Руслан СЕМЯШКИН. ОСТАВИТЬ ДОБРЫЙ СЛЕД НА ЗЕМЛЕ. 120-летию со дня рождения Гавриила Троепольского

 

Руслан СЕМЯШКИН

ОСТАВИТЬ ДОБРЫЙ СЛЕД НА ЗЕМЛЕ

120-летию со дня рождения Гавриила Троепольского

 

Самую известную, принесшую писателю мировую славу повесть «Белый Бим Черное Ухо» Гавриил Троепольский сумел опубликовать аж на 66-м году своей жизни. Зрелым тогда, в далеком 1971 году, был он уже человеком, мудрым, имевшим твердые убеждения, успевшим поработать учителем и стать хорошим агрономом, селекционером, написать ряд специальных статей и книг, а позже заявить о себе и как писатель, пишущий о буднях деревни, и публицист, поднимавший, в том числе и на страницах главной газеты страны – «Правды», серьезные проблемы, связанные с рациональным природопользованием и ведением сельского хозяйства. Собственно, литератором Гавриил Николаевич стал также далеко не в молодом возрасте. Когда в 1953 году в журнале «Новый мир» были опубликованы его рассказы под общим заголовком «Из записок агронома», автору их, одержавшему победу в схватке литератора над агрономом, было сорок восемь. В такие годы, как ни крути, а за перо берутся не часто. Однако, что было очевидным для многомиллионной советской читательской аудитории, профессиональных литературоведов и критиков, русской советской литературе крупно повезло, что в неё от самой земли, из гущи народной, пускай и не юный и пылкий, а осмотрительный и вдумчивый, как и подобает быть человеку на пятом десятке лет, пришел Гавриил Троепольский, писатель, ратовавший за добро, человеколюбие, отзывчивость, справедливость, честность, порядочность, бережное отношение к природе, без которых настоящий человек никак не может обходиться на выбранном им жизненном пути.

В последние ноябрьские дни обратиться к личности и творчеству писателя подстегивает нас и юбилейная дата – 120-летие со дня его рождения. Памятен завершающийся 2025 год для этого славного имени и тем, что 30 июня исполнилось 30 лет с того времени, как Гавриил Николаевич, прожив большую и славную жизнь, покинул этот мир.

За без малого 90 лет, прожитых им, Троепольскому довелось многое повидать. Сын священника, расстрелянного в 1930 году, с детства приученный к крестьянскому труду, воспитывавшийся Советской властью, ставший благодаря её завоеваниям учителем и агрономом, а впоследствии и писателем, членом Союза писателей СССР, удостоенный Государственной премии СССР, звания  «Заслуженный работник культуры РСФСР» и авторитетной итальянской премии в области детской литературы «Банкареллино», награжденный орденом Трудового Красного Знамени, не будучи членом КПСС, он, несмотря на определенные попытки со стороны антисоветчиков, немало его самого пытавшихся опорочить, не стал в один ряд с ними. По воспоминаниям писателя, заместителя председателя правления Воронежской областной организации Союза писателей России Евгения Новичихина, опубликованным в 2012 году в газете «Аргументы и факты», Троепольскому довелось присутствовать на одном показательном перестроечном мероприятии, осуждавшем КГБ, и в его процессе, «когда кандидат исторических наук докладывал о жертвах репрессий, о гибели священников, среди которых был отец Гавриила Николаевича, Троепольский как-то настороженно и напряженно слушал докладчика, а потом вдруг резко встал и потребовал: «Прекратите! Нельзя по документам писать историю, тем более – давать характеристики человеку… Я своим детям и внукам завещал, чтобы они молились о следователе НКВД Степанове. Одно время он жил на квартире у моих родителей. Он сам вызвался вести «дело» моего отца. И он предпринял все возможное, чтобы представить священника Троепольского ни в чем не виновным… Когда отца расстреляли, следователь Степанов покончил с собой, оставив записку, что он не может пережить позора»… Умным людям известно, что мир сложно разделить на «черное» и белое». К этим людям относился и Троепольский».

