Александр АНДРЮШКИН. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯНЫЧАР. О прозе Леонида Юзефовича

 

Александр АНДРЮШКИН

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯНЫЧАР

О прозе Леонида Юзефовича

 

Общественность нашей страны признала шагом значительным и добрым недавнее создание АСПИ – Ассоциации писателей и издателей. Следует ли из этого необходимость умерить литературную полемику? Наверное, да; хотя богатство мнений в России всё равно неискоренимо – в отличие от культур англоязычных, основанных на слитности и единообразии (хотя они именно себя любят выдавать за «плюралистов»).

Я постараюсь подойти к Леониду Юзефовичу предельно взвешенно, хотя писатель он явно слабый, а его отмеченные премией «Большая книга» романы «Зимняя дорога» и «Филэллин» – не бездарно написанные и всё же – средненькие, бледные произведения.

 

Увод литературы в архизахолустье

Юзефович сам о себе так сказал в интервью газете «Коммерсант»: «Знаете, я ведь не творец по природе. Главный мой талант, если тут уместно это слово, – талант реконструкции. Я – реставратор. Моя задача как историка – честно реконструировать прошлое, а как литератора – убедить тех, кто захочет меня слушать, что так и было на самом деле».

На каких простаков рассчитаны эти утверждения? На тех, которые (по мнению Юзефовича) читают газету «Коммерсант»? Но справедливо ли так низко оценивать их интеллект?

Лев Толстой тоже в «Войне и мире» «реконструировал» ушедшую эпоху, для чего превратился в историка, изучал источники, – но разве кто-то на этом основании объявляет его «не творцом»? На самом деле Юзефович подразумевал в интервью нечто другое: он якобы не претендует на центральную роль в нашей литературе, он всего лишь «с краешка», звёзд с неба не хватает, но своё дело, мол, знает. Однако и такой смысл будет содержать лукавство! Ведь, даже находясь где-то сбоку, вполне можно вести прицельный огонь по самой сердцевине нашей культуры, опошляя и снижая её. Увы, именно на такую трактовку наводят некоторые особенности его творчества, о которых – ниже.

Дело не в том, что Юзефович «реконструирует», а не творит, а в том, что он реконструирует не то, что было, создаёт искалеченный вариант нашей истории.

Козырной картой писателя стал барон Унгерн (1885-1921), один из второстепенных полководцев Гражданской войны со стороны белых; но даже уровень Унгерна показался Юзефовичу высоковатым, и он спустился ещё на ступеньку ниже: сделал героем своей «Зимней дороги» совсем уж малоизвестного белого «генерала» Пепеляева. Унгерн был хотя бы настоящий (т.е. дореволюционный) барон, а Пепеляев вообще по разуму – подросток, по внешности – унтер-офицер, «генералом» он стал лишь в результате того ускоренного производства в более высокие звания, к которым вынужденно прибегали в условиях Гражданской войны. Вчерашних прапорщиков белые быстро делали полковниками, штабс-капитанов – генералами, стараясь не отстать от красных, у которых всё равно взлёт к власти происходил ещё стремительнее.

Чем же так привлёк Унгерн Юзефовича? Напомню, писатель ему посвятил и повесть «Песчаные всадники», и самую свою коммерчески успешную книгу «Самодержец пустыни» (удостоившуюся переиздания), и целый ряд рассказов. Монголией также «закольцовано» действие, быть может, лучшего романа Юзефовича, «Журавли и карлики» (в основном, роман посвящён Ельцинским реформам в самой России, но Монголия там выступает в качестве рамки).

Во-первых, сыграла роль случайность: Юзефович проходил военную службу в тех краях, где когда-то воевал Унгерн. Во-вторых, не было ли сходства в отношении к женщинам Юзефовича и Унгерна? Ненависть и презрение к ним – иначе это отношение не определить, вот что писал об этой черте Унгерна сам Юзефович в повести «Песчаные всадники»: «В женщинах он (Унгерн – А.А.)никогда не нуждался, это были продажные, низменные, трусливые существа, которых Запад в гибельном ослеплении возвёл на пьедестал, свергнув оттуда воина и героя».

 

Принижение и очернение женщины

Юзефович много говорит о женщинах – устами не только Унгерна, но и других своих героев, например, сыщика Путилина и его коллег.

