдруг ничего не обнаружим
важнее этой странной нелюбви…

 

* * *

бессонница – причина для морщин,
бессилием горчит остывший кофе,
беспомощные, медлим и молчим,
фатально приближаясь к катастрофе.
наверное, диктуется с небес
сюжет аллегорический и вечный,
в котором нас погубит хитрый бес
беспочвенно, бесстыдно, бессердечно. 
там будет тьма беситься за окном,
и майская метель кружиться в белом,
и пениться фалернское вино,
в таинственном кувшине Азазелло.
а мы умрем и в прожитом, и впредь,
шагнув бесславно в гибельную бездну...

бессмысленно влюблённым умереть,
бессильно для влюбленных не воскреснуть.

 

* * *

не тронь любви натянутую нить,
не рви, что стало тоньше паутины,
зачем, скажи, единое делить
на две неполноценных половины?

зачем искать в суждениях чужих
упрёки, что не делают нас ближе,
давай начнём хотя бы просто жить,
в уютном одиночестве не выжить.

давай беречь непройденные дни,
к былому не испытывая жалость,
сорви дыханье, голос, но не рви
привязанность, которая осталось.

 

* * *

Как всё-таки приятно на диване,
лениво погрузиться в сладкий сон,
накрыв лицо романом Мураками,
к примеру, или томиком Мюссо.

А после пробужденья окунуться
в наследия Флобера и Доде,
потягивая медленно из блюдца
на кухне ароматный каркаде.

Как славно на балконе, по-простому,
с Очаковым и парой отбивных
в шезлонге перечитывать Толстого,
без разницы которого из них.

И классно в дымке тающего света,
под пение влюбляющихся птиц,
сидеть над Камасутрой с сигаретой,
отряхивая пепел со страниц.

Читать бы бесконечно эти книжки
не жизнь, а натурально лепота…
Нельзя!
              Кредиты.
                             Школа и детишки.
Супруга.
                Две работы.
                                      Три кота.

 

* * *

Не помню где, но не забуду точно,
Когда я белобрысый карапуз
Тот запах ощутил кисломолочный
Впервые, а потом ещё и вкус.

И понял, что родился не напрасно,
А видимо, совсем наоборот,
Когда грибки, полезные ужасно,
Гурьбою устремились в пищевод.

По совести, мне большего не надо,
Довольно, как при отблесках зари,         
Живительно-лактозная прохлада
Приятно циркулирует внутри.

И сладостно из пластиковой чаши
Под шум автомашин или цикад               
Потягивать густую простоквашу,
Мечтательно взирая на закат.

Но в этот миг терзаем я не жаждой,
Души мне упоителен полёт.
Кто пил напиток этот хоть однажды,
Всегда меня, товарищи, поймёт.

 

* * *

Никого и ни разу не трогая
И не мысля ничуть о плохом,
Придавил ненароком микроба я
Накануне предметным стеклом.

Под холодной приборною линзою,
В асептической лёжа среде,
Глянул он на меня с укоризною,
Будто в душу нацелился мне.          

И с тех пор нелегко и непросто мне
И хронически снится в ночи,
Как он ножку свою девяностую,
Ковыляя домой, волочит...

 

* * *

голубыми укутаюсь грёзами,
будто вижу деревню, амбар,
стол дубовый накрыт под березами,
закипает рябой самовар.

небо убрано белыми рюшами,
солнце патокой льется с небес,
ароматного чаю откушаю
с конфитюром заморским и без.

да пройдусь по ухоженным пажитям,
по парам да по молоди ржи,
ощущая, сколь нужного нажито
и сколь важного можно нажить.

а весной всё в округе по-новому:
гуще кущи, прозрачнее пруд
и дородные девки дворовые
будто радостней песни поют.         

и писать тянет что-то полезное,
про деревню,
                        Саратов и глушь...

хорошо заниматься поэзией
с деревенькой в четыреста душ.

 

* * *

            Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
                                                             А.С. Пушкин

Когда-нибудь в трудах упорных,
В заботах творческих снуя,               
Свой монумент нерукотворный
Воздвигну, может быть, и я.
   
Не звал народ меня кумиром,
Но с одобренья высших сил,
Звук и моей нестройной лиры
В нём чувства добрые будил.

Хотя к чему любовью грезить,
И восторгаться: ох! и ах!
Вдруг окажусь я нелюбезен
В иных, возможно, временах.

И возопит потомок некий,
Мой опус умственный узря:
«Погиб поэт в тебе навеки,
И, слава Господи, не зря!».