Вот так-то. Правда жизни в конкретных обстоятельствах всегда сложна и противоречива. Но есть и элементарная человеческая порядочность. Её у Троепольского не отнять, и приведенный выше пример тому доказательство. Интересно и то, как Евгений Новичихин комментирует вопрос о наличии у Троепольского проблем с Советской властью: «Говорили, например, что из-за повести «Белый Бим Черное ухо» у автора были проблемы с властями. Но не уточнили, что с властями литературными и никак не по политическим причинам. У кого из писателей тогда этих проблем не бывало?! Обыкновенный рабочий момент». Точно так же известный воронежский писатель развенчивает и наговор о том, что Троепольский в годы Великой Отечественной войны сотрудничал с оккупантами: «В годы войны писатель жил на оккупированной территории в Острогожске, но и только. Зато этот слух (о сотрудничестве с оккупантами. – Р.С.) привлек внимание сотрудников КГБ. Однако, проведя большую работу, те не нашли в биографии Троепольского ничего порочащего. Если бы он записался в коллаборационисты, то вряд ли по окончании войны остался бы в России. Такие люди после капитуляции нацистов предпочитали скрыться за границу. Автор же «Бима» был патриотом родного края».

Что ж, к счастью, вся наносная шелуха и отсебятина недоброжелателей к доброму имени Троепольского не пристала. Но и память о нем, за исключением родной Воронежской области, где писатель навсегда остался в числе почетных граждан Воронежа, а в парке «Орленок» ему установлен памятник, на доме где он жил установлена мемориальная доска, есть и улица, названа его именем и одна из городских библиотек, а в одной из школ областного центра открыт его музей, – в общероссийском масштабе практически сведена на нет. Замечательного русского советского писателя, жившего заботами о земле российской, сегодняшний среднестатистический гражданин практически не знает, книг его, и в первую очередь ранних произведений, которые не так-то просто найти и в библиотечных фондах, не читал. Не знает этого имени и молодежь. Крайне редко показывают по телевидению и потрясающий двухсерийный фильм Станислава Ростоцкого «Белый Бим Черное ухо» с Вячеславом Тихоновым в главной роли (за этот фильм названные выдающиеся мастера советского кинематографа в 1980 году были удостоены Ленинской премии), бывший в свое время в числе любимых у советского зрителя. До боли обидно за такое беспамятство. Но, увы, таковы реалии современной нашей действительности.

Литературное дарование Троепольского читатели и критики оценили сразу же после опубликования «Новым миром» его очерково-публицистических рассказов «Из записок агронома». Стало очевидным, что человек их писавший близок к жизни на земле, знает её не понаслышке. Да, появились они своевременно, буквально вослед имевшим широчайший общественный резонанс «Районным будням» Валентина Овечкина, который, кстати, не все принимая как в самих рассказах агронома, так и в творческой манере Троепольского, был всё же о нём достаточно высокого мнения. Фактически же, именно Валентин Овечкин, Гавриил Троепольский, Ефим Дорош, Анатолий Калинин со своими публицистичными очерками и рассказами были первопроходцами, взявшимися за описание крестьянской действительности и злободневных проблем на селе. И каждый из них по-своему брался за разработку выбранного сюжета. У каждого были и свои особенности письма, изложения материала. Троепольского отличали едкая насмешка и добрый юмор, одухотворенность и лирическая проникновенность, отсутствие строгой документальности и последовательности в изложении материала.

Может поэтому сборник «Из записок агронома» критика тех лет вполне закономерно определила как «не вполне очерки, не вполне и рассказы». Но в этом их и своеобразие. А главное же было в том, что Троепольский совершенно по-новому, предельно реалистично представил деревенскую повседневность начала 50-х годов минувшего столетия, особо выделив такие явления, как самодурство, тупость, консерватизм, корыстолюбие, демагогия. Конечно, показал писатель и честных, добрых, разумных и порядочных людей. Как бы две стороны предстают перед нами и, думается, отрицательная сторона выписана все же более ярко, выпукло, хотя, наверное, с некоторым сатирическим преувеличением.

