Александр БОЙНИКОВ 
Александр БОЙНИКОВ
НЕПРЕХОДЯЩИЙ СВЕТ
О лирике Юрия Ключникова
В чём заключается одновременно и призвание, и искусство, и цель истинного поэта и особенно – поэта русского? «Глаголом жечь сердца людей», «чувства добрые» лирой пробуждать, бросить «заботы суетного дня» и перевернуть мир неслыханной мощью слова – много написано об этом за три с лишним столетия, и перечню категоричных, предельно субъективных и противоречивых мнений, вплоть до взаимоисключающих, но всегда выстраданных собственным опытом, розами и терниями на долгом ли кратком ли пути, конца не предвидится… Замечательный и самобытный русский поэт Юрий Ключников (1930-2024), чей литературный стаж исчисляется восемью десятилетиями (с 1943 года), видел собственную миссию в том, чтобы талантом «таинственного чуда», где «на границе святости и смуты / Каждая рождается строка», открывать красоту – красоту жизни, мира и человека. Вероятно, это не единственное его стремление. Его посмертный сборник «Золотое озеро»*, куда включены 140 избранных оригинальных стихотворений (всего их в его наследии более 2000), а также переводы и вольные переложения из персидской, индийской, китайской, западноевропейской и латиноамериканской поэзии, даёт нам все основания так говорить.
Всего же перу Юрия Ключникова принадлежат 30 книг поэзии, переводов, статей и эссе. Заслуженное признание пришло к нему уже на склоне лет, в XXI веке в виде премиальных наград и побед на российских и международных литературных конкурсах. Результат самоотверженного всепоглощающего труда во имя Русского Слова…
* * *
Если понимать лиризм как открытое выражение поэтом собственных мыслей и чувств, порывов и прозрений, как соединение эмоционального и эстетического в восприятии и изображении действительности, то Юрий Ключников – истинный лирик, влюблённый в окружающий его мир; а главное в нём – Россия, природа, поэзия, любовь и тайна. Максимальная (часто до полного слияния) сближенность лирического героя и автора придаёт его поэзии неповторимую привлекательность, нежность и искренность:
Зазвучало в сердце независимо
От дневных видений и забот
То, что называют пианиссимо –
Тонкая мелодия высот.
Плавная, спокойная ритмика, ясный, без нарочитой усложнённости слог и симпатия, которая возникает с первых же страниц. Мелодия чуткой души, трепетная и волнующая, она звучит и далее, на протяжении единого, хотя и маркированного названиями разделов, исповедального повествования, где повороты общего лирического сюжета обозначены волей составителя. Индивидуальные символы и аллегоризирующиеся понятия постепенно сплетаются в образную цепочку: чудо – женщина – поэзия – цветок – облака – гроза – вода (в разных обликах) – звёзды – красота… Апофеоз – стихотворение «Сфинкс» (логичнее было бы открыть им сборник, а не помещать в конце) – с явной опорой на блоковское уподобление «Россия – Сфинкс». Александр Блок в «Скифах» говорил о загадочности России, о тайне её любви и непобедимости. Юрий Ключников развивает идею предшественника: Бог подарил человеку истинную свободу – свободу выбора и выстраивания собственной души, своего будущего. Чем заполнить её – оправданными страданиями или сладкими бесполезными химерами – каждый решает сам, за что и будет держать ответ перед Всевышним. Тайна жизни – в выборе её цели и следовании ей до последнего мгновения:
– …Что со мною в грядущем случится? –
Русский путник Творцу говорит.
– Человек, ты подобие Сфинкса, –
Тишина отвечает ему. –
Ты с обличием собственным свыкся
И боишься его. Почему?
Я не знаю, что будет с тобою
И со Мной, потому что люблю
Тайну жизни, и с общей судьбою
Я, конечно, свою разделю.
Я всего лишь твой временный зодчий,
Охраняю тебя до Суда.
Ты меняешь мои оболочки,
Я же камни свои – никогда.
Я завет наш вовек не нарушу,
Я поклялся святым Небесам
Дать свой образ тебе, чтобы душу
Ты в страданиях выстроил сам.
Тайна сакрализирует любовь к России, святой и грешной. Любовь эта подобна воздуху, который мы не замечаем, но если он исчезнет, мы не сможем ни дышать, ни жить; в тайне – источник русской силы:
Нам ведома уступчивая святость,
А также непреклонные штыки.
