Александр АНДРЮШКИН. ИЕРУСАЛИМ. Фрагмент из романа «Банкир»

 

Александр АНДРЮШКИН

ИЕРУСАЛИМ

Фрагмент из романа «Банкир»

 

В аэропорту Иерусалима их встретили трое руководителей здешнего филиала. После Кении, лежащей на экваторе, погода в Иерусалиме показалась прохладнее, хотя тоже было жарковато, за 80 по Фаренгейту.

Погрузившись в микроавтобус и не заезжая в гостиницу, поехали в офис. Стивен Уэллс, не откладывая, заговорил о делах с главой их местного филиала Георгиосом Рицосом – греком, как и его зам Сикелианос. Ещё один зам, Эхуд Лейбовиц, был иудей; среди работников имелось и много арабов, – всё это должно было отражать этническую пестроту Иерусалима. Правда, по мнению властей Израиля, Иерусалим должен был стать еврейским городом, и это разнообразие они всего лишь терпели. Соответственное отношение было и к фирме Уэллса, что ему лишний раз дал почувствовать Лейбовиц, угрюмо молчавший всю дорогу.

В офисе Стивен уединился с бородатым энергичным Рицосом в его кабинете. Особых задач не ставил: он и вообще-то приехал ради инвестиций в начатое в Иерусалиме строительство квартала небоскрёбов. Это не имело отношения к главной специализации «Американских телесистем», но, если появляется руководитель, то появляются и вопросы к нему, и даже проблемы, парочкой из которых Рицос и огорошил Стивена, едва закрывшись с ним в кабинете.

Оказалось, что мобильная связь на израильских военных базах номер 51, 53, 54 для них была заблокирована. Из того небольшого количества военнослужащих США, которое находилось на этих базах, некоторые написали жалобы, и все вынуждены были перейти на обслуживание израильским сотовым оператором. Исков пока никто не подавал, но и этого Рицос не исключал. Количество этих военных абонентов было ничтожно: у их компании среди гражданского населения Иерусалима и других городов Израиля было абонентов в сотни, в тысячи раз больше. Но важен был принцип и, беседуя с Рицосом, сидя в одном из кресел в углу его кабинета, Стивен вновь чувствовал перед собой ту стену, на которую почти всегда наталкивался, ведя дела с Израилем.

Проблема заключалась в том, что Израиль был союзником Америки, но Штаты не имели своих военных объектов на его территории. Согласно договорам, на большинстве израильских военных баз якобы «размещалась разведывательно-войсковая инфраструктура США», но что понимать под фразой “military reconnaissance infrastructure”, Уэллс ответить бы не мог.

Администрация Джорджа Буша младшего в 2007 году заключила с Израилем очередной договор на десять лет, по которому предоставляла 30 миллиардов долларов помощи, в основном, в виде бесплатных для Израиля поставок новейшей американской военной техники. Некое неназванное количество миллиардов из этой суммы вкладывалось в развитие противоракетной обороны Израиля «Стальной купол».

Здесь, вообще говоря, могла бы найтись и работа для фирм Уэллса, которые – правда, в небольшом объёме – участвовали в создании противоракетной обороны США, но к израильскому щиту его не подпустили, причём не американские конкуренты, а, насколько знал Стивен, израильтяне пролоббировали освоение этих средств исключительно собственными компаниями, то есть отодвинуты от этой работы были и другие американские фирмы.

Получалось как в анекдоте: что моё, то моё, а что твоё – то тоже моё.

В Израиле вроде бы рассуждали так: правительство США помогает им потому, что  международный еврейский капитал помогает правительству США. Но где он находится, этот «международный еврейский капитал», Уэллс не мог бы ответить. Он что, базируется на облаках, над океанами, поверх границ? Может, он находится в Париже, Москве или Берлине? Нет; там, скорее всего, французский, русский и немецкий капитал. Может, международный еврейский капитал находится в Нью-Йорке? Но Уэллс хорошо знал Нью-Йоркскую биржу и отнюдь не мог бы сказать, что на этой бирже все сплошь – еврейские финансисты. Уж точно себя самого он не относил к числу «еврейских капиталистов», и Рицос об этом отлично знал, Стивен ему это откровенно сказал, назначая его на эту работу.

– Вопрос абонентов-военнослужащих я советую пока не обострять, – предложил он Рицосу. – Вы согласны со мной?

