Александр АНДРЮШКИН. ЗАТЕЙНИК ОТ ЛИТЕРАТУРЫ. О творческом пути Анатолия Королёва

 

Александр АНДРЮШКИН

ЗАТЕЙНИК ОТ ЛИТЕРАТУРЫ

О творческом пути Анатолия Королёва

 

Признаться, на кончике пера у меня крутились наименования покрепче «затейника», например – «фокусник»… «Жуликом» я бы всё-таки не стал называть этого весьма умелого литератора, родившегося 24 сентября 1946 года – то есть в нынешнем 2021 году ему исполняется 75 лет.

…А кто вообще такой Анатолий Королёв? – может спросить не очень искушённый читатель, особенно принадлежащий к нашему, патриотическому «крылу». Среди писателей-патриотов – множество талантов, давно выпустивших целые собрания произведений. Владимир Личутин и Александр Проханов, Павел Кренёв и Михаил Тарковский; а ещё Николай Иванов и Владимир Крупин, Михаил Михайлович Попов и Михаил Константинович Попов… За всеми не уследишь, а тут толкуют о явном фаворите либеральной тусовки Королёве!

Но я буду благодарен патриотическим изданиям, если всё-таки примут мою статью о Королёве, так как в его творчестве есть о чём поговорить.

Дело в том, что этот автор всегда одинаково убедительно умел выразить и «красную», и «белую» идеологию, причём речь не шла о всеядности или беспринципности, но о примерно таком же «двуядерном» строении души, которое свойственно и всему нашему патриотическому движению.

Не секрет, что условным «либералам» противодействуют с нашей стороны два (если не больше) несовместимых течения: марксистско-ленинское и православно-христианское. Но они в какой-то мере слиты воедино; а кроме того в КПРФ есть движение «Русский лад», а в церковной мысли силён спектр «православного социализма».

Вот и Анатолий Королёв, фигурально выражаясь, это «Достоевский и Ленин в одном лице». Такова положительная причина вглядеться в его творчество. Есть и отрицательная: я хочу показать на его примере, как всё-таки не надо жить и творить и к какому убожеству приводит даже и талантливого писателя общение с лурье, чуприниными и прочими «врио» литературных критиков.

Итак, посмотрим: с чего же начал Королёв? Я утверждаю: с блестящей, достойной похвал и переизданий повести о Гражданской войне «Страж западни» (1984). Она вышла отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия», и сегодня Королёв упоминает о ней сквозь зубы: мол, редакторы её «изуродовали». Признаёт, однако, и другое: «В годы моего старта в 80-е уже первая книжка решила мои денежные проблемы на несколько лет» (из интервью «Лабиринт без Ариадны», «Литературная Россия» от 23.03.2018 г.).

Насчёт того, что советская редактура «уродовала» тексты, можно поспорить… Мои собственные первые рассказы вышли ещё в советское время, и я тем редакторам благодарен: они умели холодно вглядеться в произведение и решительно его перекроить. Нынче авторы страдают как раз от отсутствия редактуры, из-за чего все наши ошибки льются в печать.

Опытный глаз может, действительно, заметить в первой книге Королёва следы сокращений, но ей не повредили ни они, ни даже то, что сюжет книги едва ли не скалькирован с фильма Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974). У Королёва действие происходит в оккупированной белыми части России; многое показано глазами белого контрразведчика, который пытается «вычислить» красное подполье. Красные же ищут белого «крота» среди своих подпольщиков. С этим переплетена борьба двух иллюзионистов: итальянского циркача Буззони и русского Галецкого.

Виртуоз-фокусник Галецкий в разговоре с большевиком Круминем так выражает своё кредо: «ваш идеал – диктатура класса, мой идеал – диктатура одиночки: нам никогда не понять друг друга…».

Эту идеологию, озвученную Галецким, я условно и называю «белой», хотя собственно белогвардейцы у Королёва рассуждают немного иначе. Но сейчас не это существенно. В романе Алексея Толстого об инженере Гарине последний тоже противостоял всему классу капиталистов; напомню, что Гарин у Толстого на короткое время устанавливал диктатуру над всем западным миром.

Наряду с «белой» идеологией, Королёв в «Страже западни» ярко показывает и идеалы «красные». Я имею в виду не те, уже ставшие к тому времени официозными лозунги, которые высказывает Круминь, – но скорее, по Королёву, социализм смыкается с «еврейской идеей».