Вот несколько примеров из романа о Путилине «Дом свиданий». Сыщик Шитковский говорит своему коллеге Путилину: «…у тебя, Ваня, сынишка маленький, жена дура. Пропадут без тебя». Характерно, что Путилин на эту реплику не возражает, словно согласен с собеседником. Увы, именно так и сам Путилин смотрит на свою жену (которой никакого имени Юзефович не присваивает, она только так и названа, «жена Путилина»). Она – женщина честная и преданная своему мужу, но от избытка усердия, что ли, порой становится неуправляемой. Так, во время финальной сцены романа «Дом свиданий», когда все собрались и Путилин собирается разоблачить убийцу, жена сыщика становится столь своенравной, что чуть не срывает всё действо.

Сначала она дотошно указывает мужу, что именно он должен есть и пить за столом, а когда он просит прекратить это, она вдаётся в амбицию:

«– Ваня, – страстным шёпотом сказала жена, – как тебе не стыдно так со мной разговаривать! Ведь она же слышит, каким тоном ты со мной разговариваешь.

– Кто слышит?

– Эта паскуда.

Он понял, что речь идёт о баронессе. Как только жену отставили от хозяйственных забот, она немедленно вспомнила о своей обидчице».

Кстати, жена Путилина не одна такая на финальном собрании. Обе дочери Кукулина-старшего (ещё одного героя романа «Дом свиданий»), Лиза и Катя, тоже не блистают умом и вносят свой вклад в то, чтобы сорвать сцену разоблачения:

«Стало тихо, лишь слышен был яростный шёпот Лизы:

– Сергей Богданович, скажите этой дуре, что она дура…».

(Это Лиза характеризуетсвою сестру Катю.) Но жена Путилина вне конкуренции. Она то говорит под руку, то вновь затевает скандал… В итоге именно жена не даёт сыщику остановить соучастника преступления (Зеленского), и тот кончает жизнь самоубийством, выпивает рюмку вина, зная, что в нём смертельный яд. А самоубийство его вовсе не входило в планы Путилина!

«Может быть, он ещё сумел бы помешать тому, что произошло в следующее мгновение, но отвлекла жена. Она и всхлипывала у него на груди, и молотила по ней кулачками, а пока он отбивался, одновременно винясь и утешая её, Зеленский вдруг схватил стоявшую перед ним рюмку и опрокинул себе в рот».

Итак, глупость женщины привела к смерти… Не всегда последствия действий наших соотечественниц (по Юзефовичу) столь трагичны, но почти всегда женщины выписаны весьма язвительно (хотя имён им автор и не присваивает). Возьмём, например, рассказ «Бабочка», весь построенный на особенностях ума «жены Рогова». Это – та же самая «жена Путилина», но перенесённая в наше время, некий сквозной для прозы Юзефовича персонаж по имени «честная, но глупая баба».

В рассказе «Бабочка» действуют четверо взрослых людей: «Рогов», «жена Рогова», «Галькевич» и «Пол Драйден». Заметим здесь, что только западный профессор удостоен имени и фамилии, двое мужчин – граждан России – названы только по фамилии (Галькевич и Рогов), а «жена Рогова» не имеет иных обозначений кроме фамилии мужа. (Кстати, это решение, лишать некоторых женщин собственного имени, Юзефовичу выполнить бывает непросто. Например, «жена Путилина» любит поболтать и поспорить с соседями, и как же выкручивается писатель, передавая диалоги? Ведь у её собеседников и собеседниц, как правило, есть имена, и писателю легче было бы придумать и ей имя…)

Вернусь к «жене Рогова» из рассказа «Бабочка». Оставшись в квартире без мужа, она смотрит в дверной глазок, а он снаружи чем-то закрыт (на него села бабочка). «Умной женщине» почему-то кажется, что там стоит убийца, она даже ухитряется с балкона предупредить об этом мужа и его друзей и скинуть им молоток (?), чтобы они подкрались к «убийце» и оглушили его. Ничего не скажешь: сообразительная особа! Так Юзефович оценивает интеллект наших соотечественниц.

 

Фиксация на моче и фекалиях

Во многих текстах Юзефовича знаковую роль играют экскременты, показателен здесь рассказ «Колокольчик».

Никакого прямого отношения к сюжету рассказа тема мочи не имеет, но она существенна для «духовной вселенной» Юзефовича, а потому он (в общем-то, знающий, что лишние детали портят произведение) эту деталь не убирает.