Но, что скрывать, беспечность, вороватость,
Чужие нравы тоже нам с руки…
Лежать в канаве вольно и случайно
За многие века пришлось не раз.
Что к этому добавить можно? Тайну,
Что неизменно поднимала нас.
Завесу над ней приподнимают стихи-размышления о ХХ веке, самом бурном, величественном и жестоком в нашей новейшей истории, вобравшем в себя почти необъятное – от великих свершений и прорывов до ГУЛАГа: «Бывало, кто-то собирался в Адлер, / А приплывал с конвоем в Магадан». Юрий Ключников искренен в оценке минувшего столетия, и как истинный поэт удачно обыграл когда-то очень популярную строку-лозунг «Наш паровоз, вперёд лети!»:
Страна моя, как жизнь ни полоскала,
Ты вскачь сквозь век двадцатый пронеслась,
Всё берега кисельные искала,
Кровавой пены нахлебавшись всласть.
Но ведь не только пеной были живы,
В страдальческой кривя улыбке рот.
Какая мощь переливалась в жилах!
Какие песни запевал народ!
Я никого не позову проехать
В вагоне старом пройденный маршрут.
Пусть отзвенят на рельсах новым эхом
Другие песни, радости и труд.
И пусть судьба на станции конечной
Нас вместе встретит, милая страна,
Приветными словами: «Добрый вечер!».
Ещё совсем не вечер, старина!
«Кровавой пеной» обернулась и самая страшная война, антиестественность которой показана глазами пережившего её мальчишки:
В памяти застрял светло и немо
Ласковый осколок тишины –
Синее саратовское небо
Самых первых месяцев войны.
Есть ещё там зарева полночные,
Огненные прочерки наверх
И барак соседский развороченный,
Точно в клочья порванный конверт.
Паровозный дым, густой и чёрный,
Долгий путь, налёты, крики, рвы.
А за Волгой вылетают пчёлы
Не из туч – из листьев, из травы…
И веришь, что ужасы войны преходящи, ибо пчёлы, листья и трава – вечны… Но никуда не исчезли ни вопросы о будущем страны, ни долг поэта:
Снова в Россию приходит эпоха загадок.
Время над ними тебе поразмыслить, поэт.
Красных за век повидал ты немало закатов,
Что же за ветер подарит нам завтра рассвет?
* * *
Глубинка… Слово, давно исчезнувшее из нынешнего информационного обихода. Помимо своего прямого значения «населённый пункт, расположенный далеко от административных и культурных центров», оно раньше наделялось мировоззренческим подтекстом: глубинка – русская деревня, оплот крестьянской Руси. Там люди привыкли к плодотворному труду на земле, с которой ощущают каждодневную духовную связь; там сохранились вековые нравственные нормы и сокровища фольклора, народные представления о добре и зле. Глубинкой держится и прирастает культура народа и его национальная идентификация. Сегодня множество деревень (особенно в средней полосе России) исчезло, заброшено, разорено. «Глубинка» Юрия Ключникова – на редкость трогательный эскиз деревни:
Она – мороз и чудная весна,
Грибы в лесу и в просеках клубника.
И святостью и дикостью красна
Великая российская глубинка.
Добром советский помнит материк,
Хотя в «архипелагах» отсидела,
Хранит всегда беззлобно-светлый лик,
Какой бы болью ни терзали тело.
В трудах немногословна и в любви
Поверх любых приливов и отливов…
Ведь таинство любви живёт в глуби,
Поэтому оно так молчаливо.
О русской деревне и «Фольклорный ансамбль» – гимн русским крестьянкам, великим бескорыстным труженицам:
Сложив на животе неловко руки,
Похожие на крышки погребов,
Поют на сцене русские старухи
Про ямщика, про Волгу, про любовь.
Плывут, плывут раздольные печали,
Грудная хрипотца далёких дней,
Когда они солдатками кричали
На ездовых бурёнок, на коней,
С которыми делили хлеб и ношу,
На трактор, ставший в поле, хоть реви,
На нас, что лебедой росли, и всё же
Не обойдённых в ласке и любви.
Они порой совсем теряли силы,
Когда в годину чёрную свою
По мужикам убитым голосили.
И вот теперь, вы слышите, поют!
