Александр АНДРЮШКИН. НА РАЗНЫХ ПОЛЯНАХ. Михаил Попов и Олег Ермаков – литературный поединок

 

Александр АНДРЮШКИН

НА РАЗНЫХ ПОЛЯНАХ

Михаил Попов и Олег Ермаков – литературный поединок

 

Если допустимо сравнение романа (хотя и рискованное) с боксёрским поединком, то можно сказать, что Михаил Михайлович Попов в начале своего фантастического боевика «Плерома» проводит противнику удар прямо в лоб. Рассказывает, как учительница пятиклассников привела их в кино на Чарли Чаплина, и далее читаем:

«Вадим с огромным трудом досидел до конца сеанса, и как только всех вывели на улицу, его вырвало. Алла Михайловна бросилась ему на помощь. Она тут же заявила, что мальчика отравили в школьном буфете. Мальчик не возражал против этой версии, хотя точно знал, что стошнило его из-за Чаплина. Признаться же в этом не было никакой возможности, потому что он видел, как Аллу Михайловну восхищает этот неприятный человечек, как она восторженно светится при взгляде на экран…».

Повторюсь: таким образом начать роман это всё равно, что боксёру ударить противника сразу в лоб, без хитрых «разведок боем», кое у кого занимающих весь поединок. Автор этой статьи тоже без раздражения не может видеть кривляний Чаплина – правда, началось это у меня уже в немолодые годы. Спасибо, однако, за эту сценку Попову: многим другим авторам фильм скорее дал бы повод на полстраницы размазать влагу по поводу «великого артиста Чарли».

Недавно Михаил Попов собрал богатый урожай похвал за роман «На кресах всходних», но спрашивается: не слишком ли мы – пишущие критику – легко успокаиваемся, если считаем, что хвалебные рецензии – это и всё, чего заслуживает данный роман?

В советские времена, быть может, и по стране прошли бы читательские конференции, посвящённые книге, и вообще о ней бы увереннее говорили, как об «этапном произведении нашей литературы». Я не силён в организационных и премиальных вопросах, но думаю, что роман заслуживает какой-то специальной конференции для его обсуждения. (Пас в сторону Сергея Шаргунова как руководителя «Ассоциации писателей и издателей».)

Присоединяясь к хору тех, кто назвал «На крессах всходних» большой удачей автора (и итогом серьёзного труда), я постараюсь взглянуть на творчество Михаила Михайловича Попова чуть глубже, но сначала отдам дань уважения его тёзке, Михаилу Константиновичу Попову из Архангельска. Последний – автор весьма качественной прозы, и всё-таки Михаил Михайлович Попов – явление совсем иного порядка, не случайно именно ему Союзом писателей России было поручено руководить Советом по прозе.

Он – автор многих успешно продающихся книг, и он – один из немногих современных писателей, сумевших сочетать коммерческий успех с содержательной глубиной. Известный критик Сергей Казначеев написал о нём так:

«Начало фундаментальных «перестроечных» перемен в обществе застаёт Попова в расцвете сил и энергии. В отличие от многих современников он не опускает руки, не впадает в отчаяние, но продолжает интенсивно работать над прозой. Под видом детективной или же приключенческой литературы Попов создаёт романы, наполненные многослойными жизненными, философскими и культурологическими аллюзиями».

«Аллюзии» – термин зарубежный, каковые и принято употреблять в энциклопедиях, а я бы впечатление от прозы Попова передал словосочетанием «высокий разум». Это качество ума не зависит даже от образования; это свойство духа, пусть он даже скрыт под внешними признаками «остросюжета». Так и у Набокова нас сразу поражает ум, хотя ничем «умственным» писатель вроде бы нас не «грузит».

Приведу пару цитат из романа «На кресах всходних».

«Черпаков гнал машину не к главному дивизионному складу, где два верных кладовщика отлично знают, куда засунуть и как распределить всё добытое среди несметных закромов действующей дивизии. Черпаков рулил в город, там у них, как у отдельной бригады, имелся свой маленький схрончик…».