– Думаю, это правильно, сэр. Но я должен был доложить вам.

– Конечно. Мы не хотим становиться заложниками в тяжбе между Пентагоном и Министерством обороны Израиля. Если будут к нам финансовые претензии, переадресуем их в бюджетно-правовое управление Пентагона и уведомим соответствующую структуру Израиля. Письма с изложением нашей позиции подготовьте уже сейчас, я просмотрю и подпишу их завтра или послезавтра.

– Понял вас.

– С гражданскими абонентами какие проблемы?

– Пока нет проблем.

– Хорошо. Смотрите, чтобы это «пока» так и осталось нереализованной возможностью. Но динамика, вы писали, замедляется?

– Есть некоторое замедление. Причин у него много, и мы в них разбираемся, хотя я не могу не пожаловаться, сэр, на действия ваших партнёров, российской компании МСТ, здесь, в Иерусалиме.

– Что-что? – удивился Уэллс. – Партнёры? Они же конкуренты: наши партнёры наоборот – «Связь-Инвест-группа».

– Простите! – Рицос скривился в бороду. – В любом случае, мы с МСТ пока мало что можем сделать, уж слишком их поддерживает израильское правительство.

– Давайте-ка мы с вами навестим Москву, – вдруг решил Уэллс. – Деньков пять иерусалимский филиал продержится без вас? А вы присоединяйтесь к нам, сейчас Мартин Смит скажет вам номер рейса, чтобы вы на тот же самолёт попали.

– Это слегка неожиданно, сэр…

– Где начальство, там всегда неожиданности. Сейчас доложите остальные вопросы, а я пока распоряжусь насчёт билетов…

Уэллс просидел у Рицоса часа полтора и, убедившись, что очень серьёзных проблем здесь нет, решил, что пора отправляться в гостиницу. И вдруг в приёмной путь ему преградила фигуристая блондинка в летнем комбинезоне цвета хаки. Это была отнюдь не военная форма, наоборот, цивильный дамский наряд – но настроение у дамы было воинственным. Сначала он принял её за американку…

– Мистер Уэллс, я представляю «Флотилию свободы» и прошу вас подписать петицию!

– Да? Хорошо. – Уэллс достал ручку, зная, что иногда лучше дать просимое сразу, чем выяснять, зачем и почему. Но дама именно не позволила ему подписать бумагу.

– Вы слышали о неприкрытых зверствах израильтян против мирных протестующих? – она показывала ему лист с подписями и в то же время отдаляла его. – Я приехала из Лондона…

– Мадам, мадам! – Рицос взял её за локоть, и она отшатнулась:

– Не трогайте меня!

Начиналась одна из тех сцен, которых вообще-то ждёшь в Израиле или в делах, связанных с Израилем.

– Как вас зовут? – быстро спросил Уэллс, этим вопросом очерчивая магический круг: того, с кем беседует босс, уже не оттащит охрана.

– До каких пор палестинцев будут считать людьми второго сорта? – Дама, вместо того, чтобы представиться, всё более возвышала голос. – Пресса отказывается замечать…

– Прошу вас: назовите ваше имя, – теперь уже Уэллс коснулся её руки. – Не хотите продолжить разговор в машине?

– Я никуда не пойду.

– Тогда давайте сядем, – Уэллс указал на кресла в приёмной и первый сел в одно из них.

Дама представилась: Мэрилин Тиддом, журналистка. Они с Уэллсом сидели в креслах, а сотрудники филиала стояли вокруг них в возмущённых позах.

– Я во многих вопросах поддерживаю палестинцев, – сказал ей Уэллс, подписав, наконец, петицию к Евросоюзу. – Но поймите и вы нас: мы, американцы, не можем вмешиваться в местную политику, иначе у нас у всех будут проблемы. Мы занимаемся бизнесом, а не политикой.

– Но ведь, по решению ООН, Иерусалим не является израильским городом!

– Опять же, это большая политика, а я бы не хотел создавать проблемы всем этим добрым людям, – Уэллс круговым жестом указал на сотрудников офиса. – Лучше приезжайте вечером ко мне в гостиницу Темплтон, там мы обо всём поговорим.

 

***

Прощаясь с Мэрилин, он уже не отгонял те мысли, которые подсознательно сразу возникли у него при виде англичанки. В возрасте, вероятно, за пятьдесят, но ещё прекрасная «белокурая бестия» из Лондона, – неужели к такой, как она, толкнёт его сердце в том случае, если он станет вдовцом?