Рассказ «Колокольчик» посвящён известному поэту-футуристу и одному из первых российских авиаторов Василию Каменскому (1884-1961). Повествуется, как некий житель Перми Лапин купил дом в пригородном посёлке, том самом, где провёл последние годы жизни Каменский. Лапин посещает его дом-музей, но импульс для этой экскурсии он получил в школе-интернате, где на его глазах наказывают детей, страдающих недержанием мочи. В интернат Лапина тащит его восьмилетняя дочь, обещает ему показать «интернатских… которые под себя писяются. Я тебе ещё вчера говорила. Забыл?».

Лапин с дочерью идут к этой школе и там видят, как троих детей заставляют на глазах у остальных нести свои мокрые матрацы в сушилку. («Жестоко, да, – говорил директор,  – но многим помогает».) На Лапина это зрелище почему-то действует так сильно, что он врывается на территорию и пытается успокоить одну из наказанных девочек:

«– Ты не бойся, слышишь? Ерунда, это в детстве со всеми бывает, со мной тоже бывало, и ничего. Не веришь? Зачем мне врать, я уже лысый. – Он весело похлопал себя по лысеющий макушке, повторяя, что с ним, когда был в её возрасте и даже старше, это бывало много раз, честное слово… вдруг увидел за оградой Нинку (дочь – А.А.), смотревшую с нескрываемым ужасом, и опомнился».

Кстати, за это вмешательство героя рассказа в дела интерната дети приклеили ему кличку, связанную с мочой, которую я здесь повторять не буду. Тема мочеиспускания навязчиво возникает и в романе «Журавли и карлики», в связи с одним из двух главных героев, Жоховым (предпринимателем из Москвы). Вот герои в Монголии, в юрте: «Будить гостеприимных хозяев Жохов стеснялся. «Мой мочевой пузырь сжал зубы», – смеясь, говорил он…».Вот Жохов с шестилетней дочерью: «Осенью ходили с ней в зоопарк, тепло её ручонки, лежавшей в его руке… затекало прямо в сердце… Любое прикосновение имело свой смысл – от восхищения красотой порхающих по вольеру райских птиц до желания пописать».

Вот заходит речь о скрипках: «На смычок, – заговорил Жохов таким тоном, будто его об этом спросили, – конский волос идёт только белый, но от кобылы нельзя. У неё на хвост моча попадает, звук не тот. Нужен от жеребца».

Этой же фиксацией отмечен и ещё один персонаж «Журавлей и карликов», Анкудинов, «реконструированный» Юзефовичем аж из времён Лжедмитрия. «Добрые лекари по урине смотрят…» – формулирует Анкудинов главное, по его мнению, правило медицины, а перед тем в разговоре с любовницей рассуждает о половых органах как об «излишестве над мочеточниками».

В романе «Казароза» существенную роль играет пистолет, из которого застрелили певицу и который потом убийца выбросил в окно, чтобы скрыть улику. Пистолет подбирает Ида Лазаревна, возлюбленная главного героя, который не может понять, что она вообще делала во дворе под этими окнами. Она объясняет: «В училище уборная не работает, а во дворе есть будка. Мне срочно нужно было сделать пи-пи».

Каждый писатель сопровождает сюжетные повороты чем-то важным для него… Присмотримся к перипетиям романа «Филэллин», за который в декабре 2021 года Юзефович получил главную премию «Большой книги». «Туалетная тема» связана там с двумя решающими поворотами действия. Вот вкратце сюжет. Некто Мосцепанов (живущий в Нижнем Тагиле) в последние годы правления Александра Первого одержим сразу двумя желаниями: помочь грекам в их борьбе против турок и одновременно разоблачить злоупотребления на уральских заводах. Он посылает в Петербург обличительные письма, за что его сажают в острог, однако во время посещения Урала императором осенью 1824 года о Мосцепанове на минуту забывают, и он оказывается во дворе, где стоит нужник, а позади него – забор со сломанными досками, оттуда арестант и бежит на свободу. Спрашивается: зачем в этой сцене нужник? Ответ понятен: Юзефовичу кажется, что так будет достовернее. Не только забор проломан, но ещё и позади нужника… «Всё реально»!

Подробностей того, как Мосцепанов добрался до черноморского порта, автор нам не сообщает, и мы далее находим героя (перед тем – смертельно больного инвалида) в полном здравии и в рядах греческих борцов за независимость (в окрестностях Афин). О войне в Греции Мосцепанов рассказывает в длинных письмах в Россию, в одном из них читаем описание решающего греческого наступления на турок: «Кто-то впереди опять шептуна подпустил, вонькой запахло. Справа и слева горы, тесно, ветром не раздувает…».