Итальянец-циркач сознательно выпускает из клетки птицу Цару, которая охотится на голубей и других городских пернатых. Это – привезённый из-за границы хищник вида «гарпия», и уже первое «знакомство» с ней заставляет читателя подумать, что тут содержится некий символизм:

«Казалось, город не замечал охотившуюся тварь, люди редко смотрели в небо, да она и не лезла на глаза, большую часть дня притаившись на верху полусгоревшей пожарной каланчи, вцепившись когтями в обугленный подоконник амбразуры. Но зато её хорошо видели птицы».

А вот как хищник появился у итальянца: «Коллекции Бузонни не хватало облика смерти вездесущей, крылатой. Он выложил за гарпию серьёзные деньги и не прогадал. На «вестницу ада», на «деву тьмы» потянулись толпы простаков и зевак, любящих страх. От гарпии исходило магнетическое излучение чего‑то ужасного, адского. Когда птица начала стареть, это впечатление только усилилось…».

Не уверен, узнают ли некоторые читатели даже сегодня социализм в облике этой наводящей страх птицы. Сторонники марксизма, помнится, отрицали даже наличие советской цензуры, не говоря уж о ГУЛАГе. Хотя и самые прекраснодушные обычно понимают, в чём сила того или иного движения: в случае социализма это и были «репрессивные органы».

Королёв в своей первой книге сосредоточился вроде бы на безвластии Гражданской войны, но через иллюзионистов и через экскурсы в историю цирка (как, разумеется, через «разведку – контрразведку» и вообще – через боевые действия) он показывал государственную власть в её изначальности, что ли.

Так мы узнаём, что именно заезжий циркач в своё время спас Александра Второго: взрыв Халтурина прогремел, когда царь обычно садился трапезничать, но иностранец-иллюзионист так заинтересовал монарха, что тот задержался и уцелел. История на ту же тему произошла ещё раньше с Павлом Первым: впечатлённый фокусником, якобы проникающим сквозь стены, император объявил ему, что гонорар будет его ждать завтра в полдень в запертой комнате, загодя приказал усилить караулы дворца, однако же обнаружил артиста внутри своих покоев… Даже руководству тогдашней полиции было чему поучиться.

Королёв, повторюсь, нарисовал некие основы государства, неважно, как его назвать, «социалистическим» или «капиталистическим», главное, чтобы в нём были задействованы некие виртуозные человеческие способности и чтобы была диктатура страха… Эту «картинку» писатель затем повторил в более поздних романах, например, в «Змее в зеркале» (2000 г.).

Правда, со временем мастерство Королёва – увы – слабело, к тому же он всё больше погружался в культуру Запада и превратил свои последние романы в некие сборники международных анекдотов. На Россию почему-то не хватало внимания; соответственно, и интерес к Королёву отечественного читателя упал.

Например, герой романа «Змея в зеркале» кое в чём похож на родившегося в Польше Вольфа Мессинга; ещё в юности он встретился с более опытным пожилым телепатом, оценившим его способности и предупредившим его, что у него есть враги, они хотят «положить предел твоей силе, которая уже бросила вызов миру».

Старик-телепат заканчивает напутствие так: «Успеха! Надеюсь, вы уничтожите рационализм». Не менее того! Как видим, амбиции у героев Королёва грандиозные.

 

***

Есть смысл посмотреть на то, как произошло падение Королёва, его погружение в зловонную жижу либеральных журналов.

Видимо, к предстоящему в этом году юбилею приурочена публикация в «Знамени», № 6, 2021 г. Это на первый взгляд бесхитростные воспоминания самого Королёва, озаглавленные: «У «Знамени» в плену», в них он воссоздаёт свой путь к публикациям. О том же он писал и в предисловии к роману «Эрон», опубликованному целиком в 2014 году.

Из толстых журналов Королёва первым заметила «Нева», где судьбами прозы вершил Самуил Лурье. При всей склонности этого человека к интригам, он обладал некоторым литературным вкусом и не мог оставить незамеченным текст, разительно превосходящий уровень тогдашней средней прозы. Затем Королёв пишет повесть «Голова Гоголя», которая появилась в «Знамени» в 1992 году.

