Олег АЛИТИС. В НАДЕЖДЕ НА НЕОБРАТИМОСТЬ… Поэзия

 

Олег АЛИТИС

В НАДЕЖДЕ НА НЕОБРАТИМОСТЬ…

 

НА ПСАЛОМ 129

Из глубины моей мятущейся души,

где вера и безверие воюют,

взываю к Господу: – Сомненья разреши!

Подай мне весть! С тебя же не убудет!

 

Тебе, всеведущий, открыты все грехи, –

сам признаюсь: от смертных не свободен –

стихиен я, как зверь твоих стихий,

и всем твоим твореньям соприроден!

 

Не легковерен я, не верю чудесам –

не разобрать в них правды, как ни пялься, –

я должен всё всегда проверить сам

и, как Фома, засунуть в рану пальцы.

 

Молю тебя, пошли благую весть,

ответь мне сам, ужели разум смертен,

конечен в сотворённой круговерти,

и убеди, что путь к спасенью есть.

 

ИСПЫТАНИЯ

Весна подступает –

как хрусток над лужами лёд!

Он снова взлетает,

но крайний не греет полёт.

Всё вроде бы штатно,

да что-то, конструктор, не так...

Проверим, понятно,

и близок посадочный знак.

 

Но порвана сварка –

с винтами потеряна связь,

нелепо и жарко

так падать, крутясь и кренясь.

Земля в сотне метров –

ни выброситься, ни сбежать, -- 

осталось всемерно

машину ровнее держать...

 

Окончено дело –

над снегом взвивается дым

а хрупкое тело

распято мотором стальным.

В обломках на поле,

пробитый своими костьми,

ни вздора, ни боли

не сможешь услышать из тьмы...

 

Звонок неурочный,

соседка застыла на миг,

и вмиг, как отточье,

беременной стонущий крик.

 

Конструктор унылый,

как котик, протиснется в дверь:

– Поможем с могилой

и пенсией вашей, поверь!

Заедет министр,

слепя повседневным шитьём,

как молния быстр –

казённо, общо, ни о чём...

 

Соседушки рады,

смеются удачной судьбе –

им больше не надо

строчить рапортички в ГБ.

Вдова молодая

(как страшно с детьми жить одной!)

услышит, рыдая:

соседи поют за стеной.

 

Жизнь будет прожита,

спасая себя и детей,

без веры в защиту

у господа или властей.

 

ОУЖИКЪ, СИРЕЧЬ СРОДНИК

Октябрьский вечер, жухлые луга –

к земле покорно льнут сухие травы,

передо мною тёмная река

и километра два до переправы.

Что делать? Эх, была иль не была!

Разоблачаюсь быстро догола,

затем в высоко поднятой руке

зажав одежду и стихов тетрадку,

ложусь спина к спине в родной реке

и загребаю правой по порядку

(так учит «Наставленье по разведке» –

наследство, что оставили мне предки).

А небо надо мною глубоко,

вода студёно сковывает тело,

но обречён я плыть всё дальше смело,

высматривая берег... Далеко!

 

Вдруг вижу: ужик рядышком плывёт,

подняв свою точёную головку,

и вьётся по воде легко и ловко,

весь торопливо устремлён вперёд.

Я начал выгребать мощнее, вроде

он поделился резвостью своей,

и я поплыл за ним теперь быстрей –

ведь это «оужикъ»-сродник во природе,

нам на двоих сейчас принадлежит

весь этот мир, прекрасный и суровый, –

река и луг, и тёмный бор сосновый,

где можно рядом дружно плыть и жить.

Вот берег наш. Союзов доля зла

и близость рвут усильем двуединым:

я сразу вспомнил про свои дела,

он прянул в траву по своим – змеиным.

 

К ТЕБЕ

Как забывают о капле,

канувшей в тихую реку,

как забывают о камне,

положенном в мощную стену,

так о себе забывают,

когда говорят о народе.

 

Но капля – навеки капля,

и камень – навеки камень,

а ты, приобщаясь к народу,

становишься каплей и камнем 

в надежде на необратимость.