И в другом месте:

«В прежние годы, когда на аэродроме базировались полки бомбардировочной авиации группы армий «Север», там было казино‑варьете с большим выбором трофейных напитков и девиц местного происхождения. «Намоленное» место. Наши профиль заведения менять не стали. Высокое начальство всегда чуть сквозь пальцы смотрело на выходки и капризы лётчицкой братии…».

Теперь нужны пояснения, а может быть, требуется глубоко вздохнуть и успокоиться. «Наши (то есть советское командование) профиль заведения (то есть кабака с оттенком притона или борделя) менять не стали»… Это не то, что обычно писали о Великой Отечественной войне советские (и даже постсоветские) авторы. Тем более рискованно употребление слова «намоленный» в отношении «казино» и «варьете»… Всё это касается второго фрагмента.

Первая цитата на вид безопаснее, но на деле указывает на ещё более необычный сюжетный ход, а именно – на присутствие в одной из боевых частей Советской армии нелегальной мародёрской бригады, для ценностей, награбленных ею, и требовались «схроны» и «верные кладовщики».

Та часть романа «На кресах всходних», которая посвящена Советской армии, читается с неменьшим увлечением, чем «В августе сорок четвёртого» Богомолова (в последнем романе, конечно, чувствуется армейский опыт Богомолова, как и в «Кресах…» – опыт служившего в армии Попова). В прозе о войне – увы – традиционно много штампов, а если писатель заглядывает под «лакированную поверхность», то интерес ему почти гарантирован, и это правильно. Главы романа, описывающие действия партизанского отряда, а также отступления по времени в начало ХХ века и даже в век XIX, показались мне материалом более тяжеловесным, но эти же главы придают роману и фундаментальность.

Должен ли я в этой статье указать на недостатки прозы Попова? Пожалуй, отмечу такой: перенасыщенность некоторых его романов (не всех) как героями, так и сюжетными линиями. Этим грешит, увы, даже роман «На крессах всходних», местами  написанный не без применения метода «вала», то есть: побольше новых персонажей, имён и историй… Иногда автор даже не считает нужным сообщить возраст или описать внешность новоприбывшего в партизанский отряд бойца, вместо этого вводит всё новых и новых лиц. Это служит определённой заменой действия и глубины замысла, но – увы – это именно эрзац-замена. 

…А всё-таки в целом книги Попова – содержательны, полезны, возвышающи, гражданственны, наконец! Перечислю несколько тех, которые сам писатель считает лучшими: «Пир» (1988; реалистический роман о сумасшедшем доме);  «Железный Хромец» (1995; исторический роман о Тамерлане); «Тёмные воды Тибра» (1996); «Цитадель тамплиеров» («Цитадель», 1997); «Плерома» (2006; научная фантастика); «Нехороший дедушка», «Капитанская дочь» (оба романа – 2010 г.; современная остросюжетная проза).

Я уже цитировал статью о Попове Сергея Казначеева из энциклопедического трёхтомника «Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги», добавлю ещё одну ссылку на тот же источник. Казначеев считает наиболее интересными книгами Попова на тему современной политики романы «Пора ехать в Сараево» и «Гости съезжались на дачу, или План спасения СССР». А я выскажу собственное предпочтение: роман «Москаль» – он содержит поразительный срез жизни современных Украины и России, при этом, хотя начат как типичный остросюжетный боевик, постепенно получает признаки «романа идей». Этих идей – иногда экстравагантных, а иногда и замечательно глубоких – в избытке у героя романа, главного редактора полускандального московского журнала.

Отдельно остановлюсь на книге «Пир», дебютной для Попова. Сегодня даже трудно поверить, что роман вышел в советские времена, настолько смелым и «неподцензурным» выглядит его содержание. Название «Пир», быть может, отсылает к скандальному «Пиру победителей» Солженицына, явившемуся одной из главных причин исключения его из Союза писателей СССР.

