Кристина ДЕНИСЕНКО 
Кристина ДЕНИСЕНКО
Я ТЕБЯ ИЗЛЕЧУ, МОЙ ХРАМ…
* * *
В узоры бессмертно распахнутых роз покрывала мамы,
В густую траву мягким фетром, примятую новой болью,
Роняли солёные капли два сомкнутых океана,
А розы безмолвно молились богам о душе бездольной.
И я становилась былинкой, простой и себе понятной,
Единой со всем, что к стенам дорогого мне дома жмётся.
Малиновый запах отвара от кашля встал над кроватью,
Как после хронической ночи – в оконце подсвечник с солнцем.
Мне снова тринадцать. Белел облаками небесный ситец.
Зима овивала снегами раздетых берёз колени.
И я выходила из дома искать ту себя, что осилит
Дорогу в затерянный мир, где стихами ложатся тени.
Писала в тетрадь о тебе, про тебя, про бронхит и звёзды.
А время коварно летело на юг перелётной птицей.
И всё бы неплохо. Бояться казаться нелепой поздно.
Но солью на розы из фетра стихи продолжают литься.
* * *
Мой щит – безразличие, глиняным блюдцем расколот,
И грозная крепость – дистанция, волнами смытый песок.
Я губка, впитавшая боль кротких слов весом в море.
Я туча над степью, сожжённой за мир и за что-то ещё…
Известия – стрелы с вороньими перьями, в сердце.
Небрежно наброшена вдовья косынка на грушевый сад.
Зачем столько мёртвых земле? Я смотрю и не верю…
Кресты за крестами войсками погибших мальчишек стоят.
Сочувствовать женскому горю больнее, чем саду.
Ведь женскую боль не уймёт никакими цветами весна.
В тылу материнские души живьём умирают,
Когда их детей возвращает в гробах с поля боя война.
НЕПРОШЕНЫЙ СНЕГ
Отражение тянется к солнечным бликам,
К запорошенной снегом картине двора.
Даже снег возвратился и заново выпал,
Будто я по зиме тосковала вчера.
Будто свечи палила из желтой вощины,
Чтобы снег возвратился живым с СВО,
Или кот грустных глаз не сводил благочинно
С хлопьев снега, штурмующих наше окно.
Снег вернулся. Ворвался метелями в город.
Будто с минных полей отпустили на час,
На рассвет, на апрельское утро, в котором,
Будто слёзы на стёклах, снежинки скользят.
Отражение смотрится призраком в душу,
И молчит громче взрыва кассетных ракет.
Почему ты, как снег, с СВО не вернулся?
Почему сообщений две вечности нет?
Не сойти бы с ума, не писать бы стихами
Про непрошеный снег и незваную боль…
Возвращайся живым. Я тебя умоляю,
Будто снегом, тобой любоваться позволь.
ТЕНИ БЕРЁЗ
Солнце закатное в снег опускает январские пальцы.
Рыжий муслин ниспадает каскадами с чопорных крыш.
Словно у страха глаза, велики тени тонких страдалиц.
Словно у входа в берёзовый храм ты несмело стоишь.
Тени сплетаются в невод судьбы, в сети выцветшей скорби.
Вышиты холодом буквы несобранных слов в белый стих.
Воздух прозрачен и чист. Грани времени воздухом стёрты.
Ветер в твоих волосах песнопением птиц голосит
Арию маленькой грусти, и чёрное кажется белым…
Тени берёз цвета горькой полыни склонились в мольбе.
Вижу тебя через стёкла сошедшей на землю метели!
Помню тебя через тысячи заново прожитых лет на земле.
* * *
Октябрём размывает следы грязных туфель и слов,
Не плохих, не хороших, а просто непрошеных
В гавань сердца стелиться и плакать порошами,
Вызывать то ли боль, то ли жалость на призрачный бой.
День настолько дождливый, что мыслей зеркальная гладь
То прозрачней, чем лёд, то страшнее затмения.
Я могла бы родиться луной в ночь осеннюю
И не знать, как мяукает кот, когда просит тепла.
Не казалось бы утро вечерней зарницы мудрее,
Лес, раздетый до нитки, не трогал бы горестно,
Родники разносили бы свет лунной повести,
Обтекая углы мхами вышитых чёрных камней.
Не вела бы кривая стезя в час, где поздно ценить
Даже осень в продрогшем саду сельской местности.
Не далось мне родиться луной в ночь чудесную,
Но мне выпала доля всей гаванью сердца любить
И терновника синие слёзы, и сумрачный вид,
Две тропы, что сплетаются в узел у кладбища,
И лохматого пса, чьи глаза умоляюще
Смотрят в душу, которую я прихожу навестить.
МЕЛЬНИЦЫ ПОД ЛУНОЙ
На кленовые листья ночь сыплет белой мукой снега.
Осень долгая за окном в снежный бархат облачена.
Звёзды в мельницах мелет грусть. Звёзды словно в колосьях рис.
Я поддаться тоске боюсь и с разлукой боюсь смириться.
Пилигримом ложится тень голых клёнов на чистый холст.
И как будто в кошмарном сне сердце корками льда взялось.
Я могла бы писать, звонить, но молчание – друг и враг.
В осень смотрит души пиит, а тетрадь окропит зима.