 

НА КРЫЛЬЦЕ

Прихлопнув зимней дверью гам гостей

из жаркой горенки мы вышли на крыльцо –

перекурить. Снег встретил громким хрустом,

сухой мороз жёг бронхи жёстче табака.

 

Такая жаркая в своей овчинной шубке,

такая близкая (а ну-ка, обними!)

она к созвездьям подняла своё лицо –

в глазах блеснуло! – и слегка пропела:

– Как ярок свет их, будто бы оттуда

сам вышний бог благословляет нас! –

и посмотрела на меня, но, верно, спьяну

я дикую невнятицу понёс:
                                                   – Вглядись,

из глубины планетной нашей клетки,

со дна прозрачного для света океана,

придонные животные его,

мы смотрим ввысь, пытаемся понять,

где мы живём и по каким законам

даётся нам рождение и смерть,

успех в делах и вечный крах мечты...

 

Она вздохнула.

 

                                  – ...А какие силы

скрываются в мистерии ночной

за плотной сетью солнечного света,

в наличном мире нам непредставимо!

А наш ревнивый бог – всесильный свет дневной,

как ширма плотная сокрыл махину мира,

где хора нет, протагонистов и кумира,

лишь вечная борьба всех сущих тел и сил.

Энергией закручена судьба,

Земля летит волчком, навстречу ей

нам ночь за ночью, год за годом, бесконечно

Вселенная является в молчании огней

загадкою пылающей извечной...

 

Она взглянула в небо, но смолчала.

 

– …Вот Орион, гоним незримой плетью,

мильоны лет вершит свой легконогий путь.

Что мы ему? За все тысячелетья

он даже лук свой не сподобил натянуть.

Да что там лук? Преследуя голубок –

семь слабых звёзд, он волею Создателя

трубит в свой рог и стая Звёздных глупых

несётся Псов к нему – лизать ли, растерзать ли?

Межзвёздный тёмный призрак, он летит –

в его распоряженьи бесконечность;

чем дольше он в пути, тем дальше от Плеяд,

не сделал он и шаг, но всё же удалился

со скоростью немыслимой для нас.

 

Галактикам ничто и миллиарды лет,

они плывут – светящиеся капли

по тёмным водам бесконечного пруда;

плывут в ночи созвездья, чьи названья

не соответствуют ни их координатам,

ни назначенью в наблюдаемом пространстве,

оставленные нам с тех баснословных пор,

когда в ходу был каменный топор

и крепкий босоногий предок

был на Земле пока довольно редок...

 

Она как будто даже усмехнулась.

 

 – …Мы создаём о звёздах мифы и эклоги, –

теории учёных им попрёк,

всесильным методом нелепых аналогий

ствол бытия источен вдоль и поперёк.

А весь вопрос в несходстве скоростей

движенья составных частей Вселенной.

Нам всем быстроживущим суетливо

приметны соразмерные движенья,

что несущественны для звёздного простора

и для почти немыслимых частиц микромиров...

 

Она поёжилась и топнула ногой!

 

– …Я жив надеждой, что далёкий наш потомок

изобретёт межзвёздную пращу,

как некогда Давид, сразивший Голиафа,

и станет силой сотворенья новых звёзд –

о нём на неизвестных нам планетах

возрощенные в колбочках созданья

легенды сложат, гимны запоют...

Одна надежда движет жизнь вперёд...

 

Она молчала. Дым от папирос

кружился и сливался под навесом.

За белою рекой, за чёрным лесом

свистел, пыхтел, трудился паровоз...

 

– …Да что нам бог, надежды сон кондовый,

когда в ночи бессонный маневровый

короткие свистки на горке подаёт,

давая знать, что жизнь не спит, идёт...

 

– Ну ты и шизик, астроном столичный!

– Да нет! Я лишь гляжу чуть глубже всех... –

(Теперь конец, ненужный и обычный,

ну говори скорей, я жду «Прощай навек!»)

И чувствую – духами пахнет шубка,

и аромат вина, и горечь табака

на жарких и таких бесстрашных губках…