Весь роман Попова написан в некоей полемике с «Раковым корпусом» Солженицына, например, весьма недвусмысленным намёком кажется автору этих строк портрет одного из персонажей, вместе с которым герой романа «Пир» Иннокентий лечился в армейском госпитале:

«…парень с почти онкологической опухолью на шее. Этому парню обед заказывали по генеральному столу, хирург-полковник здоровался с ним за руку, но с каким выражением косился тот на реденькие манные кашки своих рядовых соседей».

Такие пассажи в прозе Попова – и есть пример «аллюзий», о которых говорил Сергей Казначеев в приведённой выше цитате. Литературные переклички, умение органично ввести в прозу противоречивейшие идеи современности, учесть мнение как «Востока», так и «Запада», порой сопроводив всё это блестящей игрой слов, гротеском без пережима, мастерской передачей интонаций действующих лиц… Такова проза Михаила Михайловича Попова, которую хотелось бы разбирать и цитировать и дальше, я не делаю этого лишь из экономии места.

 

***

Почему я решил объединитьв одной статье имена Попова и Ермакова?

Потому, что речь я веду об оттенках. Большинство из читающих понимают, что, вдобавок к разнице между условным патриотическим и либеральным течениями, есть ещё и разница талантов, которая, порой, ситуацию «выворачивает наизнанку». Мало что так раздражает, как «правильные» мысли и сюжеты, но изложенные суконно, устало и не то что без пламени, а – без мало-мальского огонька.

Переходя к Олегу Ермакову, скажу, что ему за названия романов «Свирель вселенной» и «Знак зверя» можно было бы, по-моему, дать первую премию в номинации «Литературная пошлость». Столь же коряво, как названия, увы, и содержание некоторых его произведений.

Вот и последний, ещё не законченный роман Ермакова «По дороге в Вержавск» (главы уже печатаются, см. «Новый мир», № 7, 2021 г.) имеет помпезный подзаголовок: «Роман из цикла «Лес трёх рек»»… (Боже мой! Тут уж номинации «Литературная пошлость» будет мало, нужно срочно придумывать новую…)

Такой чепухи, как эти печатаемые в «Новом мире» главы, я, признаться, давно не читал… Можно было бы разобрать и раскритиковать эту новую прозу Ермакова, но это стало бы незаслуженной её «раскруткой», ведь известно, что всё, что об авторе пишут (даже отрицательное), есть реклама для его «отдела продаж».

Я пойду другим путём: приглашу читателя бросить ретроспективный взгляд на всё написанное Ермаковым… Как известно, он воевал в Афганистане рядовым артиллеристом; начал писать он об этой войне тогда, когда цензура практически исчезла, а потому можно было не вычёркивать, например, сцены массовых драк солдат-кавказцев против среднеазиатов, на вечернем сеансе в афганском кинотеатре. И те и другие дерущиеся – воины Советской армии, явившиеся в Афганистан утверждать социализм, но боевых действий нет, а молодая кровь кипит…

…Однако Ермаков не хотел быть просто хроникёром Афганской кампании, он претендовал на философское осмысление… (Не с иронией ли написала когда-то редактор «Нового мира» Ирина Роднянская, что «Знак зверя» это «экзистенциальный роман»?) И вот в прозе Ермакова появлялись такие, на мой взгляд, чудовищные пассажи:

«Но послеполуденные ветры не задуют... Не задуют потому, что полдень наступил и солнце остановилось, и так будет всегда, вечный полдень без ветров и теней. И в этом полдне верхние всегда будут верхними, а нижние будут месить в земляной чаше тесто, таскать камни на скрипучие помосты, и мраморные стены будут расти, вознося верхних, и никто не глянет с укоризною на них и не смешает язык их, чтобы остановить их, потому что небеса давно пусты…».

Если кто не понял, то это – о строительстве солдатами в Афганистане каменной бани для собственных нужд, вместо той, которая была первоначально устроена в брезентовой палатке. Вообще, героя Ермакова неизменно удивляет то, что солдаты Советской армии должны были, кроме воинской службы, ещё и работать, например, обустраивать собственное жильё. (Стенания об этом продолжаются и сегодня… Но что бы сказали родители современных солдат, если бы узнали, что римский легион после каждого военного перехода должен был обустроить лагерь, и не просто кое-как поставить палатки и завалиться спать, но окружить весь лагерь рвом и частоколом, для чего срубить энное количество деревьев… Позже эти лагеря становились центрами распространения римской цивилизации.)