Я извиняюсь за эту цитату и за то, что приходится копаться в такой грязи. Но что поделать? Разбор этой темы необходим, так как без неё не понять творческий метод Юзефовича. Увы, ему кажется, что при добавлении кала и мочи произведение станет… жизненнее, что ли. Даже в «Зимнюю дорогу» (документальное повествование о боевых действиях Гражданской войны) он ухитрился вставить эту темку, и опять в описание ключевого боя между отрядами Пепеляева и его противника большевика Строда. Строд после Гражданской войны попытался сделаться профессиональным литератором, издал книгу, и вот как Юзефович пересказал описание в ней финального боя: «Изуродованные пулями трупы белых и красных вперемешку с пластами мёрзлого навоза (неужели сражались на конюшне? из предыдущего повествования это не следовало – А.А.); измученные голодные люди, на четвереньках ползающие среди собственных испражнений… трагедия, вернее трагедийный по природе героический эпос… как две партии Олимпийских богов при осаде Трои».

(Хорошо, что Юзефович не написал ничего об осаде Трои, замечу я в скобках… Испражнений было бы «не разгрести».)

Я, собственно, в данном фекально-мочевом сюжете ни в чём его не обвиняю: психологические фиксации – такая вещь, в которой люди не вольны. Надо иметь злонамеренность Фрейда, чтобы использовать эти фиксации для вердикта не только отдельным людям, но даже целым культурно-политическим укладам, например – западноевропейскому.

 

Положительное у Юзефовича

В уже цитированном интервью газете «Коммерсант» Юзефович сказал о себе так: «Ко мне известность пришла в пятьдесят три года, а до этого я был просто школьным учителем».

Это не совсем верно… Да, «в пятьдесят три года» его заметил петербургский критик Виктор Топоров, с подачи которого Юзефович получил в 2001 году премию «Национальный бестселлер» за роман «Князь ветра» (о Путилине). Но задолго до этого Юзефович делал успехи, например, уже в 1991 году по его сценарию был поставлен на Свердловской киностудии фильм «Сыщик Петербургской полиции» (всё о том же Путилине). Ещё раньше, в 1987 году, в журнале «Юность» увидела свет его повесть «Контрибуция» о Гражданской войне; через тридцать лет по ней был снят одноимённый полнометражный фильм.

С темами о Гражданской войне, о «гибели империи» и о дореволюционных сыщиках Юзефович оказался в самом что ни на есть «мейнстриме» (коммерчески говоря; а в творческом смысле темы эти вызывают и вопросы). Есть много перекличек между текстами Юзефовича и работами Никиты Михалкова, который, например, создал о Монголии фильм «Урга: Территория любви». Именно на Михалковской студии «ТриТэ» режиссёром Хотиненко в 2005 году был снят по сценарию Юзефовича 10-серийный очень яркий фильм «Гибель империи» (правда, сериал не свободен от преувеличений при показе немецких шпионов, но с другой стороны, всё – увы – более или менее правда). Сценарий Юзефовича лёг в основу и сериала «Сыщик Путилин» (2007), и других фильмов.

Юзефович – один из тех, кто создавал и создаёт ажиотаж вокруг тем Русской империи и Гражданской войны, в этом смысле его роль – созидательная, патриотическая. Вот только почти всегда есть некая «ложка дёгтя» (или даже яда), которую он добавляет в свои сценарии и книги. Сами сюжеты выстроены так, что читателю сначала внушают преувеличенные надежды, а затем заставляют испытать разочарование. Причём похоже, что Юзефович от этого поругания читательских ожиданий испытывает мстительное удовольствие.

Но хочу ещё немного сказать о хорошем, для чего приведу удачные цитаты из его прозы. Они, думаю, в комментариях не нуждаются и показывают почерк Юзефовича-стилиста:

«Между ними мелькнул и пропал, скраденный столбом, человек с узнаваемым кукишем вместо лица».

«За окном плыла усеянная строительным мусором, утыканная ржавым железом ничейная полоса в вечной войне между Москвой и Россией».

«…выходила на улицу в чулках и чёрном платье с длинными рукавами, а недавно и сама перекрасилась в брюнетку. У неё появился кавказский выговор, а Хасан, последние лет двадцать чисто говоривший по-русски, опять обзавёлся акцентом, как в юности».