Постараюсь показать некоторых наиболее характерных отрицательных героев. Почему делаю акцент на них, людях явно недостойных? Да потому, чтобы подчеркнуть, что Троепольский, как и где-то годом ранее Овечкин, не боялись обличать пороки и при этом далеко уж не рядовых граждан, а тех, кто наделен был определенной властью и влиянием. К тому же показ отрицательных персон говорит о том, что не такая уж радужная картина представала перед читателем. И мазать одним миром всю советскую литературу того времени, обвиняя авторов в строгом следовании так называемой теории бесконфликтности, рассматривавшей по представлению ряда критиков лишь конфликты на уровне хорошего с лучшим, однозначно не стоит.

Итак, взглянем на председателя колхоза Прохора Павловича Самоварова из рассказа «Прохор семнадцатый, король жестянщиков». Вот как описывает его Гавриил Николаевич:

«Общий вид Прохора Павловича, конечно, резко выделяет его среди всего населения колхоза… Комплекция плотная, рост выше среднего, животик изрядно толст, ноги поставлены довольно широко и прочно; голова большая, лоб узковат… Одевается он с явным подражанием работникам районного масштаба: темная суконная гимнастерка с широким воротом – зимой и летом, широкий кожаный желтый пояс, ярко начищенные хромовые высокие сапоги и широкие синие галифе. Голову на плотной шее Прохор Палыч держит прямо и, проходя, ни на кого не смотрит (если поблизости нет кого-нибудь из работников района)… Сказать, чтобы он не делал ошибок, тоже нельзя. Ошибки он делает и всегда их признает рьяно, признает, даже если ошибок нет, а начальство подумало, что ошибки есть. Иной день ему в голову приходит даже такое: «А какую бы мне такую ошибку отмочить, чтобы и взыскания не было и весь район заговорил?». Но для признания своих ошибок он всегда оставляет, так сказать, резервы… В общем, о своем характере он так и говорит: «Я, если залезу на точку зрения и оттуда убеждаюсь, тогда я человек твердый и прямой, как штык; а если руководителя уважить или угостить, то я человек мягкий и податливый: не могу, говорит, покойно видеть начальника, если он не ест и не пьет, аж самому тошно… И тем более, уж если бы он не читал совсем ничего, тогда можно было бы подумать о плесени, о наслоении прошлого, о пережитках капитализма внутри и тому подобном… Но он же все-таки читает! Ежедневно, каждое утро читает отрывной календарь… И об агрономах отзывается презрительным языком: «Ох, уж эти мне химики: то не так, это не так! Вот они мне где! – И постучит ладошкой по загривку. – Спрашивается: за что зарплату получают? Нет, пусть бы он сел у меня в правлении да писал или диаграммы какие-нибудь чертил, а я бы посмотрел, чем он занимается, а то уйдет в поле на весь день – и до свидания! Химики!»… Как-то вытащили его чуть не за шиворот в кружок заниматься. Там-то он и сказал такое умное, что облетело весь район. Когда у него спросили, как он усвоил материал и что думает по этому вопросу, он сказал: «План – это, товарищи, план. План до тех пор план, пока он план, но как только он перестает быть планом, он уже не план. Да. А наши планы были планы, есть планы и будут планы. Точнее, не может быть плана, если он не план…».

Как видим, писатель красок не жалел. С явным нескрываемым сарказмом с самых первых строк рассказа представляет он Самоварова. Мы видим недалекого человека, подхалима, болтуна, демагога, не разбирающегося в сельскохозяйственных вопросах и способствующего тем самым развалу общего дела. Но ведь кто-то же рекомендовал таких, с позволения сказать, выдвиженцев, на ответственные должности? Да, безусловно. И Троепольский, долгие годы проработав агрономом, зная деревенскую действительность изнутри, тут же и выводит такого, под стать Самоварову, покровителя районного масштаба. Им оказывается председатель райисполкома Недошлепкин. Его самодурству и самоуправству писатель также дает короткую, но емкую характеристику: «Если он, Недошлепкин, сказал: «Я  д у м а ю», то это все должны понимать: «Так будет»; если он сказал: «Я  п о л а г а ю», то это значило: «Будет только так»; если же сказал: «М н е  к а ж е т с я», то надо было понимать: «Так должно быть, так будет».