Отчасти эта перспектива не только служить, но и работать (на грядках, например) заставляет Ермаковского героя в другом его романе («Река» из цикла «Свирель вселенной») отчаянно пытаться «откосить» от армии. Даже отправка в Афган не так пугает, как необходимость «ремонтировать дачу генерала»; борьба отказника за то, чтобы не надевать погоны, описана с поистине эпическим размахом. Например, героя, поскольку он ещё не принял присягу, посадить на гауптвахту не имеют права и держат в одной из комнат штаба под неким домашним арестом. Времени у отказника много, и размышления его (между перепалками с офицерами части), как правило, не занимают менее двух авторских листов, по качеству прозы примерно так:

«Ведь открылся же ему в придорожном бурятском посёлочке именно мир случайностей, безостановочного движения, мир пропастей и высот; ощутил же он себя однажды песчинкой, влекомой ветром. Только глупцу всё представляется прочным, незыблемым. Твоё солнце может не встать завтра. Тысячу раз оно вставало, а завтра – нет. И сам ты ляжешь спать здесь, а очнёшься – где ты очнёшься? Всё возможно… Тем чудеснее, что он оказался здесь. И то, что все случайности порой выстраиваются в какую-то цепочку, в какой-то узор…».

И так далее – я не преувеличиваю, читатель, на протяжении многих авторских листов. Философская, однако, проза!

…Нельзя издеваться над участвовавшими в войне! – скажут мне. Наши уважаемые критики бывают очень зубасты, но что-то не припомню, чтобы хоть шпилечку они подпустили в адрес «афганца» Ермакова. (Помимо прочего, это и небезопасно: участники войны – народ спаянный, и, если не сам объект литературных нападок, то кто-то из его сослуживцев вполне может наказать критика.) Но хочу подчеркнуть: сама по себе служба в Афганистане и боевые действия описаны Ермаковым, на мой взгляд, достойно, претензии мои к нему – не по армейской теме, а по темам чисто литературным.

…Ермаков – своеобразный предтеча Гузели Яхиной, одна из первых проб либералов в этом понятном, хотя и не очень чистом бизнесе: «взрастить» верного себе автора, в меру грамотного и обязательно представляющего некий влиятельный слой общества. При этом автор должен быть без собственных идей (или с идеями откровенно глупыми, как у Ермакова), зато он должен уметь участвовать в презентациях и давать интервью, а главное – не высказывать ни малейшей критики в адрес либеральной тусовки, которая его «поставила на крыло» – ну да это, в общем, понятно. Есть такой писатель-шахтёр, писатель-подводник, писатель-дипломат… Либералы считают, что чуть ли не от каждой этнической группы должен быть такой верный им «представитель», и они есть, назову навскидку хотя бы Сухбата Афлатуни: в переводе с фарси-таджикского этот псевдоним означает «Платоновский диалог», настоящее же имя автора – Евгений Абдуллаев.

…Идёт тотальная война идеологий, и в ней ни один километр «фронта» не оставлен без присмотра: на каждого «вашего» – противоположным образом вышколенный «наш», и наоборот… (Таков подход либералов: это они ведут «тотальную войну» с патриотическим «крылом»; наш, русский подход традиционно более терпим.) Кстати, совсем уж «глупыми» или «марионетками» этих выпестованных пятой колонной писателей тоже назвать нельзя, ведь сообразил же Ермаков, нашёл этот «Знак зверя» и эту «Свирель вселенной»… Эту роль выспреннего простачка, которая усыпила бдительность либеральный начальников, и они допустили начинающего прозаика Ермакова и в «Новый мир», и в «Знамя», и вообще – в так называемую (их, либералов) «большую литературу». Хотя допуск не бессрочен, его приходится продлевать, и Ермакову, конечно, напоминают, что институтов он не кончал, по профессии – лесник, значит, и подниматься выше «лесных» рассуждений не должен. Он понимает, о чём свидетельствуют даже названия его книг: «Радуга и вереск», «С той стороны дерева», «Иван-чай-сутра» (не «с утра», а именно «сутра», то есть «Иван-чай – молитва», «Иван-чай – афоризм»). Названия растений – вот, дескать, твой потолок, – как бы говорит Ермакову либеральный «кукловод». Ну, в крайнем случае, «Песнь тунгуса» (книга Ермакова, за которую в 2017 году он получил премию «Ясная поляна»).