«Курс доллара сделался важнее вопроса о том, сколько евреев служило в ЧК и ГПУ и как правильно их считать, чтобы получилось поменьше или побольше».

«Сюжет был строен и отточен о реакцию предыдущих слушателей».

«Если власть заставляет людей верить в то, во что не верит сама, её раздавит тяжестью этой веры».

«Ум измеряется умением его прятать».

«Прямая дорога ведёт на кладбище».

«…говорил с тем чрезмерным богатством интонаций, которое отличает еврейских интеллигентов с их вечной потребностью всем угодить и одновременно всех убедить в собственной правоте»…

 

Пиар-менеджер самого себя

Складывается впечатление, что Юзефович слегка перемудрил, пытаясь представить себя человеком, приемлемым для всех. В частности, это проявилось в дотошности, с которой он исследует национальные корни своих родителей. И умеет подать своё происхождение по-разному, чуть ли не в зависимости от того, какому изданию даёт интервью.

Выше я привлёк внимание к такой неприятной черте писателя, как чрезмерное внимание к экскрементам. Но, быть может, ещё больший шок должна вызывать озабоченность многих (в том числе и Юзефовича) высчитыванием национальных долей у своих предков. Считают чуть ли не по логарифмической линейке «русскую кровь», «еврейскую», «армянскую»…

А ведь национальность человека должна определяться не анкетой предков, но его собственными делами! Юзефович, наверное, сам это понимает, к чему же тогда все эти изыскания? Чтобы не быть голословным, процитирую его интервью журналу еврейской культуры «Лехаим», но сначала напомню главный факт: отец его, Константин Ефимов, ушёл от матери, когда мальчику было три года; затем на матери женился её бывший одноклассник, усыновивший мальчика и давший ему свою фамилию и отчество. Так из Леонида Константиновича Ефимова получился Леонид Абрамович Юзефович.

Теперь спрашивается: а кто была по национальности его мама, Галина Владимировна Шеншева? (Почему-то Юзефовича это очень сильно интересует.) Вот его рассуждения обо всех этих вопросах в упомянутом интервью (хотя, боюсь, к этому интервью потребовался бы длинный комментарий):

«Деда и бабушку со стороны своего настоящего отца я в сознательном возрасте не видел (они оба были русские с небольшой долей немецкой крови у деда и армянской у бабушки), а родители мамы идиша не знали. У моей бабушки с материнской стороны было шестеро братьев и сестер, и все окончили гимназию в Мелитополе. Меня всегда интриговало, как это им удалось при трехпроцентной норме для евреев. Потом выяснилось, что вся семья перешла в лютеранство. Последнее давало большую свободу в отношениях с церковью, чем православие. А семья моего деда по маме с середины ХIX века жила в Кронштадте, прадед держал там лавку канцелярских принадлежностей. Он упоминается на сайте истории Кронштадта как издатель одного из первых наборов почтовых открыток с городскими видами. Его отец, вероятно, происходил из кантонистов и принял православие…».

Повторюсь, я не понимаю: зачем всё это нужно раскапывать? Но констатируем факт: для Юзефовича вопрос его национальности очень важен. Эта тема  наложила болезненный отпечаток на его развитие, постоянно заставляла его гадать: «из каких» он произошёл? И как должен себя вести?

Вся эта путаница (нарочитая?) и заставила меня сравнить Юзефовича с янычаром взаголовке статьи. Как известно, янычары были «переделанными» в османских головорезов христианскими мальчиками; не таким ли «переделанным» (непонятно, по какому образцу) вырастила Юзефовича позднесоветская действительность?

Мне кажется, тот, кто пишет об истории, должен заботиться не вопросом о своей национальности, а другим вопросом: патриот ли он своей страны? (Конечно, ответ существенен для всех, но для историков особенно.) И теперь, учитывая всё, что написано в этой статье, давайте спросим: является ли патриотом бывший советский офицер Юзефович? У меня в этом, увы, есть сомнения… (Хотя его сотрудничество с Михалковым, с Хотиненко говорят, вроде бы, в его пользу.)

…Юзефович нередко начинает за здравие, кончает за упокой; я поступлю наоборот. Начал с критики, закончу на позитивной ноте. Не надо полностью  игнорировать его творчество! Из его книг достойны прочтения хотя бы «Журавли и карлики» и «Филэллин»; фильмы по его сценариям тоже можно посмотреть. Но при этом нельзя забывать о сугубой неоднозначности этого автора.

Санкт-Петербург