Насмешливо, с приемами гротеска описывал Троепольский Самоваровых и Недошлепкиных, Болтушков и Хватов (рассказы «Никишка Болтушок» и «Гришка Хват»). Даже имена и прозвища он давал им соответствующие. И в то же время достоверно и просто, не приукрашивая, но и не обделяя в чем-либо, показывал писатель людей настоящих, живущих трудом, заботами колхоза, способных смотреть правде в глаза, отстаивать её, бороться за народные интересы. В этой связи назову лишь прицепщика Терентия Петровича из рассказа «Терентий Петрович». Образ этот представляется мне наиболее выразительным.

Видим мы маленького роста, невзрачного, щуплого, «с короткой русой бородкой, в большом, не по плечам, ватнике» мужичка. Трудится он честно, добросовестно; «во время сева работает на сцепе двух тракторных сеялок сеяльщиком, во время прополки – на культиваторе, во время уборки – на комбайне у соломокопнителя, на сенокосе – управляет агрегатом трех тракторных сенокосилок, при скирдовании – на стогометателе, при вспашке зяби – регулирует плуг. В общем точная его профессия – прицепщик». Так, совсем по-деловому и представляет нам его Троепольский. А ведь перед нами – соль земли русской, пахарь, мужик дельный, с небольшой хитринкой, но честный, готовый, несмотря на присутствие людей на высоких должностях, называть вещи своими именами. Однако же, не сразу за его внешней скромностью и невозмутимостью, сродни той, что была у бравого солдата Швейка, наблюдаем мы принципиального бойца. Троепольский не спешит в этом показе. В итоге же, Терентий Петрович несколько раз в году, когда крепко выпьет, проходит по селу с обличительными речами, после которых фельдшер-мздоимец пытается его безуспешно задобрить, а пронырливый колхозник возвращает колхозу деньги за украденный «стюдень»; не боится он аргументированно отвечать взбешенному Недошлепкину, взывая к разуму последнего, говоря ему: «Нарушение агротехники – это же прямое преступление. Почва не готова – сеять не можем»; апофеозом же звучит его выступление на районном совещании передовиков производства, когда он начинает вяло зачитывать написанный ему текст, а потом, отказываясь от него и вызывая тем самым одобрение зала, заявляет, обращаясь к Недошлепкину: «…лезли ведь к агрегату по грязи, даже калошу свою утеряли и вынесли её, несчастную, на руках! Вы что же, думаете, мы после вас сеяли? Да нет же, не сеяли! И вы думаете, меня накажете? Нет, не накажете, точно вам говорю. С работы меня снять невозможно никак. А я спрашиваю: когда кончится такое? Когда мы перестанем для сводки нарушать агротехнику и понижать урожай? Это же делается без соображения. Точно говорю, товарищи: без со-обра-же-ния!».

Конечно, говорит нам с юморком, живо и ненавязчиво, красивым русским языком Троепольский, – за Терентием Петровичем и такими как он, – правда. Им решать, как жить на родной земле, как её обрабатывать и кому ими руководить…

Читатель может задаться вопросом: а не увлекся ли автор этих строк, описывая события и героев более чем семидесятилетней давности? Времена сейчас совсем другие. Совещания передовиков производства практически не проводятся, тысячи гектаров земли не обрабатываются, техника шагнула далеко вперед… Верно. Вот только Самоваровы и Недошлепкины по-прежнему на плаву. Они перешли из одной общественной формации в другую, перешагнув в новый век. Но, что самое страшное – самодурство, высокомерие, карьеризм, демагогия, пренебрежение к рабочему человеку не живет в них, сегодняшних, само по себе, как это было у героев Троепольского. При всех их негативных чертах они не были все же хапугами и рвачами, ворами и коррупционерами. Эти же, нынешние, пошли куда как дальше своих предшественников. Всех перечисленных нами негативных черт им уже недостаточно. На первый план у них давно вышла нажива. Потому-то и сегодня «Из записок агронома» нелишне перечитать, ведь людские пороки и добродетели принципиально не поменялись. Ну а особый юмористический тон, присущий писателю, вряд ли оставит кого равнодушным. Кстати, через пару лет данное произведение по сценарию самого Гавриила Николаевича будет удачно экранизировано. Режиссер Станислав Ростоцкий, которому суждено будет создавать и «Белого Бима…», снимет прекрасный, веселый, но с глубоким подтекстом фильм «Земля и люди».