 

***

Однажды попался мне на глаза какой-то книготорговый сайт, на нём жанр книг Ермакова был обозначен как… фэнтези! Я увидел здесь не стремление унизить Ермакова, а просто честную попытку какой-нибудь библиотекарши (подрабатывающей на таком сайте) определить: о чём же пишет этот автор? Встреченные в лесу «бурятские мудрецы», перелёты из одной эпохи в другую, как из одного лесного заповедника – в далеко от него расположенный… Ба, да это же, и правда, знакомое всем нам фэнтези! (А то, что автор когда-то воевал в Афганистане и имеет литературные награды – так это ещё и лучше.)

Просматривая «афганскую» прозу Ермакова (именно просматривая, так как читать её сплошь – дело трудное, да и бессмысленное), читатель будет недоумевать: а где же война? Наряды и дедовщина, время отдыха и письма из дома, и бытовые неурядицы…

Боевые действия всё-таки тоже есть, и, кстати, когда доходит до их описания, Ермаков преображается, он отбрасывает сомнительные рассуждения и просто показывает во всей правдивости то, чему был свидетелем. Вот наступление на позиции боевиков, засевших в горах возле самой границы с Пакистаном:

«Быстро светает. Наводчики нацеливают гаубицы, слушая команды офицеров. Телефонисты тянут провода от батарей к командным пунктам. Пехотинцы сидят на бронетранспортёрах.

Вдруг танки, боевые машины пехоты и бронетранспортёры заводятся и устремляются к восточным горам с ярко-сизыми вершинами. Половина шестого. Без десяти шесть. Без пяти. Бронемашины с пехотой и танки уже у подножия восточных гор с золотистыми сияющими вершинами. Шесть. – Из-за гор вырвался оглушительный режущий свист и рёв, заставивший всех до единого вздрогнуть и запрокинуть головы, – но пятёрка жёлто-зелёных обтекаемых машин с растопыренными крыльями уже прошла над станом и стремительно приближалась к восточным золотым вершинам, – и в следующее мгновенье самолёты уже над вершинами, под крыльями сверкнули лезвия, и тут же золотые вершины выбросили вверх коричневые облака, как лопнувшие, перезрелые грибы-дождевики, и звуки взрывов долетели до лагеря…».

Увы – повторюсь – таких сцен боёв в прозе Ермакова немного… Больше в ней совсем иного, вот например, фрагмент о проституции за «чеки» (советский эквивалент долларов), вернее – просто не лишённая перца сценка с советским врачом, уговаривающим на «это самое» медсестру. Для справки: рядовой советский солдат получал 15-20 чеков в месяц, те, кто на окладе, до 200 чеков в месяц. Медсестра, демонстрируя характер «равноправной советской женщины», потребовала у врача аж несколько окладов – семьсот чеков – за одну «сексуальную услугу»:

«– Дверь, – злобно прошипела она.

– Всё, всё, всё.

– Семьсот.

– Хорошо, хорошо, хорошо.

– Не раздеваясь, – потребовала она».

…Правильно осмыслять войны – и всю общественную и частную жизнь – бывает важнее и труднее, чем выигрывать эти самые войны и чем успешно проживать эту самую жизнь. Бывает ведь и так: прожил достойно, сделал много, а написал потом такую дрянь, что даже на бытовые нужды неприятно использовать бумагу, на которой это напечатано.

                                                              Санкт-Петербург