Поют, пройдя всех преисподних круги,
Поют всем сердцем, сердце веселя,
Поют на сцене русские старухи,
Двужильные, как русская земля!
Не удержусь от личного. Приятным сюрпризом стал добрый «Вальс “Вернись в Кашин”», посвящённый моей малой родине.
Кружится, кружится, кружится
Кашинка-речка,
Чертит весной в камышах
Голубое сердечко.
Снежной зимою
Оно ледяным застывает колечком.
И вот такой получается кашинский вальс.
* * *
Своё открытие красоты поэт начинает с колоритных картин природы, ибо она – полноправный персонаж его стихотворений. Пейзажи Юрия Ключникова пронизаны мотивами любви к природе, полного единения человека с ней, восторгом перед любой её частицей: незабудками, что осенью «синеют запоздало», зимней елью «в свитере снежном», кувшинкой в замерзающем предзимнем пруду, и летней грозой с «недосказанностью огня»… Не устаёшь восхищаться образными находками при изображении времён года, цикличности и переходных природных состояний. Резко меняются пространственные перспективы: это и падающая апрельская капель, и «земное могучее обновленье». И вопрос «Бывает ли у облаков душа?» не кажется надуманным. Человек – сын природы предстаёт как незыблемая онтологическая аксиома:
Не тоскую по купели лета,
По капели не грущу весны.
Потому что всё любимо это,
Все твои чудесные послы,
Мать-природа.
Я молюсь всечасно
Образам изменчивым полей,
Ты даруешь трудное причастье
Чистоте и прелести твоей.
И не нужно мне иного рая,
И не жду других даров судьбе,
Как, любя, страдая, умирая,
Возрождаться вновь и вновь в тебе.
По жизни Юрий Ключников горожанин, но и путешественник. Он навсегда влюбился в горный Алтай – самое таинственное и манящее место России: седая история, уникальные ландшафты, народные легенды и поверья… Поэт не жалеет красок для воссоздания чарующих панорам Алтая, где сливаются звёздные россыпи космоса и девственная тайга, прихотливые излучины рек и дорог, прозрачные озёра с прибрежными зарослями, где словно застыло время… Ночлег в палатке на горном склоне под музыку ночного дождя – современный вариант романтического бегства, а отдушиной становится, к примеру, Телецкое озеро – «светлый кристалл в тёмно-синей оправе тайги». На его не тронутых цивилизацией берегах, в отрыве от «волн городской тоски», что «ада чернее», человек испытывает изумительное, духоподъёмное ощущение собственной первозданности, нахождения в метафизической точке отсчёта. Он очищается от суеты, от всего наносного, и счастлив хотя бы тем, что на какие-то дни отлучён от принудительного участия в ежедневном квесте под названием «Вся жизнь – театр».
Золото лиственниц на берегах осыпается,
Золото солнца бликует на тёмной воде,
Золото радости в сердце моём просыпается.
Как не поверить спасенью души в красоте!
Пусть эта радость пребудет на сердце в сохранности,
Пусть это озеро смоет печали мои,
Пусть эти горы меня возвратят к первозданности,
К светлым истокам забытой Господней любви.
Алтын‑Кёль – в переводе с алтайского «Золотое озеро» – другое имя этого водоёма. Оно связано с местным поверьем об охотнике, который нашёл в его окрестностях большой золотой самородок. Мучаясь от голода, он так и не смог обменять золото на еду и в отчаянии бросил самородок в озеро. Существует иная высшая ценность – красота природы, и только она взращивает красоту в сердце. «Золото, золото, сердце народное!» – как не вспомнить! А в замкнутом пространстве городской квартиры о «светлом лике Алтая» будет напоминать аромат можжевеловых веточек…
Другой, самый распространённый и привычный способ вырваться из тисков урбанизма – выезд на загородную дачу. У Юрия Ключникова есть целая подборка «дачных» стихотворений. А венчает её изящная миниатюра «Дачные запахи»:
Водой моя дача запахнет в апреле,
Пока её майские дни не согрели.
А после – сиренью, левкоями, мятой,
И флоксы пошлют в сентябре ароматы.
Потом свою точку поставит мороз,
Запахнет опавшей листвою берёз,
Октябрьским дыханьем,
и новым апрелем,
И вечной игрой на волшебной свирели.