Сквозь стеклянную грань и тьму, где в иллюзию вписан клён,
Дождь и снег, снег и дождь идут, а я думаю о своём…
Помню тонкое волшебство первой мельницы под луной,
Как размолотых звёзд панно рассыпалось в тиши ночной.
Легковесная нежность в стих прорастала вне горьких слов.
Я хотела тебя любить и чтоб рис в синем небе цвёл.
* * *
Прорастает печаль в этюд, чёрным маком роняет цвет…
Я пытаюсь глаза сомкнуть, но за стёклами стонет ветер,
И вороны несутся ввысь над багульником белых снов.
Одиночество – это жизнь не по близким душе законам.
Я тебя берегла с весны до весны облаками грёз.
Ты по лужам со мной входил сентябрями в седую осень.
Ты художником обличал тайны снегом укрытых мест…
Одиночество – не печаль, это блюз соловьиных песен.
Лужи – талый хрустальный лёд, клёны маслом в наряде ню…
Снег – вощёное полотно в тёмном зале осенних улиц.
Одиночество – не о том, что в провинции меньше птиц.
Мне тоскующим соловьём по ночам без тебя не спится.
* * *
Что, если всё не так, как осень нашептала клёнам,
И птицы обманулись небом как в последний раз?
Я в потускневших фресках и на выцветших иконах
Искала знак неявного согласия сбежать
Туда, где горы промерзают до пещерной кельи,
Где сталактиты – полчища погашенных свечей,
Где козы щиплют монастырский мох и вяло блеют,
С копыт сбивая тихий, посланный на землю снег.
Я видела сквозь дымку благовоний холм с обрывом,
Сову, терзающую зайца, оголтелых лис.
Не видела людей, и оттого спокойней было
Предчувствие ещё одной безрадостной зимы.
Я собрала в своём видении немного тёрна
С ветвей в оковах инея кладбищенских коряг.
Я там искала тишину и свет душе крамольной,
А находила то, что даже птицы не едят.
Я угощала ветер исповедной речью вкратце.
Он от моих подробностей бы сделался сырым.
Потом покровская свеча вдруг обожгла мне пальцы,
И всё развеялось, как из кадила в храме дым.
И не сбежать мне, значит, в монастырь, где лисьи своры
Хвостами заметают в осень свежие следы,
Где белый снег невинных пожеланий не оспорит
С холма касаться облаков и ближе к Богу быть.
А НАДЕЖДА – ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ
Море – волны в оковах льда, и каркас корабля в снегу.
Здесь зима до того щедра, что я справиться не могу
С мелкой дрожью костлявых рук, с чувством голода и стыда…
Эй, вы боги, там наверху, от чего увели сюда?
Тишина здесь – ни друг, ни враг, а молитва – вне храма вой.
Мне бы холод, как слог, прервать, и по талой воде босой
Пробежаться, да в брызгах чтоб встало солнце, как маков цвет.
Я пила бы его взахлёб, будто радость, которой нет.
Море – зеркало, море – гнев, море – кладбище летних гроз.
Море скованно. Оробев, море холоду поддалось.
Длинный, ветра язык шершав, как поверхность замшелых плит.
В алеутских узорах трав одиночество крепко спит.
Бесполезно искать следы, в даль выкрикивать имена.
От людей, что не так просты, пустошь холодом спасена.
Эхо бьётся в ущельях гор недоверчивой стаей птиц.
И я верю с недавних пор, что я тоже смогу спастись.
Море сбросит оковы льда, солнце встанет в огне седом,
И корабль пойдёт назад, к берегам, где мой отчий дом.
Не могу я себе внушить, будто север не так уж плох…
Здесь отчаянье – крик души,
а надежда – последний вздох.
Я ТЕБЯ ИЗЛЕЧУ, МОЙ ХРАМ…
Неприветливый край земли с шалашами из шкур ягнят,
Свет пытался тебя вскормить молоком ясных дней, но зря.
Там, где вечная тень хребта, где тимьян одурманил птиц,
У подножья горы волшба расползлась и туман повис.
Пало племя твоих сынов, как отары больных овец.
Я ж вернулась туда, где дом под покровом беды исчез.
Ноги помнят песок и соль, прах, развеянный на ветру.
Я тебя поперёк и вдоль, будто палубу, обойду.
На лианах, как флаги, сны выгорают от тёмных чар.
Что ни шаг, то сильней слышны скал обрывистых голоса.
Не пытайся меня спугнуть переливами горных рек.
Я осилю идущей путь, я летящей взлечу наверх.
Воет волком на звёзды стог из соломы былых времён.
В разлитой темноте никто хлеб ацтеков не жнёт давно.
Я тебя излечу, мой храм, изгоню будто беса хворь…
И в обиду гостям не дам, от которых исходит зло.
За порталом из шторма в рай были тучи и капал дождь.
Мой корабль, как кость застрял в горле птицы, не протолкнёшь.
Я вернулась, земля, прости, что так поздно, но как смогла…
На вершине твоей горы будет снова гореть маяк.
И торговцы вернутся в порт, и волшба обернётся в снег…
Даже там, где тимьян цветёт и рассеянный луч померк,
Птицы станут, как прежде, вить на деревьях гнездо к гнезду.
А я буду тебя любить… Хотя, нет, я и так люблю!