Справедливости ради следует отметить, что и до принесших ему славу «Записок…» Троепольский, благодаря учителю сельской школы села Ново-Гольское Воронежской губернии, которого будущий писатель будет вспоминать всегда добрым словом, – Григорию Романовичу Ширме (впоследствии – народный артист СССР, руководитель Государственной академической хоровой капеллы Белорусской ССР), научившему учеников думать над прочитанным, – рано приобщившийся к литературе, первый свой рассказ напишет примерно в 1925-1926 годах. Рассказ этот, написанный под сильным влиянием Александра Неверова, не сохранился. Несколько позже он начинает вести своего рода заметки: охотничьи наблюдения, пейзажные зарисовки, наблюдения за повседневным крестьянским бытом. В 1938 году в первом номере альманаха «Литературный Воронеж» появится рассказ Троепольского «Дедушка», подписанный псевдонимом «Т. Лирваг» (если читать с конца: «Гаврил Т.»). «Чем больше я перечитывал тогда рассказ, – вспоминал годы спустя писатель, – тем меньше он мне нравился, и я решил, писателем быть не смогу. Как раз в это время я увлекся селекционным отбором проса». Но то свое решение, к счастью для многомилионной советской читательской аудитории, Троепольский не выполнил.

Новые грани таланта писателя, зачисленного критиками первоначально в цех сатириков, стали проявляться в последующих за «Записками…» произведениях: рассказах «Соседи», «У Крутого яра» (1954), «Митрич» (1955), повести «Кандидат наук» (1958), рассказе «Странный сон, или экзамен на здравый смысл» (1960), романе «Чернозем» (отдельное издание – 1962; в поздние издания, начиная с 70-х годов, вносились существенные изменения), повести «В камышах» (1964), пьесе «Постояльцы» (1971). Написанные на деревенском материале, они высвечивали в Троепольском не только писателя, владеющего сатирическим пером, но и самобытного прозаика, поднимавшего серьезные, остроконфликтные темы. Как и в «Записках…», писатель четко обозначал персонажи отрицательные и положительные, выказывая к ним свое авторское отношение. Не будучи первооткрывателем, так как первое послереволюционное десятилетие на земле описывали и Фёдор Панферов в «Брусках», и Николай Кочин в «Девках», и Кузьма Горбунов в «Ледоломе», и Михаил Шолохов в «Поднятой целине», и другие авторы, новый взгляд на те события попытался вывести и Троепольский в романе «Чернозем». Произведение это большое, графически выписанное, ставившее в центр внимания жизнь семьи Земляковых в период с 1921 по 1930 годы, затрагивавшее существо тех непростых и бурных, во многом противоречивых и до сих пор до конца не понятых нами лет, не получило, однако, большого признания, при том что не раз и переиздавалось. Куда больший успех имели рассказы и повести Гавриила Николаевича.

Не подвергая каждое из них детальному разбору, поскольку любое достойно внимания, выделю, тем не менее, лишь некоторые, наиболее существенные моменты, связывающие все эти произведения. Первое. Повседневность в этих сочинениях писатель рассматривал, ставя во главу угла близость героя к жизни, будням, земле; ему неизменно был близок человек-труженик, человек-творец. Во-вторых, прозе Троепольского была присуща лиричность, герои его не чурались деревенского быта, традиций, доверия к тем, кто однажды оступился, веры в людей; не раз на страницах этих книг читатель становился свидетелем откровенных и задушевных разговоров, через которые, опять же, в сознание читателя вторгалась деревенская действительность, не лишенная и прекрасного. В-третьих, необходимо отметить и то, что Троепольский неизменно в произведениях этих выводил и природу, причем по-разному – сурово, буднично, достоверно, лирично. Он прекрасно знал о премудростях охотничьего дела, о том, в чём отличие настоящего охотника от хапуги-браконьера, как и когда, соответственно, вывести и охоту на передний план, как он это и сделал в повести «В камышах» и в рассказе «У Крутого яра».