Вне шума и гама заполненных людьми и транспортом городских улиц человек отрешается от жизни как мышьей беготни. Под пение «кирпичного чуда» – «промёрзшей печки» – и настроение благодатного одиночества вызревает идеал житейского быта-бытия:
Немного, в общем, сердцу надо
В его биении простом:
Дом у реки, семь соток сада,
И необъятный наш простор,
И в праздники застолья чудо,
А в будни вечные труды,
И чтоб цветы росли повсюду,
И люди рядом – как цветы…
Именно на одно из земных чудес, на цветы, чаще всего обращает взор поэт-художник, вслушиваясь в их целительную для души музыку:
Поют нам розы и кусты сирени,
Что тьма уйдёт и вновь наступит день.
Божественны цветы в своём смиреньи,
В немом желаньи поддержать людей.
Сегодня нам невыносимо тесно
На ярмарке пустых и лживых фраз.
Мы красотой врачуем бессловесной
Пригашенные окна наших глаз.
Юрий Ключников успешно продолжил традиции русского поэтического пейзажизма XIX-XX века (Майков, Тютчев, Фет, Есенин, Заболоцкий). Природа в его стихах постоянно одушевляется, можно сказать, очеловечивается, как, к примеру, в стихотворении «Одуванчик»:
Он всех цветов живучей и желтей,
А через день уже седые брови.
Букетом служит только у детей,
Но может стать закуской для коровы.
Среди камней приют себе найдёт.
Головкой помаячив золотистой,
Безропотно на землю упадёт,
Отдав ветрам детей-парашютистов.
Мы ищем суть от родины вдали.
А нам свои невспаханные дали
На каждом метре бросовой земли
Являют сути главные скрижали.
В жанровом отношении – это философская пейзажная зарисовка. Вначале одуванчик – и наивный детский букет, и корм для коровы. Прозаично! Однако короткое пребывание цветка-«пролетария» под солнцем наталкивает поэта на глубокую мысль о поисках сути человеческого предназначения.
А описание последствий природной стихии – яростной горной грозы – завершается философским афоризмом:
Где-то ель одряхлевшая треснет
или рухнет гнилая сосна.
Жизнь огромная тем интересней,
чем грозней и опасней она.
Пейзажи Юрия Ключникова отличаются смелой метафорикой и изысканной детальностью: «Там весёлые лезвия молний / замахнулись на дремлющий лес», «комбайнов порыжелые бока», «деревенский добрый мрак», «анютины глазки, / Два десятка глазастых невест», танцующая вода Катуни, которая «рождает из брызг / Белопенных речных Афродит», «клок сена – зов пахучий лета», «Прикасаются нежно / Февральского снега пушинки, / Словно пальцы ребёнка, / К уставшей от грусти земле».
Слова свободные и прозрачные, как вода в живом роднике: это и есть поэтичность, совершенство, воплощённое вдохновение.
* * *
Жизнь философична всегда и во всём. О чём стихотворение «Мыльный пузырёк»? О сущей мелочи, о мимолётном элементе детской забавы:
Над тополями зелёными
Белый волшебник повис,
Падает с тонкой соломины
Тонкая радуга вниз.
Падает круглая радуга,
Короток радуги век.
Падает, падает, падает –
И поднимается вверх.
Машет в лазоревом омуте
Птица призывно крылом.
В холоде, в холоде, в холоде
Шарик летит напролом.
Шутка поэта? Демонстрация утончённого эстетизма? Ни то, ни другое. Живописание молекулы микрокосма, в которой дышит вселенная всеобъемлющих чувств:
Вниз зазывают берёзы,
Милая мнится во мгле,
Клонят тяжёлые слёзы
Лёгкое тело к земле.
Не дотянуться до месяца,
Не успокоит трава,
Мечется, мечется, мечется
Бедная голова.
И разрывается миною
Встречная веточка вдруг.
Милая, милая, милая,
Где же тепло твоих рук?
Анна Ахматова запечатлела любовное смятение женщины и поэта в великолепном жесте: «Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки». Лирический герой Юрия Ключникова, остро переживая болезненные минуты размолвки между близкими людьми, чреватой окончательным разрывом, мудро предотвращает его: «Я вражду не пущу в свою душу, / Но на дружбу сегодня нет сил». Отсюда один шаг до лирической медитации, значительно расширяющей спектр психологических нюансов путём передачи тонких душевных движений знаками внешней действительности. Толчком для неё может стать всё что угодно, даже остроумное разоблачение мнимой достоверности астрологических прогнозов: «Что грешить на планеты и звёзды! / Всё рождается в сердце у нас». Или нигилистическое отношение к поэзии тех, кто её не ценит: «Могут печку растопить стихами. / Но никто их чуда не лишит».