Всё шло к тому, что Нормы вскоре не станет, и как он будет жить после этого, Уэллс ещё не решил. Посвятить ли остаток жизни памяти о ней и заботе о детях? Марта, возможно, нуждается в его опеке: она уже побывала замужем, но неудачно, вскоре, наверное, выйдет вторично. Марта – да, но Дэвид, не желающий его знать?

…Однако к концу дня – принёсшего новые крупные проблемы в бизнесе – Стивен всё же решил о новой женитьбе не думать.

И в холл гостиницы в девять вечера он спустился с твёрдой мыслью: рассматривать встречу с г-жой Тиддом как деловую – и только.

Она пришла не одна, а с двумя арабами, видимо, палестинцами. А израильские спецслужбисты в штатском крутились рядом, уже не скрываясь.

– Видите, что происходит, – Стивен указал ей на худенького, но злобно ощеренного мужчину, стоящего рядом с их креслами и напоказ слушающего их разговор. Лишь под гневным взглядом Уэллса он как бы нехотя отошёл. – Я ещё ничего не сделал – правда, уже подписал петицию, – но последствия уже будут.

– Я тоже говорю миссис Тиддом, – сказал один из двух палестинцев, пожилой, – что она торопится. Мы привыкли к более медленной жизни, – и он улыбнулся очень скупо, вероятно, стесняясь отсутствия переднего зуба.

На этом палестинце, в отличие от второго, молодого, одетого по-европейски, была традиционная арабская накидка желтоватого цвета с широкими рукавами, обнажающими худые смуглые запястья, причём на правой руке Стивен увидел необычный браслет: красного цвета с золотыми перемычками и чернёными надписями на золотом фоне.

– Что конкретно вы планируете? – спросил Уэллс у Мэрилин. – Петиция в Европейский совет по правам человека это, думаю, не единственное намеченное мероприятие?

– Да, мы готовим ещё одну «Флотилию свободы», уже четвёртую, – ответила Мэрилин, улыбнувшись почти так же застенчиво, как палестинец, и тоже, вероятно, стесняясь зубов. Хотя у неё, как заметил Стивен, передние зубы были все в наличии, причём свои, а не искусственные. Вероятно, их некоторой возрастной желтизны она и стеснялась. – Небольшие суда, отправляемые с целью прорыва морской блокады Газы: доставить гуманитарную помощь и привлечь внимание мировых СМИ.

– Это конкретика, – одобрил Уэллс. – Присылайте мне описание и калькуляцию, и я, возможно, оплачу. Только, желательно, не с израильского сервера, а, допустим, с лондонского – вы сможете это сделать?

– Естественно, – ответила Мэрилин. – Мы будем благодарны за любую помощь.

– Уж конечно, будете, – Уэллс кивком указал ей на мужчину в штатском, до неприличия близко стоящего у её кресла и слушающего.

Долго так беседовать было, конечно, невозможно, и Стивен встал.

– Значит, господа, я рад нашему знакомству, – он пожал руку молодому   палестинцу, потом пожилому, звякнувшему своим красно-золотым браслетом. – Будем на связи через Мэрилин. Спасибо и вам, Мэрилин, что обратились ко мне.

И Стивен ушёл в свой номер; так закончился первый его день в Иерусалиме.

 

***

Эта гостиница Темплтон ему нравилась, не впервые он останавливался в ней. Она располагалась на улице с очень плотным движением, но окна его двухкомнатного номера выходили на другую сторону, в спокойный и умиротворяющий сад с кипарисами, пальмами и не то кедрами, не то просто пышноигольчатыми соснами.

Это был старый английский отель, трёхэтажный, с номерами не в стиле «ретро», а, пожалуй, сохранившимися с неведомо каких времён постройки, о чём свидетельствовали тяжёлые красные портьеры и старинная мебель, как, впрочем, – косвенно – и свежеустановленная сантехника в ванной и туалете.

Номер имел балкон, на котором Стивен долго стоял следующим утром, пытаясь понять: почему этот сад действует столь умиротворяюще?

Сад был совершенно безлюден: значит, в гостинице мало постояльцев?

И ещё: пальмы и сосны не лезли к балкону, что производило бы впечатление тесноты, но немного отступили, как бы в некоей почтительности.