Вот как Королёв вспоминает историю публикации в «Знамени» в 1994 году романа «Эрон»:

«Чупринин позвонил уже через неделю, сказал, что прочел половину, но для решения вполне достаточно:

– Ставим роман в летние номера, завтра жду у себя, подпишем договор, всем платим за лист 30 тысяч, вам заплатим 50… Да, и сократите сто десять страниц!

В те годы Сергей Иванович разил наповал. Оказалось, он уже рекомендовал мой роман французской переводчице Гале Аккерман: звоните, вот ее телефон…

Я по-прежнему шутливо говорю Сергею Чупринину, что он может меня при желании лупцевать палкой, потому как он мой крестный, он открыл мне путь в литературу и сделал серией публикаций имя… На что он всегда устало возражает: Анатолий Васильевич, вас открыла «Нева»».

Итак, «вас открыла «Нева»»… Судя по всему, Чупринин раболепно смотрел в рот покойному Самуилу Лурье и печатал тех авторов, о которых Лурье отзывался благосклонно. Не случайно в своей книге «Критика – это критики. Версия 2.0» (М., 2015) Чупринин Самуилу Лурье посвятил лизоблюдскую главу, озаглавленную «Мастер».

…Однако, почему же Королёв назвал свои воспоминания «У «Знамени» в плену»? Догадавшись, что Чупринин не будет читать «Эрона» целиком, Королёв всучил ему неготовую, кое-как написанную, откровенно провальную рукопись… Кто у кого в плену?

В плену или в рабстве человек подвергается двум видам воздействия. Во-первых, его заставляют перерабатывать и при этом недоплачивают, эта вещь всем понятна. Но, во-вторых, барин порой развращает слугу, приучая его бездельничать и при этом зависеть от хозяина духовно.

Барин уехал, и вот слуга спокойно надевает его халат, валяется на его постели и даже потребляет кушанья из его меню, поскольку барин забыл срезать расходы на кулинарию, и деньги нужно как-то «осваивать».

Барин всё это, впрочем, знает так же хорошо, как если бы присутствовал там, откуда уехал. Однажды он грозно явится за ответом, что и сделал Чупринин уже на рубеже второго десятилетия нашего века.

Королёв жалуется в очерке «У «Знамени» в плену»: «Пятнадцать лет я ходил в любимцах журнала, пока не споткнулся с одним, а потом и вторым романом»… Он кинулся жаловаться в СМИ, вот фрагмент из уже цитированного интервью в «ЛитРоссии» от 2018 года «Лабиринт без Ариадны»: «Моё положение весьма драматично. Практически в один и тот же год – восемь лет назад – я неожиданно потерял поддержку всех толстых литературных журналов Москвы и отчасти Петербурга, которые обычно благоволили к моим текстам, и заодно грянул кризис в издательстве «Гелеос», где без проблем выходили в свет все мои романы. Вдруг, нежданно-негаданно, я остался у разбитого корыта…».

…Итак, «барин разгневался». Чупринин то ли отказался печатать очередную из всё более водянистых рукописей Королёва, то ли ещё и приказал подчинённым не отвечать на е-мейлы автора, проявить холодность…

Да и то сказать: заслужил, доигрался! «Оставленный без присмотра» Королёв совсем обленился и выдавал в печать тексты, плохо обработанные и содержащие массу самодовольных глупостей, вроде таких, например:

«Имя в искусстве – самое важное, работы ж не имеют значения...»;

«Меня душит тайный смех (как на могиле Пушкина)…»;

«Из дневника: В марте выпал случай приехать в Михайловское… На могиле Пушкина пережил тайный приступ смешка… гора, на которой стоит монастырь, похожа на девичью грудь. Могила Пушкина расположилась – тютелька в тютельку – на месте соска» («А что тут смешного?» – спрошу я с недоумением. – А.А.);

«Роль критика в современной культуре равна нулю, это как быть пианистом в борделе…»;

«Из дневника: Придумал последнюю фразу романа: перепёлка падает в воду. Плюх! Всё».

И так далее, и так далее… Все эти цитаты взяты мною из одного только романа «Хохот» (последнего по времени романа Королёва, напечатанного в 2018 году), – а что если собрать нелепости из всех его творений?