В некоторых медитациях поэта кроме упомянутых перекличек с Блоком и Некрасовым встречается такой сложный вид интертекстуальности как реминисценции настроения, в частности, есенинская печаль и ахматовское томление. Они не затмевают авторский замысел, а обогащают его, запуская механизм новых ассоциаций. Насколько своеобразно переосмыслена одна из граней нашего национального характера – ностальгия по Родине – через аллегорический образ перелётных птиц из известного стихотворения-песни Михаила Исаковского:
Перелётная, пыльная птица,
Всё ты машешь бездумно крылом.
Дома снится тебе заграница,
За границей – отеческий дом.
И теперь вот стоишь на коленях,
Исчерпав перелётную страсть.
Да, нам нужно побыть в отдаленье,
Чтоб к родному порогу припасть.
Удивительно воплощено присутствие Бога в мироздании:
Полночь спустилась в наш мир,
беспокойный и сирый.
В сёлах ни зги,
в городах же огни без числа.
С неба, земле угрожая,
нацелены «чёрные дыры»,
Как знатоки полагают,
враждебного нам вещества.
Что ж, улыбнись
перспективе опасной и снова
С доброй улыбкой
в далёкий вглядись небосклон.
Он же не чёрный,
он светится тёмно-лилово –
Цвет милосердия,
цвет старорусских икон.
Так постепенно складывается авторская философия жизни с диогеновским поиском человека:
Не спешите, граждане прохожие,
В мутной и жестокой полутьме.
Дорогие, милые, хорошие,
Где вы, люди,
отзовитесь, где?!
Поэт ищет брата и друга, взыскует правды и света, помня о евангельских заветах:
Глаза когда-то назывались вежды.
Как зреть и ведать в каждом встречном Свет?
Впору прорасти пессимистическим опасениям: будут ли эти истины хотя бы понятны нынешним поколениям, модно именуемым «бумерами» и «зумерами», войдут ли они в систему ценностей тех, кто родился в постсоветской России и не знает иного социального строя, кроме капитализма с его культом денег и абсолютизацией богатства как единственного мерила значимости человека? Для поэта-гражданина высшая ценность – созидательный труд, который неизбежно одержит победу над психологией оголтелого потребительства:
Сгинут демократии и культы,
Но не обойдутся никогда
Ни цари, ни боги, ни манкурты
Без святого таинства труда.
Но среди нашествий и пришествий
Тьмы и света, пламени и льда
Никому не оборвать блаженство,
Вечную мелодию труда.
Трепетная и волнующая книга «Золотое озеро» соединила в себе свежесть чувств, юношескую открытость с прозрениями патриарха:
Срок приходит – всё уходит в зиму,
Словно флоксы в прошлогодний тлен.
Остаётся лишь невыразимость
Божества в потоке перемен.
Как оно вселилось, это чудо,
В женщину, в цветок, в сиянье глаз?
И куда уходит из сосуда,
Где свеча прекрасная зажглась?
Не дано нам ни поймать жар-птицу,
Ни понять. И, сколько ни грусти,
Всё, чем вдох успеет насладиться,
С выдохом на волю отпусти.
Эстетически обаятельная лирика Юрия Ключникова ценна и притягательна прежде всего гуманистической заряженностью, бескорыстным человеколюбием. Он не уводит читателя в вымышленный мир фальшивых грёз, а облагораживает нашу реальную жизнь любовью, добросердечием, верой, светом и гармонией, чтобы вырастить здесь и сейчас счастье – своими руками и чистыми помыслами. И принять:
Мудрость – как умение прощаться,
Радость – как способность возвращаться,
Волны – как единственное счастье,
Веру – как Непреходящий Свет.
Возвращайтесь к книгам этого замечательного поэта, и они, как верные друзья, не обманут ваших ожиданий.
*Ключников Ю.М. Золотое озеро. Избранная лирика. Переводы и переложения. / Соcтавитель В.М. Костин. – М.: Беловодье, 2025 – 216 с.