Интересен в творчестве писателя небольшой рассказ «Митрич», рассказывающий о русском более чем зрелом мужике, всю жизнь протестовавшем против непорядков и бесхозяйственности, не боявшемся приспособленцев, демагогов, фразеров и отвечавшем им неизменным словом «сумлеваюсь». И это слово, говорившееся им в первые десятилетия Советской власти, не означало того, что он в неё не верил, а показывало его как рачительного, хозяйственного, ратующего за рациональное ведение хозяйства человека. Это его ироничное спокойствие многих раздражало, но иначе действительность он не воспринимал, и проходящая перед нами на страницах рассказа жизнь Митрича подтвердила житейскую мудрость этого человека, жившего по совести, самоотверженно трудившегося, любившего людей.

О великой любви к родной земле Митрича Троепольский очень выразительно рассказывает на примерах, связанных с военным лихолетьем. Тогда пожилой человек, чувствуя и свою ответственность за судьбу страны, вместе с женщинами рывший скрюченными пальцами картошку, шел на святой, иначе не скажешь, обман, говоря измученным женщинам: «С командиром роты говорил. Сказал: «Закрепляются…». Закрепятся – хоп! – крышка. Уж командир роты знает!». Видим мы неизбывную веру Митрича в победу, в Россию, в Советскую власть, когда он, всегда «сумлевавшийся», не позволяет в это трудное время сомневаться в неминуемом разгроме врага ни себе, ни людям, ударяет повстречавшегося нашего солдата, сказавшего, что немец «через месяц-другой, может и сюда докатится…».

Такие как Митрич, в чем твердо был убежден Гавриил Николаевич, и олицетворяли совесть земли русской. Они беззаветно служили земле-кормилице и другой жизни себе не желали. Потому-то, заканчивая рассказ о великом труженике, завершившем в очень почтенном возрасте земной путь, писатель делает философское обобщение о том, что он «сделал все, что мог сделать, для которого поэтому и смерть – естественный конец, поражающий своей простотой и ясностью. И если бы кто-либо стал горевать, то самому Митричу, будь он снова жив, было бы обидно». Далее же Троепольский говорит о вечной связи человека с землей, неразрывной и глубинной: «А в поле в это время тяжелым и сочным грузом лежали, будто нарочито разбросанные богатой осенью на бахче, громадные арбузы и дыни… Дескать, берите, поминайте Митрича! И вот лежат розово-красные куски арбуза, они тоже свидетельствуют о мощи земли и людей, работающих на этой земле. Осенью всякие плоды земли очень хороши! Они – для жизни. Здравствуй, жизнь!».       

Отдельным направлением творчества Троепольского была гражданская публицистика. Писал он, естественно, о проблемах деревни. Писал страстно, наступательно, говоря о том, что необходимо преодолевать шаблоны, уходить от бездумного и нерационального ведения сельского хозяйства, от практики неукоснительного, без учета местных особенностей, исполнительства. Наиболее значимыми работами писателя в публицистике следует считать: очерки и статьи «Думы о земле» («Правда» от 11 марта 1956 года), «О реках, почвах и прочем» («Новый мир», 1965, № 1), «Сколько воды человеку нужно?», «Об осушении и «осушении» («Правда» от 4 и 5 сентября 1966 года). Более десятилетия отдаст писатель и журналу «Наш современник». На его страницах также прозвучит его мудрое, наполненное искренней сыновней любовью к России слово.

И все же, сколько бы ни вести разговор о Троепольском, а сказать о нем можно, что называется, предостаточно, уже хотя бы потому, что жизнь он прожил большую и не обделенную на события, но представить писателя при этом без «Белого Бима Черное ухо» просто невозможно. Это тот случай, когда по первому упоминанию произведения вспоминается и сам автор.

Столь трогательной вещи, пожалуй, больше нет в нашей отечественной литературе. Так просто рассказать о собаке, её верности хозяину, её мыслях, переживаниях и поиске его – любимого хозяина, в котором и был сфокусирован весь её мир, смог только Троепольский. Повесть эта, адресованная юношеству, смогла всколыхнуть сотни тысяч неравнодушных советских граждан, искренне переживавших трагедию Бима и задумывавшихся над тем – доколе среди нас будет жить зло, рядящееся в тогу добродетели, почему люди такие бездушные, способные обидеть братьев наших меньших, верно смотрящих им в глаза и ждущих поддержки, теплоты, доброго к себе отношения?