Прочтя «Эрон», Павел Басинский назвал Королёва «классическим типом агрессивного графомана», а Алла Марченко в «Новом мире» напечатала статью «…зовётся vulgar», где написала:

«Автор «Эрона» – явление и в своем роде замечательное…  Чем же замечательное? Ну, прежде всего откровенной, то есть установочной, сознательной, намеренной, а не природно-вынужденной вульгарностью. Элементы дурновкусия имели место быть и в «Голове Гоголя», и даже в «Повести о парке»… Но там, в «Гении местности» и в «Голове…», были всё-таки лишь элементы – следы пошлости. В «Эроне» же Королёв вульгарен сплошь. И тогда, когда «делает нам красиво». И когда рассуждает об шибко умном…».

Я не согласен ни с Басинским, ни с Марченко и думаю, что всё гораздо проще (хотя и сложнее одновременно). В случае с «Эроном», мне кажется, просто имел место некий «системный сбой» на переходе от советского к пост-советскому строю. То, что было «нельзя», вдруг оказалось «можно» и даже «нужно». Ещё это сравнимо со слишком быстрым подъёмом водолаза на поверхность, что может привести к его гибели.

Менялась вся система ценностей, прыгали и цены в магазинах, и можно простить Королёву какие-то даже и фактические ошибки по этой причине. Например, в «Эроне» Королёв утверждает, что приехавшие в 1972 году в Москву мать и её дочь Лили сняли квартиру в центре города за пятьсот рублей в месяц – это советскими-то деньгами? Академик (действительный член Академии наук СССР, не членкор) получал при Брежневе как раз пятьсот рублей в месяц, и такая плата за квартиру мне кажется преувеличением. (Хотя в Москве я в те годы не жил.) Мне кажется, тут Королёв скорее «сконструировал» некую экономическую реальность, чтобы казалось «очень много» даже иностранцам (при переводе с русского) и возможным молодым читателям, не ведающим, что 500 рублей были в советское время ну очень неплохими деньгами.

То же самое с «пошлостью» или «вульгарностью» стиля… Грубая приблизительность! – вот как я бы определил манеру повествования в «Эроне». Скажем, вчера от художника требовали реализм, сегодня надобен кубизм, а что закажут завтра? Напишу-ка я картину (решает художник) стилем средним между кубизмом и реализмом! Например, тело человека реалистическое, а голова прямоугольная, или наоборот – на геометрически угловатом теле вполне похожая на человеческую голова.

 

***

Пора завершать статью.

Я не могу не процитировать мнение о Королёве ещё одного влиятельного в либеральных кругах критика – этот отзыв также появился в «Новом мире». Я имею в виду нашумевшую в своё время статью Ирины Роднянской «Гамбургский ёжик в тумане» («Новый мир», № 3, 2001 г.), в которой она в качестве одного из главных доказательств своего тезиса о наступлении «новой эпохи барокко» (или «псевдобарокко») привела именно внутренне противоречивую прозу Королёва.

«Псевдобарокко – слово дико, но мне ласкает слух оно», – написала Роднянская и перечислила следующие произведения, относящиеся, по её мнению, к этому новому стилю: «такие непохожие вещи, как «Взятие Измаила» М.Шишкина и «Кысь» Т.Толстой, «Там, где нас нет» с продолжениями М.Успенского и «Князь ветра» Л.Юзефовича, «Человек-язык» А.Королёва и «Покрывало для Аваддона» М.Галиной, «Змея в зеркале» того же Королёва и «Суд Париса» Н.Байтова».

…Если всё это так, если права Роднянская и наступает новая эпоха барокко… Тогда и все нравственные ценности летят куда-то в тартарары. Барокко ещё называли «любовью к безобразному», а следовательно – ну какие могут быть со стороны критики эстетические или даже этические требования к писателю, будь он хоть Королёвым, хоть самым безнравственным из тех «лауреатов» либеральных премий, которых справедливо критикует патриотическая, граждански ответственная критика?

А всё-таки как эстетические, так и моральные требования могут и должны быть предъявлены к писателю. На том стоял и стоит Союз писателей России, например.

…Будем молиться Господу, чтобы Он вывел русскую литературу, всю нашу страну и весь мир на какую-то не слишком трагическую стезю.

Санкт-Петербург, август 2021 г.