Возможно, того требовала безопасность жильцов, но, в любом случае, взгляд запутывался и петлял в близких и далёких закоулках зелени, отмечая здесь и там сохлую ветку, натыкаясь справа на заднюю жёлтую стенку соседнего дома со старомодными ящиками кондиционеров с ржавыми пятнами на них. Впереди, за соснами, следующего дома не видно было, как и слева.

В хвое – неважно, сосен или кипарисов – есть что-то чудесное, на неё можно смотреть бесконечно; вот, наверное, в чём дело, – решил в то утро Уэллс, запирая балкон.

В гостинице имелся большой ресторан, куда приходили люди, не только живущие в отеле, но и со стороны. Утром их тут неплохо покормили, и Стивену пришло в голову спросить официанта, есть ли выход из ресторана в сад позади отеля.

– Для постояльцев гостиницы есть, сэр. То есть для вас – да. Электронный ключ от номера служит и для выхода в сад. Желаете пройти?

– Нет, я просто спросил.

После этого завтрака до позднего вечера в гостиницу не возвращались, закружившись в каскаде деловых встреч, от которых уже рябило в глазах: от бумаг с цифрами, от всё новых людей и новых визитных карточек.

На третий день вечером предстояло улетать из Иерусалима, и утром этого дня он снова вышел на балкон. Вздрагивая от холодной свежести воздуха, коснулся росы на каменной балюстраде, вдохнул запах весеннего сада.

И вдруг внизу каркнула ворона, и он увидел прямо под балконом, напротив своего номера, тело мужчины, лежащего на спине, раскинув ноги.

Почему-то подумалось, что это труп, причём окоченелый: слишком неестественно торчали из штанов босые смуглые, почти чёрные ступни. Рук и лица не видно было из-за веток кипариса. А может, спит, пьяный?

Недолго думая, Стивен надел туфли, взял карту-ключ от номера и через ещё не работающий ресторан вышел в сад.

Важных персон порой тяготит всегдашнее присутствие охраны, потому и царственные особы, переодевшись, пускались, бывало, в приключения инкогнито. Охрана, наверное, всё равно об этом знала.

Что толкнуло Уэллса на этот мальчишеский шаг? Тело, действительно, оказалось разложившимся давним трупом, ощутимо пованивающим, с мухами и даже червями: угадывалось их движение в проеденном лице.

Рвотный порыв заставил его отвернуться к мокрым от росы балконам, к стёклам ещё спящей гостиницы.

Мысли кружились, как взорвавшийся спиральный фейерверк.

Вон ещё вороны на ветках, и почему-то сидят, не каркая… Крикнуть, разбудить людей, позвать администратора?

Труп-то, кстати, имел на руке такой же красный с золотым браслет, какой был на руке палестинца, сопровождавшего Мэрилин!

Неужели это он, уже убит? Но вряд ли: труп этого араба был слишком старый. Это было или совпадение, или… предупреждение израильских спецслужб?

Эта мысль молнией мелькнула в мозгу и тут же стала уверенностью: да, это предупреждение, это уже наказание за то, о чём он позавчера договорился с Мэрилин и с палестинцами: ведь об антиизраильских действиях!

А ведь он сразу почувствовал, что израильтяне ему этого не простят!

Поскольку труп был старый, в полицию спешить, конечно, не приходилось…

На дорожках не видно было никаких следов кроме вороньих, и Уэллс повернулся было назад к ресторану.

Потом всё-таки вновь шагнул к трупу: ведь вот он, Иерусалим, вот его лицо! Лопнувшая кожа с ещё не высохшей чёрной пастой гниения, и копошение червя – или это кажется? И ленивое жужжание и перелёт зелёных мохнатых мух, одна из которых вдруг с трупа прямиком пересела на щёку Уэллса – он дёрнулся, отмахнувшись.

…Никому он ничего не сказал об увиденном. Балкон запер и завесил шторы. Но, когда спускался с сопровождающими на завтрак, глянул ещё раз: труп был там же. Вечером его уже не было.

Деловые встречи последнего дня не оставили времени даже вспомнить об этой находке в саду. Однако, закрыв глаза следующей ночью, он увидел всё как наяву.

Смрадные дырки ноздрей и полуоткрытого рта, и подсыхающая чёрная паста на дне глазных провалов, и копошащиеся в ней черви, и несвежая арабская одежда, и этот браслет, и проеденная кожа… Вот он, современный Иерусалим под контролем Израиля!