А вообще же посыл Троепольского, продолжившего гуманистическую традицию русской классической литературы, был наполнен вечными философскими вопросами о противостоянии добра и зла, о необходимости нравственного оздоровления общества. Бим, добрейшее существо, верное и преданное, готовое служить и защищать, дружить и всегда быть рядом, становится жертвой злых, коварных и подлых людишек, но писатель, тем не менее, веря в торжество подлинного гуманизма, в людей, большинство из которых – добрые и порядочные, в Россию, словами главного героя, фронтовика Ивана Ивановича, при развязке этой трагической истории говорит всем нам, своим современникам и будущим поколениям: «Неправда. И весна обязательно будет. И будут подснежники… В России бывают и зимы, и весны. Вот она какая, наша Россия, – и зимы, и весны обязательно».

Перечитывая «Белого Бима…», посвященного писателем Александру Твардовскому, вновь переживая эту горькую историю, встречаясь на страницах повести с самим Бимом и его хозяином Иваном Ивановичем, девочкой Люсей и её бабушкой Степановной, тридцатилетней Дашей, закрепившей на ошейнике Бима жетон-пластинку с надписью: «Зовут его Бим. Он ждет хозяина. Хорошо знает свой дом. Живет в квартире один. Не обижайте его, люди», мальчиком Толиком, железнодорожной рабочей Матреной, селянином Хрисаном Андреевичем, его женой Петровной и сыном Алешей, понимаешь: чутких и добрых людей на земле все-таки больше, нежели недобрых и злых. Но, к сожалению, как же порою бывают они беспомощны и далеки от понимания внешнего мира, в котором погоду делают всякого рода Тётки, крикливые, настырные, нахальные, пробивные, готовые глотку перегрызть за свой пошлый и примитивный мещанский мирок. И в этой констатации действительности Троепольский не сгустил красок. Под собирательным образом Тётки, а писатель преднамеренно не называет её человеческим именем, орущей на каждом шагу, что она «советская женщина», Троепольский и показал нам тех, кто пытался своими гнусными делами и разговорами влиять на окружающих. И чего греха таить, ведь давным-давно известно, какой вред приносят подобные Тётки, разлагающие и дезинформирующие, наговаривающие и порочащие, делающие все для того, чтобы унизить и оболгать честного человек. Увы, некуда не ушли они и из нашего времени.

Почему же люди столь черствы, почему они живут одним днем и наносят вред природе, почему не замечают живых существ, находящихся рядом? Этими вопросами задавался писатель, адресовал их он и нам – своим читателям. Но дали ли мы на них исчерпывающие ответы? Поменялось ли большинство населения в лучшую сторону, стало ли оно добрее? Не знаю, не уверен.

Хочется верить, как свято верил и Троепольский, в то, что общество наше будет меняться в лучшую сторону. Что рядовой соотечественник станет человечнее, совестливее, гуманнее, добрее. И не пройдет он мимо чужой боли, да и собаку с кошкой бездомных повстречав, никогда их не обидит.  

Белый Бим давно живет самостоятельной жизнью. В Воронеже более двадцати лет назад ему установили бронзовый памятник, расположившийся в центральной части города. Может быть, кто-то и усомнится в такой постановке вопроса, что, дескать, памятники собакам не ставят. Вполне возможно. Но очевидно и то, что Бим Троепольского принес нашему обществу неоценимую помощь. Он пытался и пытается расшевелить людские души, растопить в них лед отчуждения и скованности, черствости и безучастности. Он подстегивает нас быть добрее и милосерднее…

Пришло время вновь обращаться к творчеству Гавриила Троепольского. Начинать, наверное, следует с того, что в обязательном порядке познакомить с «Бимом…» детей наших, постигающих этот мир во всем его разнообразии. И если в процессе этого знакомства и постижения противоречивого человеческого социума с ними будет Бим, они от этого, вне всякого сомнения, только несказанно выиграют. Да и людям взрослым, зрелым, а также и тем, кто пребывает в летах почтенных, полезно почитать Троепольского – патриота и гуманиста, защитника природы и деревенского уклада, нравственности и справедливости, человека, оставившего добрый след на нашей земле…